Гревилл встал и, как человек благовоспитанный, коротко поблагодарил Эмму за помощь и приятное общество. Потом предложил ей руку, чтобы проводить ее до кареты. Но уклонившись от его помощи, охваченная тайным ужасом, она вскочила и поспешно вышла на улицу.

Потом она ехала одна в карете. Темной беззвучной ночью…

Глава двадцать вторая

В Лондоне Смит запасся всем необходимым для поездки в Хадн. Эмме ни до чего не было дела. Она отвечала на его вопросы, но в следующее же мгновение обо всем забывала. У нее было ощущение, что череп ее пуст, а в жилах нет крови. Ее знобило в душном жарком городе, в отеле она сидела перед накрытым столом, не прикасаясь ни к одному блюду. Бродила по улицам с таким трудом, будто у нее отнялись руки и ноги. Она чувствовала себя еще несчастнее, чем тогда, когда она таскалась по тем же улицам, чтобы выманить у мужской похоти позорный кусок хлеба. Она была бесчестной, сегодня, как и вчера. Гревилл презирал ее.

Ромни? Может быть, пойти к Ромни?

Она стояла у его дома на Кавендиш-сквер. Ромни принял бы ее с распростертыми объятиями, жадно пожирал бы ее красоту глазами художника. В ее потерянности он открыл бы, возможно, новое очарование. Ведь сделал же он тайно наброски с нее для Марии Магдалины, когда она, разочарованная и сломленная, вернулась от Шеридана? Во всем, что волновало ее сердце, он черпал сюжеты для своего искусства. Она была для него только моделью и ничем больше. Как бы он ни настаивал на обратном. И он стал бы расспрашивать ее… Копаться в ее ранах…

Дрожа от озноба, она двинулась дальше. Без планов, без цели.

Вдруг она оказалась на Портмэн-сквер… Как она добралась сюда? Что ей было здесь надо?

Там, в том доме жил Гревилл. Это был аристократический дом, окруженный садом. Вечерний ветерок доносил нежный аромат роз и резеды. Еще одна ночь. А там — родина. Потом — сэр Гарри. Потом…

Пора было возвращаться в отель. Слушать равнодушного, невозмутимого Смита. Спать…

И вдруг! Он! Он вернулся… Он стоял у открытого окна. На мгновение взглянул он вниз, на улицу. А потом отошел от окна. В комнате загорелся свет…

Кто-то открыл ей дверь, указал, куда идти. Слуга или женщина. Она не заметила. Она думала только о том, что будет с ним… С ним…

Он не слышал, как она вошла. Читая, он сидел у стола. Яркий свет лампы падал на его красивое лицо, склоненное над книгой. Она смотрела на него, как зачарованная. Схватившись за дверной косяк, с дрожащими коленями, запыхавшись от быстрой ходьбы.

Наверно, она шевельнулась?

Он повернулся к ней, испуганно вскочил:

— Мисс Харт?! Что случилось? Как вы попали сюда?

Что она хотела сказать ему? Ведь внизу, на улице, она это знала, а теперь ничего не могла вспомнить… Могла только смотреть на него. Как он был хорош собой! Как она его любила!

Но в глазах его вспыхнуло что-то вроде гнева. А что, если он отвергнет ее… выгонит… Ею овладел смертельный ужас. Вдруг она бросилась перед ним на пол, охватила его колени…

— За что вы ненавидите меня? Почему вы так плохо обо мне думаете? Я ведь не сделала вам никогда ничего плохого! Я всегда вспоминала о вас, как о чем-то высшем, святом! Если вы не простите меня, если вы меня от себя оттолкнете… Я не смогу жить, раз вы презираете меня.

Удивленный, смущенный, он отшатнулся от нее.

— Простить? Я вас не понимаю! Что мне вам прощать? Прежде всего, встаньте! Вы стоите передо мной на коленях, как Мария Магдалина перед Иисусом. Я ведь не Спаситель!

От его строгого тона у нее опустились руки. Но она не вставала с колен.

— Вы были мне Спасителем! — глухо бормотала она. — Я ждала вас, надеялась. Каждый день я ждала, что вот-вот вы придете. И мечтала о том, что тогда будет… Но вы не приходили! Тогда эта женщина забрала меня. Она поработила меня, делала со мной все, что ей было угодно. Когда я рассказала ей о вас, она высмеяла меня. Если бы вы назвали мне свое настоящее имя… Я бы, побираясь, добралась до вас… Нет, не сердитесь! Я не упрекаю вас. Во всем виновата я сама. Почему я пошла с ней, почему я перестала верить в вас! Я была малодушна, сомневалась, и это моя вина. А отсюда и все остальное…

Она замолчала. Но глаза ее продолжали взывать к нему. Глаза, которые сквозь слезы умоляли его. Ладо его смягчилось:

— Как вы могли возлагать на меня такие надежды? Вы ведь видели меня один-единственный раз, обменялись со мной несколькими ничего не значащими словами!

Она подняла голову, но, встретив его взгляд, покраснела и отвернулась.

— Да, правда, — пробормотала она. — Я ничего о вас не знала. Но… вы поцеловали меня…

Удивленный, смущенный, он уставился на нее:

— Вы ведь не хотите сказать, что этот единственный необдуманный поцелуй…

— Меня еще никогда не целовал мужчина… Я была неопытна, и думала, что это и есть любовь… — Она кивнула, как бы подтверждая свои мысли, медленно встала.

— Теперь я уйду. Простите, что ворвалась к вам. И если вы когда-нибудь вспомните обо мне, то будьте чуть добрее. Своим отношением к вам я это заслужила.

Она сказала это тихо, дрожащим голосом, глядя на него долгим, прощавшимся взглядом. И повернулась, чтобы уйти.

Два быстрых шага, и он оказался около нее.

— Мисс Эмма! Вы думаете, что теперь, когда вы сказали мне все это, я просто так отпущу вас?

Его глаза горели, а губы дрожали. На лице отразилась овладевшая им страсть.

Она испуганно уклонилась:

— Не так, сэр Гревилл! Давайте расстанемся спокойно! Да я знаю, вы думаете, что можете взять меня. Как женщину, что пришла с улицы. Я не жалуюсь на это, я это заслужила. Но клянусь всем, что для меня свято… Когда я пришла к вам… Я не знала, что делаю… Я была несчастна, как в угаре… я хотела видеть вас… еще раз, прежде чем я…

И замолчала. Слишком близко было его лицо. Лицо, о котором она мечтала…

Ах, ложь все, что она тут наговорила. Фраза, трусливый самообман!

— Прежде чем вы, — настаивал он. — Прежде чем вы?..

— Не хочу и думать об этом! — воскликнула она и, склонив голову на грудь, проговорила с трудом, еле слышно, едва дыша: — И зачем только я люблю вас! Зачем я люблю вас!

Он целовал ее как безумный. Он покрывал жадными поцелуями, будившими жар в ее крови, ее рот, глаза, руки, волосы. Дрожь пробегала по ее телу. Она безвольно лежала в его объятиях, готовая на все.

И вдруг, прервав эту бурную, страстную сцену, он выпустил ее.

— Окно! — крикнул он испуганно. — Окно открыто! Если нас увидят с улицы… Мне надо быть осмотрительным… — Он быстро закрыл окно, задернул занавеси и осторожно через узкую щелочку выглянул на улицу. Потом вернулся, успокоенный. — Вам тоже надо быть разумной, Эмили! Этот камердинер… если он последовал за вами, чтобы проследить вас по поручению сэра Гарри… — Он неестественно засмеялся. — По крайней мере, я бы был подозрительным, если бы моя возлюбленная была такая красавица.

Она взглянула на него с тихим удивлением. Он был так холоден, так расчетлив…

— Ну и пусть следит за мной, мне какое дело?

— Это несерьезно, Эмили. Если сэр Гарри узнает, что вы были у меня… — Он запнулся и покраснел. Но потом быстро продолжил: — Я сказал это не из-за себя! Я не боюсь его! Но вы… вы рискуете своим будущим. Он ведь собирается жениться на вас!

Она кивнула.

— Да, он хочет, чтобы я стала его женой, — сказала она, довольная возможностью доказать ему, что ею не всегда пренебрегали. — Он даже дал мне письменное обязательство жениться. — Отвернувшись и раскрыв платье на груди, она вытащила документ и протянула ему.

Он прочел его и удивленно воскликнул:

— Какое легкомыслие! Он сдался вам безоговорочно, со связанными руками. Теперь мне понятно, что вы не боитесь его. Он ваш безо всяких условий.

Неужели он и впрямь так думает о ней? Ей стало страшно.

— Что вы хотите этим сказать? Не думаете же вы, что я и теперь могу стать его женой?

— А почему бы и нет?

— После того, что было между нами?