Можно отступить ещё дальше — вовсе ничего не делать самим, а торговать сырьём. Этот путь, правда, не всем постсоветским республикам под силу: так, Украина может продавать разве что уголь и железную руду, а в обозримом будущем они на мировом рынке будут в избытке и соответственно их цена выше плинтуса не поднимется. Но Россия, изобилующая нефтью и газом, вроде может ориентироваться на их экспорт. Пришлось отдельно исследовать и эту тему, дабы показать: сырьевая экономика оборачивается неисчислимыми бедствиями. Рассуждения растянулись в цикл из 15 заметок в «Бизнес-журнале». Здесь приведу лишь две — о гуманитарном аспекте проблемы.

Маргарет Хилда Роберте (более известная по фамилии мужа — Тэтчер) однажды указала: России для работы на нефтепромыслах и нефтепроводах требуется население не более 10–15 миллионов человек. Наши патриоты почему-то решили, что она призывает к массовому истреблению граждан России — и праведно разгневались. На самом деле премьер-министр Великобритании, не понаслышке знакомая с сырьевой экономикой (в начале премьерской карьеры она боролась и с непомерными претензиями работников национализированной угольной промышленности, и с риском нидерландской болезни от нефтепромыслов у британского побережья), предостерегала нас от одной из главных сырьевых опасностей — ненужности собственного населения.

В промышленной экономике каждый сам себе зарабатывает на жизнь, делая нечто полезное для других. Чем больше людей — тем больше возможностей заработка у каждого из них. Поэтому в промышленной экономике люди лишними не бывают. Доля безработных довольно скромна (даже в кризисные периоды редко зашкаливает за 10 %) и всего лишь обеспечивает быструю перестройку на новые, более перспективные, направления деятельности.

Чем больше людей, тем легче наладить разделение труда, тем глубже специализация каждого работника. Значит, выше его производительность — и тем самым производительность всего хозяйства. Промышленная экономика при увеличении населения наращивает эффективность.

Это, конечно, идеальная схема. Но реальная жизнь не уходит от неё слишком далеко. Промышленная экономика — при всех ужасах периода её становления, послуживших основой самых патетических глав «Капитала» Маркса — в целом способствует росту населения и его благосостояния.

В экономике постиндустриальной картина сложнее. Основную прибыль обеспечивают сравнительно немногочисленные творцы и организаторы. Прочие — нетворческие — граждане нужны лишь для обеспечения их деятельности. Казалось бы, здесь много народу не нужно?

Но очень уж разнообразны потребности творца. Обеспечивать их нужно всесторонне. Значит, и вспомогательный персонал должен быть изобилен.

Какому-нибудь Гейтсу или Спилбергу невыгодно наклоняться за уроненным бумажником, даже если тот лопается от стодолларовок: за потраченное время он успел бы заработать куда больше. Поэтому в постиндустриальной экономике даже уборщица получает немалую долю общего процветания.

В сырьевой экономике картина прямо противоположная.

Размер сырьевой кормушки фиксирован. Отправь на Самотлор или Ямал вдесятеро больше буровиков — общий запас в подземных кладовых не вырастет ни на кубометр. Правда, добыть его удастся и впрямь быстрее — но тоже не вдесятеро: проницаемость подземных пластов не бесконечна, так что добыча ограничена скоростью просачивания.

Стало быть, чем меньше людей соберётся вокруг сырьевой кормушки, тем больше достанется каждому из них.

Не зря одна из первых серьёзных монополий промышленной эпохи возникла как раз вокруг нефти. Основатель треста Standard Oil Рокфеллер действовал самыми жёсткими методами. Он не только скупал скважины у конкурентов, но и запугивал тех, кого не удавалось сразу склонить к продаже по дешёвке. Кого-то он разорял, закупая у местных железнодорожных компаний все рейсы (в ту пору трубопроводов ещё почти не было, и нефть перевозили обычным транспортом — чаще всего даже не в цистернах, а в обычных бочках). Кого-то из конкурентов просто убили (хотя заказчиков формально не установили).

Похоже, бил Рокфеллер и по России. На рубеже XIX–XX веков крупнейшие в тогдашнем мире бакинские нефтепромыслы процветали. Рабочие, конечно, жили бедно — но куда лучше большинства коллег в других регионах и отраслях. Тем не менее там разразилась одна из грандиознейших забастовок. Причём сопровождаемая массовым вандализмом: загорались скважины, ломались насосы, перекапывались дороги, по которым вывозилась нефть… Стачка прекратилась, когда почти всю долю мирового рынка нефтепродуктов, ранее занятую манташевыми, нобелями, Ротшильдами, захватил Рокфеллер.

Рокфеллер стал одним из первых объектов применения антимонопольного законодательства. Я против вмешательства государства в хозяйственную жизнь: монополию проще всего ограничить, убрав другие ограничения — например, открыв доступ на рынок аналогичным монополиям со сходными товарами. Но если монополия удерживается уголовными приёмами, а доказать преступление не удаётся — возможно, и антимонопольные законы пригодятся.

Вдобавок сырьевые кормушки не бездонны. Человечеству в целом это неважно: по закону Саймона любому дефициту найдётся замена. Но каково хозяевам кормушки? Они-то останутся у разбитого корыта. Вот и стимул ни с кем не делиться, а копить на чёрный день.

В СГА такие накопления — налоговая скидка на возможное истощение недр — долгое время были узаконены. Президент Кеннеди пытался отменить скидку ввиду роста геологических знаний: подземные запасы теперь оцениваются куда точнее, чем в эпоху появления закона. Есть мнение о причастности крупнейших нефтепромышленников СГА к убийству Кеннеди.

У нас проблема численности населения не сходит с повестки дня ещё с советских времён. Застой на нефтедолларовой почве сопровождался явным падением рождаемости не только потому, что современное общество предпочитает качество детей их количеству. Сказалось и заметное замедление многих отраслей нашей промышленности.

Президент Путин в трёх посланиях — в 2000-м, 2003-м, 2006-м — подчёркивал остроту демографических сложностей. В 2006-м даже предложил изрядные по российским меркам доплаты за детей. Но министр финансов тут же уточнил: основная масса доплат — не ранее 2010-го. Оно и понятно: нынче у нас экономика сырьевая — люди ей не нужны.

Сырьевой экономике не нужно не только высокое количество людей. В их высоком качестве она также не нуждается.

Я уже писал: ЮКОС для совершенствования системы управления промыслами создал отдельную компанию СибИнТек. Но не зря она уже много лет независима. Объём задач, связанных с нефтедобычей, слишком мал для многолетней работы сотен специалистов по информационным технологиям. Да и сложность этих задач, мягко говоря, далеко не рекордная в нынешнем высокотехнологичном мире.

А ведь ЮКОС — один из лидеров отрасли. Прочие наши нефтедобытчики довольствуются куда менее сложным управлением. Да и газ, и уголь, и прочие подземные сокровища добываются далеко не самыми сложными сегодня машинами и методами. Причина очевидна: разнообразие условий работы в сырьевых отраслях, не говоря уж об их готовой продукции, несравненно меньше разнообразия условий и продуктов прочих производств.

Правда, есть ещё тонкая наука геология. Ей приходится единым взглядом охватывать всё богатство земных ландшафтов и подземных пластов. Соответственно она куда сложнее отдельных сырьевых производств. А некоторое время геология и вовсе вела многие другие науки за собою. Так, древние — давно вымершие — формы живых существ обнаруживались в карьерах и шахтах с незапамятных времён. Но идея биологической эволюции (а тем более — эволюции на такой медленной и ненадёжной основе, как естественный отбор) могла возникнуть лишь после того, как геологи установили, сколькими десятками и сотнями миллионов лет отделены друг от друга некоторые ископаемые остатки.