— А что между нами было? Что произошло? Ничего! Ровно ничего!

Она взглянула на него печально:

— Да, правда! Я могла бы уйти отсюда, и мир не мог бы ни в чем упрекнуть меня. Но я сама… Когда сэр Гарри предложил мне свою руку, я ответила ему, что я свободна, ни с кем не связана. И я не лгала. Я сама так думала. Но теперь, когда я разобралась в своем чувстве я была бы дурной, самой дурной женщиной.

Она закрыла лицо руками и тихо всхлипывала. Он взволнованно заходил по комнате. Казалось, он что-то обдумывал. Потом подошел к ней, отвел от ее лица руки, молча, долгим испытующим взглядом посмотрел ей в глаза.

— Будем разумны, Эмили! — Он сказал это спокойно и повел ее к софе, на которую усадил ее, сев рядом с ней. — Прежде всего я должен сказать вам одно: я не смогу жениться на вас. Никогда! Слышите? Никогда!

Испуганная резкостью его тона, она подняла на него глаза. Потом улыбнулась про себя, робкой рукой ласково погладила его руку:

— Если мне будет позволено хоть немного любить вас…

— Да, но… как вы себе это представляете? Я беден. Я едва ли смогу предложить вам самое необходимое. Ни красивых платьев, ни экипажа, ни драгоценностей, ни роскошных праздников…

И опять улыбнулась она. Той же задумчивой улыбкой.

— Если мне только можно было бы остаться у вас…

— И потом… я люблю науки, я не могу отказаться от своих занятий. Если вы будете рядом со мной, безучастная к тому, что волнует меня, без внутреннего контакта со мной. Вы в этом не виноваты, Эмили, но тем не менее это факт: вы не слишком много учились. Вам было бы очень трудно понять меня, следовать за мной! А ваш характер… Мне кажется, вы страстны, порывисты, вспыльчивы. Если вы такой бы и остались, — вы постоянно причиняли бы мне хлопоты, я никогда не был бы совершенно спокоен за себя. А я должен быть уверен в вас, вам пришлось бы работать над собой, Эмили, работать непрестанно!

Он поднял ее опущенное лицо и испытующе поглядел на нее. В глазах ее стояли слезы. Как же она не поняла его. Она дурно подумала о нем. А он был так добр! Ах, как добр!

— Делайте со мной что угодно, что вам только угодно.

Она робко прильнула к нему. Мечтательно смотрела на него. Теперь он возьмет ее в свои объятия… и будет целовать ее, как раньше…

Он склонился над ней. Его губы приблизились к ее губам. Но вдруг он встал.

— Итак, договорились, Эмили? Тогда… Простите, но… уже поздно. Слуга будет ждать вас…

Она испуганно вздрогнула.

— Мне нужно… вернуться туда? Это невозможно! Вы не можете требовать этого?

Он нетерпеливо свел брови:

— Как вы сразу же взрываетесь! Вам нельзя остаться здесь! Я ведь уже говорил, что мне нужно быть осторожным!

Она возбужденно заходила по комнате. Ей казалось немыслимым еще раз встретить испытующий взгляд Смита. Но только она собралась что-то сказать, как Гревилл прервал ее.

Крепко схватив ее за руку, он заставил Эмму остановиться. И очень коротко и жестко он объяснил ей, как он представляет себе их ближайшее будущее. Пусть поездка Эммы в Хадн состоится, как и была задумана. Оттуда она отошлет сэру Фезерстонхафу его обязательство, и попросит его освободить ее от данного слова. Хоть она и не давала ему связывающего ее письменного обязательства, но все-таки у нее есть моральный долг перед ним. И пока она не освободится от него, нельзя и думать о жизни с другим человеком. Гревилл, по крайней мере, не из тех людей, которые могут протянуть руку к чужой собственности. Она вправе выбрать сама, какую причину разрыва ей указать. Только, разумеется, не упоминать Гревилла. В любом случае необходимо избежать скандала. Поэтому ей нужно пока остаться в Хадне и снова принять свое прежнее имя. Служащий департамента иностранных дел, потомок Варвика, родственник Гамильтона не мажет взять возлюбленную из Храма здоровья доктора Грэхема. И только когда все забудется, ей можно будет вернуться в Лондон. Гревилл известит ее, когда придет время. В изменчивом вихре огромного города все быстро забывается, поэтому изгнание будет недолгим. Но оно не должно нарушаться. Эмме следует прервать связи со всеми прежними друзьями. Даже с Ромни. И ни от кого она не должна брать денег. Гревилл не даст ей умереть с голоду.

Его короткие фразы падали на нее, как удары молота. Оглушенная, она не сводила с него глаз, не в силах сказать хоть слово. Но когда он замолчал, вся ее гордость восстала против него. Она поспешно высвободила руку:

— В Хадн? Где ребенок? Где всем известен твой позор? Да если бы я явилась туда невестой сэра Гарри — за это мне все было бы прощено! Но жить среди этих людей отверженной, в тягость матери… Если вы требуете от меня этого, то вы жестоки, бесчеловечно жестоки! Вам безразлично, во что я превращусь! Вы меня не любите! Я вижу! Вы не любите меня!

— И все же я требую этого! Именно потому, что я люблю вас. Я хочу этого, Эмили! Слышите? Я хочу этого! — Он подошел к ней широкими, уверенными шагами. Его глаза сверкали из-под густых бровей, как сталь, от которой летят искры. Они властно вонзались в ее глаза. Ей хотелось отвести взгляд, но она была не в силах сделать это. Ей пришлось выдержать этот взгляд повелителя и подчиниться ему.

Они стояли друг против друга. И вдруг она почувствовала страшную слабость. Сейчас она упадет… Она тихо всхлипнула, схватилась руками за пустоту…

Но он был уже здесь и держал ее в своих объятиях:

— Ты сделаешь это, Эмили? — спросил он, мягко улыбаясь, склонившись над ней. — Ты сделаешь это?

Как нежен стал его голос! Какими алыми были его губы! Все в ней стихло, подчинилось.

— Я сделаю это, Чарльз, я сделаю это…

— И вернешься не раньше, чем я позову тебя?

— И вернусь не раньше, чем ты позовешь меня…

Он кивнул, удовлетворенный.

— Спасибо тебе, Эмили! А теперь — можешь поцеловать меня!

Какой он был сильный! И как сладко было подчиниться ему…

* * *

Из Хадна она отослала сэру Гарри документ. Написала ему, что приняла его предложение так как ее соблазнила мысль о блестящем будущем с ним рядом. Но теперь она разобралась в своих чувствах. Она ценит его как мужчину и друга, но не испытывает к нему любви настолько сильной, чтобы стать его женой. Она просит его освободить ее от данного ею слова и не сердиться на нее. Она очень надеется получить от него пару строк и узнать, что он простил ее и согласен с ней. Она будет вспоминать о нем всегда с благодарностью и дружеской симпатией.

Теперь она ждала ответа сэра Гарри. Через две недели она повторила свое письмо. Еще через восемь дней написала в третий раз. Подождала еще. Послала письмо в Верхний парк. Потом еще раз в Лечестер.

От сэра Гарри — никакого ответа.

Ее тревога росла. Если сэр Гарри не освободит ее, и непременным останется решение Гревилла поставить в зависимость от этого возможность их соединения, то они никогда уже не будут вместе.

Гревилл тоже писал не часто. Он только отвечал на ее письма и ни разу не написал сам. Он призывал ее к терпению, напоминал о ее прежней беспорядочной жизни, упрекал за ошибки. Ей следовало бы совершенно изменить свои привычки; особенно — остерегаться преувеличений, от которых — два шага до неправдоподобия. Ее отношения с сэром Гарри ведь были не совсем таковы, как она ему пытается их изобразить. И молчание сэра Гарри только доказывает то, что его страсть к ней была не так уж глубока. В конце концов он просто рад, что так дешево от нее отделался…

Такие письма страшно огорчали Эмму. Несколько дней она ходила как потерянная. Что-то непохоже, что Гревилл любит ее, что он стремится к ней так же, как она к нему.

А потом приходило несколько дружелюбных строк, и она вздыхала с облегчением, бранила себя за то, что могла сомневаться в нем. Разве он не предупреждал ее, что ей надо упорно работать над собой? И теперь он воспитывал ее на суровый мужской манер, так как хотел сделать ее похожей на созданный им для себя идеал подруги сердца. Так как он ее любил, любил иначе, чем эти бессовестные мужчины, видевшие в Эмме только предмет своих вожделений…