В настоящее время режим прохода по черноморским проливам определяется конвенцией, заключённой в 1936 году в Монтрё. Но Турция явочным порядком ужесточила его для российских танкеров, ссылаясь на проблемы безопасности в тесном Босфоре, проходящем через мегаполис Стамбул. Очевидно, возрождение Черноморского флота как единой боеспособной силы окажется весомым аргументом в пользу строгого соблюдения конвенции. Разумеется, Турция постарается воспрепятствовать этому возрождению — а следовательно, будет всячески противодействовать воссоединению.

Впрочем, возможности противодействия у Турции не так уж велики. В НАТО её считают бедным родственником, достойным лишь минимальной поддержки.[68] Отношения с США изрядно осложнились из-за двусмысленности турецкой позиции в ходе недавней иракской кампании.[69] Наконец, Европейский союз и вовсе недвусмысленно отказывает Турции в культурной и экономической близости,[70] так что вряд ли склонен прислушиваться к её политическим призывам.

Западная Европа в целом не имеет к России как к целому реальных претензий. Наоборот, ресурсы обоих регионов и культур взаимодополняются и допускают весьма эффективную интеграцию.[71] Тем не менее противоречия — пусть и идеологические, а не экономические — существуют и вряд ли в обозримом будущем исчезнут. Сказываются и давние претензии императорской России на роль жандарма Европы, и долгое противостояние с Австрией в борьбе за южных и западных славян{Этот вроде бы локальный спор неоднократно провоцировал общеевропейские конфликты. Например, в 1853 году Россия не успела разгромить европейскую армию Турции потому, что Австрия вывела свои войска на границу и пригрозила ударом по русским резервам; их пришлось остановить, и в войну вступили Англия с Францией, что и предопределило поражение России. В 1914-м поддержка Россией Сербии, не позволявшей Австрии вести на своей территории расследование убийства наследника имперского престола. запустила механизм Первой мировой войны.}, и десятилетия советской угрозы, и — как ни странно — её скоропостижное исчезновение, которое западноевропейская элита до сих пор нам не простила и долго ещё не простит.

Кроме того, вступающие сейчас в ЕС центрально-европейские страны крайне недовольны — по крайней мере на уровне официальной риторики — десятилетиями жизни в социалистическом лагере. Сейчас они воспринимают его как продолжение советской империи — и, конечно, не хотят её возрождения ни в какой форме. Поэтому воссоединение вряд ли им понравится.

Особо активна будет, вероятно, Польша. Она не только более века пребывала в империи Российской, чем недовольна по сей день. Она ещё и простиралась в своё время «од можа до можа» — от Балтийского до Чёрного моря — и не утратила надежды на возрождение былого величия хотя бы в форме союза с Украиной. Исчезновение возможного союзника не устраивает в Польше никого.

Особая проблема — аппарат ЕС. В нём преобладают представители малых стран. Они зачастую испытывают своеобразный комплекс неполноценности — и стремятся доказать свою значимость, заставляя великие державы подчиняться своим инструкциям. Но дело не только в эмоциях. Создание общеевропейских регламентирующих документов требует таких бюрократических усилий для достижения единогласия, что брюссельская штаб-квартира панически боится любых перемен. Между тем Россия столь велика, что само её существование — даже не в составе ЕС, а рядом с ним — то и дело порождает перемены. Что и говорить о такой грандиозной перемене, как воссоединение!

Впрочем, все эти препятствия довольно легко преодолимы. Традиционные европейские страхи редко выливаются в реальные практические действия — чаще они оборачиваются призывами к бездействию, что в данном случае нас устраивает. Новые члены ЕС обретут право голоса лишь через год, когда всё уже будет сделано. Наконец, общеевропейская бюрократия вряд ли успеет за три квартала согласовать план действий — не говоря уж об его осуществлении.

Расширение рынка обеспечивает ускоренное развитие промышленности — прежде всего высокотехнологичной. Это повысит вес соответствующих отраслей в обществе и политике. Следовательно, те из сырьевых магнатов, которые не успеют вовремя инвестировать избыточные средства в высокие технологии, будучи заинтересованы в сохранении собственного влияния, могут обратить его на поддержание status quo. И могут стать главным препятствием в России.

Кроме того, существует немало бизнес-схем, активно использующих трансграничные материальные и финансовые потоки. Адепты этих схем также не заинтересованы в исчезновении уже освоенной и обжитой границы.

Против проекта окажется и немалая часть бюрократии. И не только та, которая так или иначе задействована в вышеупомянутых бизнес-схемах. Скажем, дипломатам и таможенникам просто не захочется терять рабочие места.

Снять все эти препятствия может только политическая воля. А её в свою очередь может породить только отчётливое осознание невозможности существования России в нынешних границах как значимой державы.

Роль «жандарма Европы» представляется мне сейчас куда более пристойной, нежели в ту пору. Россия всеми доступными ей средствами добивалась сохранения status quo, причём зачастую в ущерб себе. Так, именно она принудила восставшего египетского пашу остаться вассалом турецкого султана, хотя ей было несомненно выгодно ослабление Турецкой империи — конкурента, лишь четырьмя десятилетиями ранее вытесненного с северного берега Чёрного моря. Она не позволяла грекам, живущим на российской территории, поддерживать восстание греков на их исконных землях, тогда входивших в ту же Турецкую империю, и выступила на стороне греков только вслед за всеми прочими великими державами Европы — в силу союзнических обязательств перед этими державами. Она же поддержала другого серьёзного своего конкурента — Австрию, разгромив венгерское восстание.

Этот пример представляется мне достаточно наглядным доказательством бесперспективности нынешних надежд значительной части российского руководства на сохранение стабильности любой ценой. И очередной всемирный экономический кризис, и трагическая Пятидневная война убедительно доказывают: мир меняется независимо от нашей воли — и если мы не станем менять его собственноручно, он изменится против нас.

Упомянутые в заметке новые члены Европейского союза уже успели получить всю полноту прав и неоднократно распорядились ею в интересах Соединённых Государств Америки, то есть в ущерб всему Союзу, включая себя самих. Страны «старой Европы» уже изыскивают способы предотвращения особо пагубных шагов «новой Европы». Это позволяет надеяться: реакция ЕС на воссоединение будет не сильнее, чем я предполагал тогда.

Убедившись в безразличии основной части российского руководства к моему предложению, я вновь погрузился в украинские дела. Даже когда на Украине случился государственный переворот, я публично откликнулся на него далеко не сразу. Лишь в 2006-м я использовал его как практическую иллюстрацию некоторых теоретических проблем работы демократических механизмов.

Скажем, на Украине во втором туре президентских выборов 2004 года бурные насмешки западных наблюдателей вызвала явка на голосование в Донецкой области: 96 % от списочного состава избирателей. Правда, и на противоположном — и в географическом, и в политическом смысле — конце Украины — Львовской области — явка перевалила за 90 %. Но это никого не удивило: ведь голосовать за бывшего финансиста Ющенко — дело, по мнению Запада, совершенно естественное, а вот голосовать за бывшего предпринимателя — и, что греха таить, бывшего в далёкой юности хулигана и грабителя — Януковича, по представлениям того же Запада, совершенно неприлично.