1986 год КРАСНЫЙ РОДЖЕР По высокой волне галс за галсом Только прямо, вперед без конца, Плыл пиратский корабль с красным парусом, С «красным Роджером» аж в три лица. – Где вы взяли такие-то рожи? — Вопрошали при встрече суда. – А это наш, – говорят, – родный «Роджер», Подплывайте скорее сюда! И кой-кто швартовался у борта, Не предчувствуя близкой беды. И на «Роджере» первая морда Ухмылялась под шерсть бороды. А вторая, с бородкой пожиже, В оба глаза мигала: пора! Мол, я сверху все донизу вижу, Что касаемо части нутра. Ну а третья, с бородкой невзрачной, Подбородок на кости сложа, Завопила: «Даешь абордачный!..» — С вострым серпом заместо ножа. И задравши у паруса фалды, По берцовой зажавши в руке, При посредстве серпа и кувалды Разжигала страстя в моряке. Как там было все, знать мы не можем, Но видали и мы кой-чаво, Как молились на тот «красно-рожер» И в кровя окунали яво. А потом предавалися танцам С неумеренной тягой к вину. И прозвались «Летучим Голдранцем», И поплыли тихонько ко дну. Плыл пиратский корабль галс за галсом С «красным Роджером» аж в три лица. По высокой волне с красным парусом. Только прямо. Вперед. Без конца. 1986 год МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ДОЖДЬ Сыплются звездочки, сыплются бантики, Сыплются грамоты – пестрые фантики. И повсеместно, и сплошь Льет металлический дождь. Копится белыми, желтыми тучами И проливает медали по случаю Дат, юбилеев, торжеств. Или как дружеский жест. Катятся премии, титулы катятся, Лепят на грудь, на пупы и на задницы — Льется избыточность чувств Прямо в прижизненный бюст. Тень самозванца в пристяжку с министрами Бряцает, словно цыганка монистами, Благоговейно дрожит: Чем бы еще ублажить? Двери дубовые, блеклы и малы вы — Хочется дверь из породы сандаловой, Где под ладошечный хлоп Грудь подставляет холоп. Где заправляет мадам Нумизматика И тормошит старика-маразматика: Тесно уже на груди, Надо б расширить мундир! Трескают лацканы, рвутся нагрудники, И надрываются копи и рудники В бравурном кличе: «Даешь На металлический дождь!..» Что это? Дождь? Или давнее бедствие? Кто, наконец, приведет в соответствие И прекратит чехарду, И наградит по труду? Я в этот дождь не попал. Я под зонтиком Криком кричал от бесстыдства экзотики. И не медали ко мне — Груды летели камней. 1985 год
МЫ – ПРУЖИНА ПОД МЫШЦАМИ ВЛАСТИ Мы – пружина под мышцами власти. Но чтоб мы не взорвались, как тол, Наши мысли кастрирует Мастер — Многоопытный, знающий толк. Многократно испытанный метод, Соль политики всех упырей: На негнущихся – черная мета, От свинца до ярма лагерей. Серп сечет. Тупорылый бьет молот. В паровозном «ура!» и «да здра…!», Как куранты, отлаженный Молох Жрет и чавкает части нутра. Вправо шаг или влево – измена! Палец дернет курок, и – хана! Только прямо, вперед, неизменно. Шагом марш, дорогая страна! Вождь твой классовый тягой воловьей Прет нас в светлое, телом трехжил. Это знамя не блекнет – эй, крови! Если нет, оботрите ножи. Весь бивак оглашен и очерчен. Опоясан, утянут в забор. Если ад – все отныне здесь черти. Если рай – несчастливых за борт. И покуда в колючей ограде Мы – и вольные – те же зека, Здесь кастрируют сто демократий, Как обычно, начав с языка. 1986 год НА СМЕРТЬ А. Д. САХАРОВА Все так и было. Кричало быдло, В собачьей стойке изготовясь. Над головой трясло и выло, Порвать готово седую Совесть. Вопила баба. И портупеи Сползали с пуз ему на горло. Собралась стая. Да не успели. Ушел он. Тихо, светло и гордо. Скорбь академий. И даже – Тауэр. По всем столицам – известье глухо. И лишь в России на общий траур Не набралося – не глоток – духа. Не одолело людское вече Людишек мелких, на власть реченных. Не докричалось. Ушел навечно Великий Политзаключенный. 1990 год О НАЗВАНЬЯХ ГОРОДОВ Чудно так, что городов Больше, чем правителей. Смотришь: чуть только – «готов!» — Тут как тут славители. Например: была ты – Тверь С архи-древне-глиняной, Ан преставился теперь, И быть тебе – Калининым. За примером не бежим — Тьма примеров тьмущая. Может, кто и заслужил По такому случаю. Но по мне, хоть ты герой, По всем меркам вымерен — Город выстрадай, построй, А потом уж – именем. Брежневка… Устиновка… Ворошиловка… И без «ка» живут пока. Ждут пинка. Дико так, что в городах Улицы столетние Тихо канули в веках Или ходят сплетнями. Как там сказано у нас: «Мир до основания…»? Нам разрушить – плюнуть раз. И – лепи названия. Брежневка… Устиновка… Ворошиловка… И без «ка» живут пока. Ждут пинка. А на улицах – дома С арками-порталами. Коль велик был – жизнь сама Ждет с инициалами. Но коль бюст себе сваял, В лучший мир не прибранный — Скоро вывеска твоя Взвоет всеми фибрами. Брежневка… Устиновка… Ворошиловка… И без «ка» живут пока. Ждут пинка. Лики мутные икон И тюрьма старинная Звали город испокон Катей-Катериною. Имя стерли, вымели Катьку слабополую, И пошли, пошли, пошли Слабые на голову. Брежневка… Устиновка… Ворошиловка… И без «ка» живут пока. Ждут пинка. Всех припомнить не берусь Городов и званий я. И, пожалуй, только Русь Может дать названия. Самозванцев же – сорвать, Вслед на разный лад свища. И отныне называть Ими только кладбища. Сталинское… Брежневское… Ворошиловское… Там, где похоронено лучшее людское. |
