— Но давно можно было выяснить причины феномена! На это могло хватить ночи.

Жорж едва заметно пожал плечами. Бесполезно было рассуждать об уже свершившемся факте: после драки кулаками не машут.

— Конечно. Но что тут теперь поделаешь? Развитие процесса все–таки продолжается. Происходят чрезвычайно интересные вещи, и, пожалуй, мы станем свидетелями еще более уникальных событий. Я это чувствую!

Склонившись над столом, он все это время с достойной истинного ученого тщательностью разглядывал поверхность одной из промежуточных призм, пропускающей лучи.

— Вижу небольшую аномалию фиолетового, — задумчиво произнес Мейраль после короткой паузы.

Профессор заметно оживился, словно скаковая лошадь перед пробегом:

— Аномалию? Какого рода?

— Все та же бледноватая пелена… постойте, зона фиолетового пропадает буквально на глазах. Впрочем, я могу ошибаться, мои умственные способности сильно пострадали за прошедшую ночь.

Они тут же принялись проверять заключение, только что вынесенное Мейралем. С помощью микрометра удалось установить отсутствие насыщенных отрезков фиолетового и явное сокращение объема и интенсивности остальных цветов спектра.

— Вы правы, тысячу раз правы! Привычной для нас яркости красок нет и в помине! Многие цвета поглощены соседними, а около трети спектра вообще исчезло, — заключил Лангр. — Разумеется, и фиолетовый…

Продолжать не имело смысла. Показания всех приборов были идентичны. Полное отсутствие как химического, так и фосфоресцентного эффектов не оставляло никаких сомнений по поводу исчезновения ряда оттенков фиолетового. Исследование различных типов освещения, начиная с распространенных газового и электрического и заканчивая светом, исходящим из специальных установок, работающих на бензине, стеарине, угле, даже древесине, неумолимо свидетельствовало о катастрофе.

— Похоже, самые худшие гипотезы могут воплотиться в действительность. Что все–таки случилось минувшей ночью в Европе? — сокрушенно произнес молодой человек.

Он принялся просматривать газеты, в беспорядке лежащие на столе, надеясь найти там новости из провинций и из–за границы. Но в них содержались какие–то бесцветные сведения, отправленные в набор еще до захвата центрального телеграфа и почты. Лишь краткая депеша сообщала о беспорядках в Марселе и необычном брожении среди населения Лондона.

— Уже из этого можно заключить, что волнения распространяются с довольно существенной скоростью, — произнес профессор, потянувшись за колокольчиком, чтобы вызвать горничную. — Посмотрим–ка, что они еще пишут… Катрин, сходите за утренними газетами.

— Если хватит сил! — съязвила девица.

Спустя несколько минут в лабораторию были доставлены «Пресса», «Газета», «Пти Паризьен» и «Фигаро». Первые страницы в них были посвящены успеху военных в подавлении мятежа. Но дальше листы буквально пестрели многочисленными телеграммами из разных концов планеты, извещавшими о патологическом состоянии всего человечества. Выяснилось, что в Мадриде и Барселоне революционным массам удалось одержать достаточно легкую победу. Столкновения, повлекшие за собой большие человеческие жертвы, обагрили кровью весь Апеннинский полуостров. Беспорядки охватили Берлин, Гамбург, Дрезден, Вену, Будапешт, Прагу, Москву, Санкт–Петербург, Варшаву, Брюссель, Амстердам, Лондон, Ливерпуль, Дублин, Лиссабон, Нью–Йорк, Чикаго, БуэносАйрес, Стамбул, Киото и в среднем еще пятьдесят других городов мира. Повсюду происходили жестокие побоища, перетекавшие, как правило, в странное оцепенение. Бунты торжествовали по всей Мексике. Толпы протестующих, выдвигавших абсолютно различные требования, зачастую граничащие даже с абсурдом, были замечены также в Сан–Паулу и Афинах. Многие отдаленные уголки света оказались в полной изоляции, не имея возможности получать даже питание и медикаменты.

— Вот что окончательно избавляет нас от сомнений! — вскричал Лангр, отбрасывая в сторону «Фигаро». — Вся планета атакована какими–то непостижимыми для человеческого разума сверхъестественными силами.

— И, главное, никаких сведений научного порядка.

— Прекрасно, приступим к опытам.

В течение часа ученые с остервенелым упорством сменяли в приборах линзы и стеклянные пластины, направляли лучи то в одну сторону, то в другую, стараясь определить новые характеристики явления. В итоге удалось установить следующее: зоны оранжевого и красного цветов отличались теперь наибольшей интенсивностью, доминируя над немногими оставшимися цветами спектра; при этом состояние их все–таки Нельзя было назвать стабильным, они изредка пульсировали, меняя свою яркость.

— Все познается в сравнении, — заключил профессор. — Фиолетовый уже полностью исчез, теперь очередь за синим и индиго. Кстати, друг мой, обратите внимание, сам воздух за нашим окном приобрел какой–то буровато–песочный оттенок, словно старая, пожелтевшая от времени фотография. Думаю, что это следствие усиления оранжевого.

Неожиданно в комнате появилась служанка с выражением лица, достойным героини настоящей трагедии:

— Мадам Сабина желает поговорить с господином.

— Она боится войти в лабораторию? — спросил Лангр.

— Это оттого, что вы, сударь, работаете.

— Ничего, она нам не помешает.

Вслед за этим сразу же из–за двери показалась копна светлых волос, и профессорская дочь тихонько проскользнула в лабораторию. В это утро на белоснежном личике Сабины не было и следа от прежних страха и горечи, только томная грусть, придающая ее прекрасным синим глазам еще больше глубины и выразительности. Мейраль, сидевший за письменным столом своего учителя, поднял на нее взгляд, полный нежности и обиды. Лилейные плечи, движения ундины в блеске ночных светил, очарование ее свежести и хрупкости линий — все это напоминало далекую сказку, в которой осталась его молодость. Ему казалось, что, выйдя замуж за другого, Сабина предала его… он не простит ее никогда. С тех пор он познал всю тяжесть страданий отверженного и давно забыл, что значит наслаждаться полнотой и великолепием жизни.

— Я так поздно встала! — извинилась она.

— Неудивительно, ты ведь очень устала, — запротестовал отец, бережно обняв дочь. — Всех нас сразил этот странный сон. А что малыши?

— Они еще спят. Вчера все закончилось в три часа ночи! Сабина приблизилась к Жоржу:

— Я не забуду того, что вы для нас сделали! — тихо сказала она.

Мейраль изо всех сил сжал кулаки, пытаясь скрыть охватившее его волнение. Ему хотелось ответить, но слова словно застыли у него на языке, он замялся и покраснел.

— И правильно сделаешь, — крикнул старик из глубины комнаты. — Без Жоржа мы только зря потеряли бы время, а оно в такую лютую ночь…

Беспокойство омрачило милые черты молодой женщины:

— Что–то случилось?

— Ужасные вещи, мой ангел!.. возможно более страшные, чем… — он прервал себя рассеянным жестом. — Ты только не волнуйся. Мятеж подавлен, в городе и в стране сейчас все спокойно. Так или иначе, оставшимся в живых суждено погрузиться в хаос, окружающий нас с рождения и до последнего нашего вздоха!

Сабина заключила из вышесказанного, что ей угрожает лишь личная опасность и, вспомнив о Веранне, дрожащим голосом произнесла:

— Я не могу больше жить с этим человеком!

— Ты переселишься ко мне, — рассудил Лангр. — Я повел себя как полный идиот, отдав тебя в руки этому типу. Того, что произошло уже не исправить, но я не допущу новых страданий!

Она улыбнулась. Невозможно было предсказать будущее. Однако угрожающий образ мужа вновь заставил ее содрогнуться.

— А если он прибегнет к насилию?

— Пусть только попробует! — пригрозил отец и дружески положил руку на плечо Мейралю. — Он будет иметь дело со мной и вот с ним! Ах, почему не ты, мой мальчик, полюбил Сабину?

Жорж побледнел, и на губах его промелькнула едва заметная улыбка.

IV

Закат жизни

День выдался относительно спокойным. Радиотелеграммы оповещали о постепенном окончании волнений по всей планете, за исключением нескольких городов в Аргентине, Тасмании и Новой Зеландии, где, впрочем, тоже ощутимо снизился уровень народного помешательства. Однако новые несчастья не замедлили появиться. В этот раз они в меньшей степени коснулись низших слоев населения, зато не обошли стороной средний класс и представителей интеллигенции. В научных кругах с крайней обеспокоенностью следили за непривычными проявлениями солнечной активности. Не дополнив никакими новаторскими фактами результаты экспериментов профессора Лангра и его ученика, прославленные деятели мировой науки лишь констатировали вслед за ними уникальный феномен двойной рефракции лучей. В Париже, Берлине, Лондоне, Брюсселе, Риме, Амстердаме, во всей Центральной Европе завершение первой фазы аномалии наблюдалось приблизительно в полчетвертого утра. Несколько раньше это случилось в Восточной Европе и Азии, но в первую очередь — в северных районах Земли. В тропиках и особенно на Австралийском континенте, напротив, намечалось заметное отставание в развитии процесса. Время повсюду сверяли со временем по Гринвичу, где проведен нулевой меридиан, из чего можно было заключить, что фазы явления не зависели от передвижений солнца. На каждом этапе происходило нечто совсем новое и сразу же повторялось в разных частях света. Так, после семи часов утра везде было зафиксировано растворение фиолетовых оттенков спектра и потускнение оставшихся цветов, а к вечеру из них осталась лишь половина: исчезли синий, голубой, частично обесцветился зеленый.