1990 год СОБАЧИЙ ВАЛЬС Мне приснился кошмар. Но не ведьмы, и не вурдалаки. Я подушку кусал, одеяло во сне чуть не сгрыз. Мне приснилось, что все мы отныне — собаки. То ли высшая воля свершилась, а то ли каприз. И теперь наш собрат всякой масти, от белой до черной, Поливает углы и легко переходит на лай, И живем мы теперь в образцовой большой живодерне, Как туземцы, которых увидел Миклухо Маклай. По породе и жизнь: беспородный – считай, неудачник. С родословной – похлебка с костями и спать в нумера. А которые просто собаки – тех в общий собачник. Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три… На троих конура. Разделились на догов-бульдогов. И мелочь живая. Кроме белых болонок к себе никого не пустив, В окруженье легавых московская сторожевая С доберманами, глядь, уплетает мясцо без кости. И совет кобелей (и такой был – а как же иначе!) Огласил: «В мыловарню, кто тявкнет не в такт и не в тон! А кто нюхать горазд – то не ваше, мол, дело собачье. Ваше дело – служи. И почаще, почаще хвостом!». Я во сне был большой и горластой дворовой собакой И облаял за это холеных дворцовых борзых. И когда началась в подворотне неравная драка, Кобелина легавый мне сбоку ударил под дых. Укусила меня ниже пояса злобная шавка, В тон завыл по-шакальи трясучий карманный терьер. Изодрали в клочки – из меня никогда не получится шапка, Оттого, может быть, и заперли в отдельный вольер. Заблажили, завыли: «Сбесился!.. Сбесился!.. Сбесился! Порешайте скорей с этим диким не нашенским псом! В самый строгий ошейник его, чтобы сам удавился!» Я хотел уже было. Да вовремя кончился сон. 1986 год СТЕНКА Вот и снова на потребе Всё, от кистеня до петли. И кликуши, как один – в стаи. Вот опять в свинцовом небе Алюминиевые журавли, А мундиры и поля – крестами. То ни маневрами не кличут, ни войной. То за красной, за набыченной стеной Пьют, воруют, лаются! А Россия, как подстилка (не жена), И заложена, и перепродана, Перед стенкой мается. И опять у трона с ложкой Весь антихристовый род — Поживиться, пожидовиться, пожамкать. Об Царь-пушку точат рожки, Чтоб Царь-колокол – в расход! — Не в своей стране, поди, не жалко. Как проказа, как холера, как чума. И Россия через то – хромым — хрома — Мрет, дерется, кается! И война одна – как мать родна. Кровку пьет, да все не видит дна. Да пред стенкой мается. Отрыдают бабы в землю Под салютные хлопки И затянут на душе пояс. И солдатик, что не внемлет, Вознесется в ангелки И прольет на Русь слезу-горесть. А за стенкой на зачумленных балах Помянут, да и запляшут на столах — Сожрут, споют, сбратаются! А Россия с голодухи вся бледна, Присно крестному знамению верна, Перед стенкой смается. 1999 год
СТРАНА ВСЕОБЩЕГО ВРАНЬЯ Уже не врут, не лгут, не брешут, А льют помои через темечко страны. Уже не мнут, не бьют, не режут, А норовят тишком пальнуть из-за спины. А в телевизоре одни и те же рожи — Вижжат, басят и буратинят голоса. И все похожи. И все похоже На попугайно-канареечный базар. Уже не йдут, не прут, не скачут. Уже вертляво и стремительно ползут. Не огорчаются, не охают, не плачут, А всё терзаются и всё нутро грызут. А в телевизоре смешно, как в зоопарке — И так же пахнет, и такая же неволь. Да депутатишки, что мертвому припарки — Играют доктором прописанную роль. Уже не квакают, не хрюкают, не квохчут. Уже вороны перешли на волчий вой. Не осаждают, не сминают и не топчут — Уже вбивают в землю прямо с головой. А в телевизоре цветные педерасты Вопят и скачут, да и водят хоровод — Беззубы, стрижены, гривасты и вихрасты — И кто кого из них – сам черт не разберет! Уже не чествуют, не здравят и не славят. Уже развешивают тихо ордена. Не назначают, не снимают и не ставят, А поднимают и вдевают в стремена. Уже давным-давно не пахнет россиянством, И не поймешь теперь, где гусь, а где свинья. И всем присвоено еще одно гражданство: Я – гражданин Страны Всеобщего Вранья. |
