Фекслер Брюз сошел с ума. Спустя четырнадцать лет с того момента, как его эхо было поймано и запрятано в машину, он взял пистолет и застрелился. Пистолет они называли «Кольт 45». И почему его так называли, так же непонятно, как почему Лошадиный Берег — Лошадиный. Я нашел Фекслера, хотя было это нелегко. Я нашел его на долгом обратном пути в Высокогорье Ренара и заплатил за это болью и потерями. Потерями жизней, которыми дорожил. А это ценный ресурс. Фекслер продырявил себе мозг, но даже в этом случае машина его не хотела отпускать. Они держали его в капкане между долями секунды. Я отогнал мысль и вид оружия в его руке, замороженной временем, рубиновые капли крови, неподвижно повисшие в воздухе на выходе пули. Я забыл о камере в винном погребе… до того, как Сейджес увидел, что я все вспомнил.
Говорят, Бог наблюдает за нами непрерывно. Но я думаю, когда делаются определенные дела, Он на мгновение отворачивается в сторону.
— Что ты видишь, Йорг? — спросила подошедшая Миана.
— Что площадка для поединка чистая. — Я отнял кольцо от глаз.
— Ты сможешь его победить, Йорг? — спросила она. — Принца? Говорят, он отлично владеет мечом.
Я почувствовал присутствие Сейджеса, ощутил, как он касается моих мыслей, как арфист касается струн, пытаясь выудить мои секреты.
— Он отлично владеет, а я… я — отвратительно. Давай посмотрим, что из этого получится, договорились? — Я воздвиг воображаемую стену, не позволяя мыслям блуждать вокруг предстоящего поединка. Мои руки знали, что делать, и обдумывать это было не нужно.
В основание моего трона был встроен несгораемый ящик. И прежде, чем на мою голову надели шлем, я опустился на колено перед троном и вставил тяжелый ключ в скважину замка. Опустил боковую стенку и просунул внутрь правую руку, ухватил за ремешки небольшой круглый железный щит и вытащил его. Сжал рукой необычную рукоять и улыбнулся. Представил, как Фекслер Брюз решил, что я «нет» приму как ответ. Я выпрямился, оставляя несгораемый ящик открытым, сошел с тронного помоста и наконец позволил пажам водрузить шлем и застегнуть ремешки.
— Пристегни меч на другую сторону, Кевен, — сказал я.
Мальчик нахмурился и растерянно посмотрел на меня. Совсем еще ребенок. Не старше Мианы.
— Сир?
Я кивнул, он, продолжая хмуриться, расстегнул пряжку и передвинул ремень так, что рукоятка меча оказалась у моего правого бедра.
Есть мужчины, которые дают своим мечам имена. Я никогда не понимал такой привязанности. Если бы мне пришлось окрестить меч, я бы назвал его Острый, но у меня нет желания давать имена ни мечам, ни вилкам на моем обеденном столе, ни шлемам на моей голове.
Медленным шагом под пристальными взглядами я направился к двери тронного зала.
— Красный Йорг, — прошептал Кент, когда я проходил мимо.
— Красный — это хорошо, Кент. Но, боюсь, мой цвет темнее красного.
«Когда я открыл шкатулку, я получил больше, чем память».
Пламя факелов у дверей, когда я приблизился, вспыхнуло ярче, заражая меня страстью. Я почувствовал, что за мной наблюдает не только мой двор, не только Сейджес и те игроки, которые дергали за нити Сотню. За мной наблюдал Гог. Из огня.
Я оглянулся, чтобы посмотреть на Миану у трона.
Лорд Роберт последовал за мной. Капитан Кеппен и Райк присоединились ко мне уже за пределами тронного зала.
— Пришло время тряхнуть стариной, — сказал я Кеппену, когда он поравнялся со мной. Он усмехнулся, словно знал, что близится час развязки, и горел желанием вложить свою лепту.
Я шел по залам замка моего дяди, и Дегран больше не наблюдал за мной из тени, чувство вины больше не преследовало меня, угрожая лишить рассудка, но все же я помнил о совершенном мною преступлении. В любом случае смерть ждала меня на горных склонах. Смерь — довольно неплохой выход. Смерть от руки принца, смерть от мечей его тысяч. Фекслер спас меня от смерти, когда спрятал в шкатулку Лунтара силы некромантии и огня, которые раздирали меня на части. Я вспомнил о шкатулке. Я достал ее и в последний раз подержал в руке, прежде чем выбросить. В ларце Пандоры среди бед, обрушившихся на людей из-за ее любопытства, была и надежда. Возможно, надежда парит где-то в мире, но только не у меня над головой. И все же я заглянул в шкатулку, хотя рука поднялась, чтобы бросить ее на пол. Там внутри на гладкой поверхности меди я увидел одно маленькое пятнышко. Последняя крупица памяти? Не желающая возвращаться? Я приложил палец к пятнышку, и темнота впиталась в мою кожу, осталась чистая медная поверхность. Но воспоминания не нахлынули волной, не унесли в прошлое, и пока я шел по коридорам замка, развернулись во мне, как свиток. Я вспомнил последний разговор с Фекслером в замке моего деда. Фекслер изучал шкатулку, когда я приложил к ней кольцо Зодчих.
— Сейджес? — задумчиво произнес он, вслушиваясь в тихое гудение кольца.
— Сейджес? Это сделал со мной подлый похититель снов? Это он наслал на меня безумие?
— Сейджес сделал более страшное, Йорг. Он забросил тебя в терновник. — Фекслер помолчал, будто вспоминая что-то. — Но ты остался жив, и это уже совсем иное дело.
Шрамы на моем теле вспыхнули болью от его слов.
— Но зачем? — спросил я. — Зачем он это сделал?
— Тайные силы, которые управляли осколками твоей империи, получили предсказание, которому они с удовольствием дали огласку. Они с удовольствием распространяли слух о принце Стрелы и его золотом будущем. Но было и еще одно предсказание, о котором они предпочли умолчать. Тайные силы знали, что два Анкрата, объединившись, положат конец их власти. Положат конец игре.
— Два? — я рассмеялся. — В таком случае им нечего бояться!
— Когда ты выживал в самых невероятных обстоятельствах, это, кажется, только добавляло тебе ценности, — сказал Фекслер.
И я похолодел, поняв наконец, сколько сил было приложено, чтобы двое Анкратов никогда не объединились, чтобы оба сына Олидана умерли вместе в один день. И когда я избежал этой участи и стал таким же полезным в их игре, как мой дражайший отец, они позволили мне жить, уверенные, что я никогда не соглашусь идти дорогой отца? Или возможность вбить клин между отцом и сыном была предусмотрена очень давно, и вбивался этот клин не нашими руками?
— Я найду язычника и убью его, — пообещал я Фекслеру.
— Сейджес — ничто, всего лишь дикарь, изготовляющий отраву из капли истины и моря суеверия, чтобы впрыскивать ее в сновидения. — Фекслер покачал головой.
— Несмотря на это, его трудно поймать, — признался я.
— О, желаю, чтобы он сбежал, — нараспев произнес Фекслер.
— Что?
— Стихотворение былых времен. Можно сказать, древнее. Сейджес заставил меня его вспомнить. «Я по ступенькам поднимался и человека повстречал. Его там не было сегодня, желаю, чтобы он сбежал».[6] Вот кто для тебя Сейджес — человек, которого не было. Но ты эту фразу повторяешь в точности наоборот. «О, хочу, чтобы он был всегда».
— Что? — Я недоумевал, не старческий ли это бред призрака.
Фекслер подошел и положил свою светящуюся руку на шкатулку.
— Для тебя все эти премудрости бесполезны, пока существует эта шкатулка. Этот Гордиев узел не распутать. Я спрячу его в этой коробке.
— Нет! — закричал я. Не хотел позволять ему отнять у меня эту часть памяти.
— Что — нет? — спросил Фекслер.
— Я… забыл, — сказал я.
— Нет? — спросил шедший рядом со мной Макин. Я вернулся в коридоры Логова. Принц Стрелы ждал меня с мечом в назначенном месте, и еще тысячи его солдат на склонах.
Я тряхнул головой. Моя рука сжимала шкатулку, сжимала так сильно, что она помялась, окрасилась кровью из моих старых ран, оставленных острыми шипами терновника. Я разжал руку, шкатулка упала, ногой я пнул ее в стену.
— Нет, — сказал я. — Просто «нет».
Отец Гомст ждал нас во дворе. Среди трупов был расчищен проход. Мертвые тела кучами лежали по обеим сторонам, словно это была дорога в ад. И как все это воняло, братья! Меня просто выворачивало. Но что еще хуже, когда я шел, эти сваленные в кучу обугленные трупы дергались, багрового цвета руки тянулись ко мне, обгорелая кожа слезала с пальцев. Головы вяло поворачивались, мертвые глаза находили меня. Шедшая со мной свита, занятая своими мыслями, ничего этого не замечала, но я видел, я чувствовал их всех, чувствовал, как им неудобно в их новом состоянии оцепенения, в то время как Мертвый Король через них наблюдал за мной.