— Хвастун! — звонко кричал Шурик, худенький и гибкий, как лоза.
Кубарь сидел у шалаша под елью, вяло тыкал веткой в костер, не подходил к ребятам. И хоть костер горел жарко, Кубарь мелко дрожал, мерз. Ему все было неинтересно и хотелось к маме.
— Вася, пойдем домой, — попросил он жалобно.
— Сам увязался, а теперь канючишь, — рассердился Кривенок. — И киснет, и киснет!
— Голова болит, холодно, — поежился Кубарь.
— Ерунда, пройдет! Девчонка ты, что ли? Идем в шалаш, поспишь там. Хочешь есть?
— Нет, — печально шепнул Кубарь.
Кривенку стало жаль брата, и он заботливо уложил его в шалаше на еловые ветви, застланные мешком, и укутал одеялом. Кубарь трясся и хныкал тоненьким голоском.
«Заболел, что ли?» — встревожился Кривенок.
Стемнело. Распалили большой костер. Вкусно пахло дымком, ухой и печеной картошкой. Лес утонул в черной пучине ночи. Костер шумел, озаряя косматые ели, шалаш. В круг света высовывались большие ветви с недвижной листвой. На них плясали красные пятна. Иногда в свет врывалась птица, шарахалась в сторону.
Кубарь отказался от ухи, и затих, должно быть, уснул.
Кривенок потрогал его пылающий лоб и прошептал:
— Плохо дело.
У всех было неважно на душе.
— Хоть искупаемтесь, что ли! — воскликнул недовольный Быча.
Едва разделись, комары облепили, пищали, жалили. Напротив было три островка, заросших дикими яблонями и шиповником.
Кривенок подплыл к одному острову. Обрывистый берег густо свесил веревки корней. Вода, чмокая, сосала обвисшие, лохматые ветви, сердито бурлила, трепала их. Кривенок ухватился за ветвь. Ноги ощущали какие-то скользкие корни, стебли, траву. Стало жутко во мраке, в черной бурлящей воде. Казалось, вот-вот кто-то схватит цепкими холодными руками.
Кривенок оглянулся: на берегу пылал костер, освещая шалаш, ведро и пышную ель. От костра в черную воду падал огненный столб.
Бычу и Шурика течение отнесло ниже. Их голоса доносились из протоки между островами. Потом голоса затихли. И вдруг в тишине раздался жуткий, глухой крик: «А-а-а» — и опять затихло. И вновь: «А-а-а» — и смолкло. Словно кто-то захлебывался.
Кривенку стало страшно, он выпустил ветвь и быстро поплыл к костру. Но сильное течение понесло его прямо к непонятному крику. Кривенок отгребался что есть мочи.
— Васька-а! Шу-урик то-нет! — неожиданно закричал Быча совсем недалеко, в протоке. — Скоре-ей! — крик уже переходил в вопль.
Кривенок испуганно поплыл в протоку. Руки его торопливо шлепали по воде.
Он вспомнил, как утонул его дружок Вовка. Кривенку тогда было восемь лет. Потрясенный, он заглянул в дверь Вовкиной квартиры и, крикнув матери: «Вот Вовкины трусы, а он утонул», — бросил сверток, убежал и спрятался на чердаке. Ему казалось, что это он виноват.
Кривенок еще сильнее заработал руками и ногами. Разглядев Бычу, подплыл.
— Где Шурик?
— Вот. То вынырнет, то опять.
— А чего не поможешь?
— Да-а, утянет с собой!
Кривенок осторожно скользил по течению, ничего не видя. Внезапно впереди, в двух шагах, вынырнула голова, зашлепали, брызгая, руки. Шурик, захлебываясь, глухо замычал и опять скрылся под водой. «Только бы не схватил!» — подумал Кривенок, ныряя. Голова его ткнулась во что-то мягкое, скользкое. Он ухватил Шурика за спину, толкнул, но Шурик не плыл. «Зацепился ногами», — понял Кривенок и стал спускаться ниже. Вот колени Шурика, ноги — одна болтается, а другая недвижна. Руки Кривенка вцепились в переплетения корней. Воздух в легких уже кончался. Еще секунда, и Кривенок сам захлебнется. Он судорожно дергал и рвал корни. По лицу его ударила нога. «Выдернул», — обрадовался Кривенок, всплывая вверх. Он уже хлебнул воды и сейчас кашлял, плевался, тряс головой и жадно хватал воздух.
Через несколько минут ребята, дрожа, прижимались к бушующему костру. Губы их посинели, мокрые волосы слиплись.
Шурик и Быча, испуганные, притихшие, забрались в шалаш, уснули.
Кубарь бредил, метался, и Кривенок решил не спать. На нем был старый отцовский пиджак ниже колен, отцовская кепка, повернутая козырьком на затылок. Кривенок охватил поджатые колени, уткнул в них подбородок, смотрел в костер и слушал голоса таежной ночи.
Вот хрустнул сучок в лесу, а потом словно кто-то почесался боком о дерево. Зашумела тревожно листва и снова уснула, обвисла. На острове тоскливо вскрикнула неведомая птица, будто ее схватили. Мягко прошуршали крылья над головой. Река во тьме чмокала, хлюпала, всплескивала, мерещилось, что множество каких-то животных жадно лакало воду.
У Кривенка на душе было хорошо и тепло оттого, что он не испугался и спас друга, оттого, что он сумел один вести все хозяйство. Еще неделю назад мама говорила, что он лоботряс. Сейчас же он сам удивлялся, как это можно было только бегать по крышам и гонять голубей.
Кубарь застонал. Кривенок заполз в шалаш и, чувствуя себя совсем взрослым, спросил:
— Что, Витек, плохо тебе?
— Жарко. Ляг со мной! — попросил слабым голосом Кубарь. Кривенок прилег и неумело обнял его.
— Люблю я тебя больше, чем полагается, — вздохнул Кубарь.
— Спи, — погладил Кривенок ежик волос и пожалел, что кричал на Кубаря, не пускал в комнату с вымытым полом да еще рубаху у мальчишки отобрал…
Утром Кубарю стало хуже. Глаза его ввалились, губы пересохли.
До города было пять километров. Кривенок нес брата на спине. Кубарь сжимал его шею. Нести было тяжело, Кривенок обливался потом, но все терпеливо шел. У него болело сердце: не уберег мальчишку! Доверили, как взрослому, а он не уберег. Хотелось заплакать от обиды и тревоги.
Шли берегом реки. Ноги увязали в горячем песке. Шурик преданно и ласково заглядывал другу в глаза.
— Дай же, Вася, я понесу, — просил он. — Хочешь, я один буду нести?
Сделали привал, быстро искупались. Следующий километр нес Кубаря Шурик, потом — Быча.
Домой пришли измученные. Шурик помчался в детскую поликлинику.
«А вдруг умрет?» — похолодел Кривенок и прислушался к хриплому дыханию братишки.
Наконец приехал важный доктор, в очках и с бородой, осмотрел Кубаря и сказал:
— Малярия.
Кривенок смущенно переминался с ноги на ногу. Никогда еще не приходилось иметь дело с чужими взрослыми людьми.
Доктор сделал Кубарю укол. К вечеру Кубарь уже сидел в кровати и смеялся над Кривенком, который изображал клоуна.
Через три дня Кубарь поправился. Кривенок целый день бесился от радости. Укладывая брата спать, он все же не вытерпел и сказал слова матери:
— Прежде чем вырастишь вас, хлебнешь горя. Не одна морщина появится.
НОВАЯ БЕДА
На автобусной остановке люди обратили внимание на паренька с двумя вихрами на светлой голове. Он вел за руку маленького толстого мальчугана в одних трусиках. У малыша вся голова, вместе с лицом, была забинтована марлей. Голова походила на огромный кочан капусты.
Это были Кривенок и Кубарь.
Все смотрели на Кубаря с сожалением и сочувствием.
— Лицо, что ли, обжег? — спросила старушка с палкой. Кривенок хмуро и горько махнул рукой.
Мужчина в парусиновом костюме бережно подсадил Кубаря в автобус, седой полковник уступил ребятам место на первой скамейке.
— Осторожней, товарищи, не нажимайте, здесь больной ребенок, — обратился ко всем полковник, взглянул на малыша и представил обезображенное лицо.
Но тут все с удивлением увидели, как Кривенок сердито стукнул Кубаря по забинтованой голове и пробормотал:
— Сиди. А то ремня всыплю, тогда узнаешь!
Из-под марли послышались какие-то глухие, непонятные и почему-то гулкие звуки.
— Я тебе сказал, молчи! — шлепнул опять Кривенок по марлевому кочану. — Получишь по шее!
— Да что ты делаешь? — возмутился полковник. — Зачем ты его?
— Вот хулиган!
— Это что же такое?!
— Дайте ему самому по шее!
Зашумели все в автобусе.
— Растут же изверги, прости господи! — стукнула палкой старушка. — За что ты его по больной-то головке?
