– Опасность далека! – прошептал Тарг.

Слух разнесся по всему оазису. Люди сгруппировались у околиц селений и полей. Какой–то коренастый человек, мощный череп которого словно держался прямо на туловище, показался у подножия большого планетника. Он широко раскрыл большие грустные глаза, выделявшиеся на бронзовом лице, короткие руки мужчины кончались плоскими квадратными кистями.

– Мы увидим конец Земли! – проговорил он. – Мы будем последним поколением человечества.

Позади него раздался хриплый смех, и показался, в сопровождении своего правнука и женщины с миндалевидными глазами и бронзового цвета волосами, столетний Дан. Женщина шла легкой, как у птицы, походкой.

– Нет, мы не увидим этого конца! – возразила она. – Исчезновение человечества будет медленным… Вода будет убывать до тех пор, пока не останется лишь несколько семей, сгруппировавшихся вокруг одного колодца. Но это будет еще ужаснее.

– Мы увидим конец Земли! – стоял на своем коренастый человек.

– Тем лучше! – заметил правнук Дана. – Пусть тогда Земля сегодня же высосет последние источники воды!

От его очень узкого и неправильного лица веяло безграничной печалью. Он сам дивился, как до сих пор не прекратил своего собственного существования.

– А кто его знает, может быть, есть еще какая–нибудь надежда! – пробормотал прадед.

Сердце Тарга забилось. Он повернул к старцу свои глаза, в которых блеснула юность, и воскликнул:

– О, отец!

Но лицо старика уже замерло. Он впал в свою молчаливую задумчивость, которая делала его похожим на глыбу базальта, и Тарг приберег для себя свою мысль.

Толпа разрасталась на грани оазиса и пустыни. Показалось несколько планеров, поднявшихся из центра оазиса. То было время, когда труд не тяготел над человеком; надо было только дожидаться времени сбора. Погибли все насекомые и все микробы. Сосредоточившись на тесных пространствах, вне которых невозможна была никакая протоплазматическая жизнь, предки повели радикальную борьбу с паразитами. Сохраниться не могли даже микроскопические организмы, так как они оказались лишенными содействия всякой непредвиденности, происходящей от тесноты агломераций, от огромности пространств, от беспрестанных видоизменений и перемещений.

И как хозяева распределения воды, люди располагали несокрушимой силой против всего, что они хотели истребить. Отсутствие домашних и диких животных, служащих постоянными распространителями эпидемий, еще более ускорило триумф. И теперь человек, птица и растение навсегда были в безопасности от заразных болезней.

Жизнь их от этого, однако, не стала продолжительнее. Со всеми микробами погибли и те, присутствие которых человеку было полезно, и человеческая машина оказалась беззащитной от свойственного ей и ускорившегося изнашивания. Явились новые болезни, которые, скорее всего, возникли благодаря «металлическим микробам». Человек, таким образом, снова встретил врагов, подобных тем, которые угрожали ему раньше, и хотя брак допускался лишь для самых совершенных индивидуумов, тем не менее человеческий организм редко достигал желательной устойчивости и прочности.

Вскоре многие сотни людей собрались вокруг большого планетника. Но среди них держалось лишь слабое оживление. Мысль о бедствиях господствовала над слишком многими поколениями, чтобы не истощить все источники ужаса и скорби, – этой расплаты за мощные радости и беспредельные надежды. У последних людей была ограниченная чувствительность и совсем не было воображения.

Толпа, во всяком случае, была в тревоге; некоторые лица морщились от слез, и у всех полегчало на душе, когда один сорокалетний человек, спрыгнув с мотора, закричал:

– Сейсмографы пока еще не отмечают никакого землетрясения, так что оно не будет сильным.

– Из–за чего мы тревожимся? – воскликнула женщина с миндалевидными глазами. – Разве можем мы что–нибудь сделать или предупредить? Уже прошли целые века, как приняты все меры! Мы находимся в распоряжении неведомого. И ужасно глупо тревожиться из–за неизбежной беды!

– Нет, Геле, – ответил сорокалетний, – это не глупость, это сама жизнь. До тех пор, пока люди будут в силах тревожиться, в их существовании сохранится некоторая прелесть.

– Так и следует быть! – злобно заметил внук Дана. – Наши радости так ничтожны, наши печали так тщедушны, что не стоят даже смерти.

Сорокалетний покачал головой. Подобно Таргу и его сестре, он в душе своей еще питал надежды на будущее и чувствовал силы в своей широкой груди. Его светлые глаза встретились с ясным взглядом Арвы, и легкое волнение ускорило его дыхание.

В то же самое время и другие группы собрались у прочих радиусов окружности. Благодаря расставленным через каждую тысячу метров волнопередатчикам, все эти группы легко сообщались между собой.

По желанию можно было слышать речи отдельного округа или же всего населения. Это общение сливало в одно толпы и действовало, как сильное возбуждающее. Произошло небольшое волнение, когда в рупоре планетника раздалась весть из оазиса Красных Земель, которая затем понеслась с одного волнопередатчика на другой. Он сообщал, что там возвестили о подземных сотрясениях не только птицы, но и сейсмографы. И толпа сплотилась при этом подтверждении опасности.

Сорокалетний Мано поднялся на платформу; Тарг и Арва были бледны. И так как молодая девушка слегка дрожала, то вновь пришедший проговорил:

– Нас должна успокаивать ограниченность размеров оазисов и их малое количество. Вероятность того, что они окажутся в опасном районе, очень слаба.

– Тем более, – в поддержку этого же мнения высказался Тарг, – что именно подобное положение некогда их и спасло.

Внук Дана услышал их и с присущим ему мрачным злорадством заметил:

– Как будто эти районы не перемещаются время от времени. Впрочем, ведь достаточно слабого, но меткого удара, чтобы истощить родники!

Он удалился, исполненный мрачной иронией. Тарг, Арва и Мано вздрогнули. Минуту они пробыли в молчании, затем сорокалетний заговорил:

– Районы меняются крайне медленно. Уже двести лет, как сильные землетрясения происходят в открытой пустыне. Но их отражения не погубили источников. Близко от опасных мест находятся лишь оазисы Красные Земли, Опустошение и Западная.

Он с тихим восторгом смотрел на Арву, и во взгляде его светился луч любви. Овдовев три года тому назад, он страдал от своего одиночества. Но вопреки возмущению всей своей энергии и своих нежных чувств, он мирился с этим положением. Законы строго определяли число браков и рождений.

Но Совет Пятнадцати несколько недель тому назад вписал Мано в число тех, которые могли возобновить свою семью; такая милость оправдывалась здоровьем его детей. И в лице Арвы; запечатлевшейся в душе Мано, озарялась новым светом древняя легенда.

– Прибавим надежду к нашим тревогам! – воскликнул он. – В конце–то концов даже в чудесные времена Воды смерть каждого человека была для него концом всего мира. И те, которые живут теперь на Земле, в отдельности взятые, подвергаются гораздо меньшим опасностям в сравнении с нашими предками, жившими в дорадиоактивную эпоху!

Он говорил с лихорадочным одушевлением, ибо всегда восставал против той мрачной покорности судьбе, которая отравляла ему подобных. Разумеется, благодаря слишком укоренившемуся атавизму, он освобождался от нее лишь временно. Но во всяком случае он больше всякого другого знал радости жизни в настоящем, радости текущей ослепительной минуты.

Арва слушала его с расположением, но Тарг не мог понять, как это можно пренебречь будущим человечества. И если, подобно Мано, ему случалось внезапно поддаться мимолетной страсти, то он всегда к этому примешивал ту великую мечту Времени, которая руководила предками. Он говорил:

– Я не могу не интересоваться нашим потомством.

И, простерши руку к необъятной пустыне, он молвил:

– Как прекрасно было бы существование, если бы наша власть простиралась и на эту отвратительную пустыню! Неужели никогда вы не думали, что и там были моря, озера, реки, бесчисленные растения, а в дорадиоактивный период и девственные леса! И вот теперь какая–то таинственная жизнь поглощает наши древние владения!