Джекки очень заботилась о своем свекре, который в семьдесят три года перенес инфаркт в первый год пребывания Кеннеди в Белом доме и остался парализованным до конца своих дней. Хотя старик был прикован к креслу на колесах и не мог говорить, произнося только нечленораздельные фразы, Джекки настояла на том, чтобы его включили в список гостей, приглашенных в Белый дом на обед в честь президента. Она постоянно вытирала рот свекру, не прекращая при этом разговаривать. Она добродушно подтрунивала над ним и болтала о разной ерунде. Она напомнила ему о том, как он заставил сына жениться на ней. В течение ее брака посол был единственным человеком в семье, кто поддерживал ее. Джекки осталась преданной ему до конца его дней.
«Вечеринки, которые устраивали Кеннеди в Белом доме, были замечательны, — вспоминает один из гостей. — Я помню, они однажды хотели свести помощника ДФК по военно-воздушным силам с дочерью друзей Николь Альфан. Николь и ее муж, французский посол, были замечательными людьми и друзьями четы Кеннеди. В тот вечер они давали вечеринку, на которой все говорили по-французски. Разговор шел о разнице между французскими и американскими женщинами. Джек говорил, что француженки более сексуальны, потому что умеют флиртовать. Американки же слишком просты и лишены всякого шарма. Джекки согласилась с мужем. Помню, что президент сказал: «Я не знаю ни одной очаровательной женщины в Вашингтоне». Я полагаю, он поступил опрометчиво, заявляя это в присутствии своей жены, но таков уж был Джек. Когда я спросил его, почему он считает француженок такими возбуждающими, он ответил, что они каким-то образом умеют воздействовать на мужчин. Американки же, по его словам, не любят мужчин».
Во время ракетного кризиса с Россией в октябре 1962 года Джекки изо всех сил пыталась отвлечь мужа от его проблем. В тот вечер, когда президент выступил по телевидению, информируя нацию о том, что Советы размещают на Кубе ракетные установки, Джекки устроила в его честь ужин в Белом доме. В то время как вся страна со страхом ожидала начала войны с Советами, первая леди приглашала своих гостей послушать игру на пианино. «Она изо всех сил старалась развеселить гостей, чтобы президент хоть на время мог забыть о кризисе», — вспоминает один из приглашенных на вечеринку.
«Когда все гости, за исключением ее сестры, ушли, миссис Кеннеди в полном изнеможении села у пианино, надеясь вопреки всему, что президент хоть немного поразвлекся», — вспоминает Робин Дуглас-Хоум.
«Такая взрослая и умная женщина, как Джекки вела себя наивно и инфантильно, но так она понимала свою роль жены президента, — говорит одна ее подруга. — Она считала, что должна отвлекать и развлекать своего мужа, чтобы он забывал на время о политических проблемах».
«Мы никогда не говорили с мужем о серьезных вещах, — говорила она. — Он никогда не говорил мне о Женевской конвенции или переговорах в Кашмире. Он желал меня как жену и редко говорил дома о своих проблемах — может быть, пару раз он упомянул самые серьезные из них», — признавалась Джекки.
Кеннеди, который никогда не относился к женщинам как к равным, обращался со своей женой, словно с ребенком. Иногда его раздражало ее спокойствие. Однажды, когда Кеннеди ждал, что его сфотографируют, Джекки набросила ему на шею венок цветов, как на лошадь, победившую на скачках. По словам фотографа, президент крикнул на жену: «Черт возьми, Джекки, сними с меня этот венок и не глупи. Я не могу фотографироваться в таком виде». Джекки, которая слегка опьянела от шампанского, просто строила ему рожицы.
«Джек вовсю наслаждался своим президентством и в отличие от Джекки, которая никак не могла приспособиться к жизни в новых условиях, никогда не скучал в Белом доме, — вспоминал один из друзей президента. — Когда она закончила реставрационный проект и затосковала, он предложил ей отправиться в Индию или Пакистан вместе с ее сестрой».
Ее сестра Ли, которая тогда жила в Лондоне со вторым мужем, Станиславом Радзивиллом, стала самой близкой подругой Джекки и ее компаньонкой. Они регулярно разговаривали по спутниковому телефону, Ли часто навещала Джекки в Вашингтоне и сопровождала ее в поездках за границу.
«Отношения между сестрами были очень близкими, потому что их мужья ладили между собой, — объясняет один друг. — Кеннеди постоянно называл Стаса настоящим аристократом. «Он настоящий польский князь», — любил повторять он. Стас сам сколотил свое состояние и стал миллионером, за что и уважал его Кеннеди. Он любил людей, которые самостоятельно делали большие деньги. Кроме того, будучи богатым человеком, Стас также отличался неким шармом, щедростью и добросердечностью. Циник по отношению к женщинам, он нашел союзника в лице Кеннеди.
Джекки также обожала своего сорокашестилетнего родственника. Станислав Радзивилл во многом напоминал ей отца. Хотя польский дворянин и не отличался красотой, которой славился Черный Джек, он обладал тем же европейским шармом и чувством юмора. «Он говорит ужасные вещи, — восклицала Джекки. — Мне нравится, что он такой порочный!»
Одной из самых грандиозных вечеринок, устроенных первой леди, был обед с танцами в честь четы Радзивиллов. Не доверяя кухне Белого дома, Жаклин заказала еду из самого лучшего французского ресторана в Вашингтоне. На вечеринку она пригласила известнейших в стране людей включая Роберта Макнамару, министра обороны. Джекки настояла на том, чтобы оркестр Лестера Ланина играл до утра без перерывов. «Скажите ему, чтобы они играли не останавливаясь», — сказала она.
Президент Кеннеди обещал своим родственникам королевский прием в Вашингтоне. Разочарованный тем, что они не смогли посетить церемонию приведения к присяге, он дважды звонил им в Лондон во время инаугурации, сообщая, как он скучает по ним. Он был особенно благодарен Стасу за то, что тот обеспечил ему поддержку американцев польского происхождения.
Американские поляки признавали его как влиятельного человека. Покинув Польшу в начале войны, Радзивилл сражался в подполье в Европе, а затем обосновался в Лондоне, став британским подданным и отказавшись от своего титула. Хотя официально Станислав перестал быть аристократом, он настаивал на своих дворянских привилегиях, а его молодая жена вела себя, как княгиня. Когда ее спросили, как к ней следует обращаться, она ответила: «О, княгиня Ли Радзивилл. Такое обращение меня устроит. При рождении меня назвали Каролин Ли Бувье, но меня всегда называли просто Ли, и это мне надоело».
Когда президент Кеннеди и первая леди посетили Радзивиллов в Лондоне, они получили приглашение от королевы Елизаветы и принца Филиппа поужинать в Букингемском дворце. В списки приглашенных ко двору Радзивиллы значились как князь и княгиня, хотя королева и не давала им права использовать иностранный титул в Англии. Кеннеди, как большинство демократов-американцев, очень гордились тем, что в их семье есть княгиня, так что королева в тот вечер пошла им навстречу.
В Лондоне Станислав Радзивилл занимался бизнесом и основал строительную фирму, которая стала процветать в послевоенное время. Он стал одним из самых богатых людей в Англии. Кроме большого особняка в георгианском стиле, находящегося неподалеку от Букингемского дворца, он владел еще апартаментами из двенадцати комнат на Пятой авеню в Нью-Йорке, загородным поместьем с 49 акрами земли под Хенли на Темзе, где имелись конюшни и огромный плавательный бассейн, а также вил\ой в Греции.
Когда Ли развелась с Майклом Кэнфилдом, чтобы выйти замуж за Стаса, этот брак не был признан церковью. Радзивилл женился в третий раз. Его первый брак был аннулирован Ватиканом, его второй гражданский брак кончился разводом, который не был признан церковью. Ли поговорила с Джоном Кеннеди, и тот обещал все устроить, как только станет президентом. Кеннеди лично обсудил это дело с представителем Ватикана, живущим в Вашингтоне, и договорился с адвокатами, готовыми выступить в защиту Ли в Риме. Ли подала в ватиканский суд. Она утверждала, что Майкл Кэнфилд являлся импотентом, и она не могла иметь от него детей. В глазах церкви это явилось существенной причиной для того, чтобы аннулировать брак.
