На протяжении 1726 года с письмами о помощи к российским властям обращались патриарх Есаи, карабахский Аван-юзбаши и другие командиры повстанцев; о том же просили армяне соседнего Сюника — их предводитель Мхитар-бек указывал, что турки «со всех четырех сторон наши крепкие места обступили»{849}. В январе 1727-го к российскому командующему в Реште явились армянские юзбаши с очередным прошением, «чтоб для охранения их бедных душ ее императорское величество пожаловала им в помощь войска своего за помощью». Генералу нечего было им ответить: «…просят помощи и обещают быть в вечном подданстве ее императорского величества и при том подали ему доношение, и он их у себя задержал, и едут при нем, понеже их отпустить не с чем, не имея указу обещать им протекцию, а ежели б им отказать, то вовсе их от себя отогнать». Командующий мог только обещать мир с Тахмаспом и возможность «выбить» турок в будущем. Пока же армянам предлагалось «обождать», а прибывшим в русские владения — поселиться в Мушкуре, где Долгоруков сам показал пригодные места{850}.
В этих условиях Петр Андреевич Толстой в январе 1727 года предложил «учинить сношение с Ешрефом» и, «соединясь с армяны и грузинцы, турок из Персии выбить»{851}, но последняя мера не нашла поддержки в российских верхах. В ситуации, когда потерпевшие поражение от афганцев турки перестали грозить войной, Петербург на разрыв с ними идти не желал. К тому же и сами повстанцы не были едины. Патриарх Есаи Хасан-Джалалян и военачальники трех карабахских сагнаков (Хачен, Шош, Дизак) ожидали помощи от России, а патриарх Нерсес, его брат Саркис-юзбаши и Абрам-юзбаши намеревались подчиниться туркам; еще один предводитель, мелик Багыр, заявил о своей преданности шаху. Прибывший в Карабах посланец Петра I Иван Карапет в 1724 году обнаружил, что «в здешних местах христиане Исайя патриарха желают, а Нерсеса не желают того ради, что Нерсес патриарх и его брат Серкес и юзбаши Абрам и Есаи юзбаши турок желают, а коли они время излучат, и ездят в армянския деревни и разоряют».
О раздорах в сагнаках и переходе на сторону турок патриарха Есаи писал в ноябре 1726 года и один из наиболее известных армянских командиров Аван-юзбаши: «Когда сараскер (турецкий военачальник. — И. К.) прибыл из Шемахи в Парта, патриарх Есаи со всеми карабахскими меликами и кедхуда отправился в Парта к сараскеру, совместно с ним они стали наступать на крепость Авана-юзбаши и Огана-юзбаши — Шош. <В течение> 8 дней <они> вели бой с помощью пушек и ружей; часть укреплений взяли, <но> дальше продвинуться не могли… Патриарх Есаи, собрав всех меликов Карабаха, а также кедхуда, создал войска, которые, действительно, воюют против нас…»{852}
Сам командующий к маю 1727 года уже не считал нужным призывать армян «в службу вашего величества», поскольку самостоятельно они едва ли «от такова сильного неприятеля могут еще себя содержать». «Да и нам в войске их, — полагал генерал, — никакой нужды нет, и пользы из них не будет: сухим путем никуды, на Астрабад и в другие тому подобные места, не годны, водою и давно не надобны. Например, хотя бы армянского войска было у нас до пяти тысяч: кроме великой и несносной суммы денег помянутым на заплату, не стоят оные одного полку нашего пехотного или драгунского; к тому ж повелеваете ваше величество мне, хотя с терпеливостью с турками надлежит нам себя содержать и обходитца дружески, а коли армян в службу примем, кои по трактату надлежат в порцию Порте, кажетца, не без опасности к нарушению трактата: коли бы турки из наших, кои в нашей порции, в службу свою призывать хотели, не без сумнения б мы были. Не способнее ли армян, сколько можно, другим способом удерживать? По моему слабому мнению, первое обнадеживание им, показывая слабость состояния турецкого, что час от часу турки слабеют и Эшреф силеется, и свою всякую помочь им показывать. Хотя до времяни с турками нет нам причины разрывать, однакож другие способы им представлять, что надеетца мошно в разграничении между Россиею с турками земель, и в те поры к реке Араксу свободно нам будет послать часть своего войска с Куры, где надлежит нам делать крепость, при котором случае армяне, ежели похотят, безопасно могут выйтить во владение вашего величества, куда похотят, что я им уже об этом и представлял, на что оные, кажетца, имеют склонность. Однако ж я по их непостоянным нравам вовсе не верю, а иного способу к продолжению, чем бы армян удержать от подданства турецкого, я не нахожу»{853}.
Долгоруков отпустил армянских посланцев Багы-юзбаши и Кевгу-челеби в Москву, а сам получил указание придерживаться прежней тактики: «…армян вам всякими способы укреплять, чтоб они против турок твердо стояли и оным не поддавались, чиня им представления и обнадеживания» — на тот случай, если придется «им с нашей стороны сильно вспомогать и обще с ними действовать»{854}. Неосторожные «укрепления» могли обернуться конфликтом — в 1730 году Неплюеву в Стамбуле пришлось выслушивать «многие выговоры» по поводу обнаружения у пленных армян русских «знамен» и переписки некоего Абрама из свиты Румянцева со священником Киркором Степаничем. Резиденту пришлось все эти неудобные свидетельства объявить поддельными{855}.
Случай воевать так и не «пришел», и в начале 1729 года Аван-юзбаши и еще несколько командиров с их людьми (больше 200 человек) выехали в российские владения. А.И. Румянцев их встретил и «приласкал», отправил брата Авана, Тархан-юзбашу, в столицу, но насчет перспектив массового переселения не заблуждался: «Ежели ево, Тархана-юзбаши, прошение будет, чтоб весь народ перевесть из Сагнак в российскую порцию, то мнит он, Румянцов, что статца тому не возможно, понеже подлой народ никто оттуда не пойдут, разве знатные одни переедут; что они сами ему отзывались, что подлой народ домов своих не покинут, ибо им опасности от турок никакой не будет; а ежели все знатные в российскую сторону переедут, то никакого плода от них не надлежит ждать, понеже будут требовать себе великого жалованья, также которые имеютца в порции российской армянские деревни, то ими их удовольствовать будет не возможно: еще станут просить и бусурманских деревень, которых, по ево мнению, отдавать им не возможно».
Знатным командирам назначили неплохое жалованье (150 рублей в месяц), но отдавать им во владение находившиеся под Дербентом армянские селения Румянцев не стал, поскольку «весьма армяня под командою их быть не желают, ибо от них ему, Румянцову, пропозиция о том была, и ежели отданы будут, то все разойдутся»{856}. В августе того же года к Румянцеву прибыли 20 человек «из Согнака», которым предложили поселиться у Тарков, в Мушкуре и Шабране{857}. Через год в Баку появились еще 157 выходцев из Карабаха во главе с юзбаши Аврамом, Селаганом, Алаверды, Батыром и Семеном, а также епископом Петросом; последние заявили, что ушли, «опасаясь своего народу, дабы их не предали туркам». Пришедшие не захотели жить на границе в «пустом городке Дедили», а потому им выдали «пропитание» и направили на жительство в армянские деревни{858}.
Планы Петра I по заселению «новополученных» провинций русскими и закавказскими христианами так и остались неосуществленными. О каких-либо переселенцах из России известные нам документы не упоминают. Какая-то часть армян и грузин (в том числе освобожденные из плена в горах) оставались жить и служить в российской «порции», но точное число таких поселенцев назвать вряд ли удастся — российское командование такого учета не вело, тем более что не все явившиеся в прикаспийские провинции там же и оставались, а в Дербенте и других местах армянское население было и раньше.
