Но мы должны четко видеть разницу между еврейско–христианским, приукрашенным, но все же вполне ортодоксальным образом Иакова, который создала Восточная церковь и который мы видим в частично сохранившихся трудах Егезиппа и «Литургии апостола Иакова», и еретически искаженным образом Иакова как противника Павла и благовествования свободы, который мы видим в апокрифических баснях. Здесь мы имеем дело с тем же феноменом, что и в случае Петра и Павла. У каждого главного апостола в преданиях ранней церкви и современных критических версиях церковной истории есть апокрифический, окарикатуренный двойник. Партия иудействующих воспользовалась именем и авторитетом Иакова, чтобы помешать служению Павла, несмотря на братское согласие, которое существовало между двумя апостолами в Иерусалиме.[333] Во II веке евиониты продолжали злобно бесчестить память Павла, прикрываясь уважаемыми именами Иакова и Петра; некоторые современные критики (как правило, сторонники противоположной, ультра–или псевдопаулинистической точки зрения) пытаются отыскать в Послании Иакова следы этих разногласий (в том случае, если они признают это послание подлинным).[334]

Во времена Евсевия и Иеронима подлинность входящего в наш канон послания, написанного «Иаковом, рабом Бога и Господа Иисуса Христа, двенадцати коленам, находящимся в рассеянии», признавали не все, однако в пользу его подлинности говорят весомые внутренние свидетельства. Это послание точно соответствует личным качествам и положению Иакова, о котором мы читаем в посланиях Павла и Деяниях, и во многом противоречит апокрифическому образу Иакова из евионитских легенд.[335] Это послание было, несомненно, составлено в Иерусалиме, центре теократии на палестинской земле. Христианские собрания изображены не как церкви, а как синагоги, по большей части состоящие из бедняков, угнетаемых и гонимых богатыми и влиятельными иудеями. Нет ни единого упоминания о христианах из язычников или о каких–либо разногласиях между ними и христианами из евреев. Должно быть, это послание задумывалось как одно целое с оригинальным Евангелием от Матфея, написанным для евреев, — точно так же, как 1 Послание Иоанна составляло одно целое с Евангелием от Иоанна. Вероятно, Послание Иакова — это старейшее из новозаветных посланий.[336] В любом случае, написанное на хорошем греческом языке, оно является отражением самой ранней и бедной содержанием, но исключительно практической и очевидной разновидности христианства, которая отличалась пророческой ревностностью, а также афористичностью и свежестью высказываний. Это христианство имело не догматический, а этический характер. В нем было много общего с проповедью Иоанна Крестителя и Нагорной проповедью Господа, а также с книгами Екклесиаста и Премудрости Соломона.[337] Послание Иакова никогда прямо не критикует иудеев и тем более апостола Павла — по крайней мере, те взгляды апостола, о которых мы доподлинно знаем. Характерно, что в этом послании Евангелие названо «совершенным законом свободы»[338] — то есть оно указывает на близкую связь Евангелия с законом Моисея, но также подчеркивает его огромное превосходство над несовершенным законом рабства. Автор мало говорит о Христе и глубоких тайнах искупления, явно предполагая, что его читатели знакомы с евангельской историей. Он почтительно именует Христа «Господом славы», а себя смиренно называет Его «рабом».[339] Он постоянно говорит о практической стороне религии, которую понимает как веру, выраженную в добрых делах. Иаков совершенно не похож на Павла, но не противоречит ему, а дополняет его и занимает свое важное место в системе христианских представлений об истине, которая включает в себя всевозможные проявления подлинного благочестия. Есть множество искренних, ревностных и верных христианских служителей, которые никогда не поднимутся выше уровня Иакова и не достигнут высочайших вершин Павла или Иоанна. Христианская церковь никогда бы не включила Послание Иакова в свой канон, если бы видела в нем непримиримые противоречия с учением Павла. Даже лютеранская церковь не разделяет неблагоприятное мнение своего великого вождя и по–прежнему включает это послание в число канонических книг.

После мученической смерти Иакова его место занял Симеон, сын Клеопы и двоюродный брат Иисуса (и Иакова). Симеон оставался во главе Иерусалимской церкви до самого правления Траяна и в преклонном стодвадцатилетнем возрасте принял мученическую смерть.[340] Следующие тринадцать епископов Иерусалимских, один за другим занимавшие этот пост, тоже были евреями.

На всем протяжении этого исторического периода церковь в Иерусалиме оставалась строго израильской, но вместе с тем обладала «истинным знанием Христа» и находилась в общении со вселенской Церковью, которая не признавала евионитов, еврейских христиан–еретиков. После того как череда обрезанных епископов оборвалась на пятнадцатом из них, а Иерусалим был вторично опустошен императором Адрианом, большая часть христиан–евреев постепенно влилась в ряды Греческой православной церкви.

I. Иаков и братья Господа. Имя Иаков (со времен патриархов оно встречалось среди евреев чаще, чем другие, не считая имен Симеон [Симон] и Иосиф [Иосий]) в Новом Завете носят три, а возможно, четыре известных человека:

1. Иаков (сын) Зеведеев, брат Иоанна и один из трех любимых учеников Господа, стал первым мучеником из числа двенадцати (обезглавлен в 44 г. по Р.Х., см. Деян. 12:2), а его брат Иоанн умер последним из апостолов. Братьев называли «сыны Громовы».

2. Иаков (сын) Алфеев также был одним из Двенадцати и упоминается в четырех списках апостолов: Мф. 10:3; Мк. 3:18; Лк. 6:15; Деян. 1:13.

3. Иаков Маленький, Мк. 15:40 (ό μικρός, не «Меньший», как в английском {и Синодальном} переводе), вероятно, прозванный так из–за того, что был маленького роста (как и Закхей, Лк. 19:3), сын некоей Марии и брата Иосифа, Мф. 27:56 (Μαρία ή τοΰ Ιακώβου καί Ιωσήφ μήτηρ); Μκ. 15:40,47; 16:1; Лк. 24:10. Обычно его отождествляют с Иаковом Алфеевым, его мать Марию — с женой Клеоповой, упомянутой в Ин. 19:25, а Клеопу — с Алфеем. Но это предположение более чем сомнительно.

4. Иаков, называемый лишь по имени, как самый выдающийся из братьев после преждевременной кончины Иакова Зеведеева, или почетным титулом брат Господень (ό αδελφός τοΰ Κυρίου), или, в сочинениях послеапостольских авторов, Праведным, а также епископом Иерусалимским. Титул «брат Господень» объединяет его с четырьмя братьями и безымянными сестрами Господа нашего — евангелия неоднократно упоминают о них и первым всегда называют Иакова. Отсюда и сложный вопрос о природе этих родственных отношений. Я полностью рассмотрел этот вопрос почти сорок лет назад (в 1842 г.) в вышеупомянутой работе на немецком языке, потом, еще раз, — в своих примечаниях к «Толкованию Евангелия от Матфея» Ланге (амер. изд. 1864, с. 256–260), но попробую вновь кратко подытожить основные доводы и связать их с самыми последними исследованиями (Лайтфута и Ренана).

По поводу Иакова и братьев Иисуса существуют три теории. Я называю их «теория братьев», «теория сводных братьев» и «теория двоюродных братьев». Епископ Лайтфут (и каноник Фаррар) называет их по именам главных сторонников — «теория Гельвидия», «теория Епифания» и «теория Иеронима». Первой точки зрения в наши дни придерживаются протестанты, второй — Греческая, а третьей — Римская церковь.

1) «Теория братьев» толкует слово αδελφοί в его обычном смысле и считает братьев младшими детьми Иосифа и Марии, единокровными братьями Иисуса в глазах закона и народа, но в действительности братьями лишь по матери, в силу Его сверхъестественного зачатия. Это самое естественное объяснение с точки зрения экзегетики, в его пользу свидетельствуют смысл слова αδελφός (если оно используется в прямом значении), постоянное присутствие братьев рядом с Марией (Ин. 2:12; Мф. 12:46; 13:55), а также очевидный смысл стихов Мф. 1:25 (ουκ έγινωσκεν αυτήν εως ου, ср. Мф. 1:8, πριν ή συνελθεΐν αυτούς) и Лк. 2:7 (πρωτότοκος), если рассматривать их с точки зрения евангелистов, которые использовали именно эти слова, прекрасно зная о дальнейшей истории Марии и Иисуса. Единственное серьезное возражение связано с нюансами богословия и этики, а именно с предполагаемой вечной девственностью Матери нашего Господа и Спасителя и тем фактом, что у креста Господь препоручил Ее заботам Иоанна, а не Ее собственных сыновей и дочерей (Ин. 19:25–26). Если бы не эти два препятствия, «теорию братьев», вероятно, разделяли бы все порядочные и честные экзегеты. Первое из этих возражений восходит своими корнями к послеапостольской аскетике, которая переоценивала значение девственности, — Матфей и Лука не могли его предвидеть, иначе они не стали бы использовать только что упомянутые двусмысленные выражения. Вторая проблема присуща и двум другим теориям, но в меньшей степени. Следовательно, ее следует решать иным путем, принимая в расчет глубокую духовную симпатию Иисуса к Иоанну и близкие отношения этого ученика с Марией, которые оказались важнее, чем плотское родство, возможное двоюродное родство Иоанна (на основании должного толкования этого же отрывка, Ин. 19:25) или неверие кровных братьев в момент распятия Христа.