Долгоруков не возражал. Знакомый с местными «конъектурами» бывший начальник Низового корпуса понимал, что «командующие в персидских местах народ персидский, который весьма непостоянный и шаткий, не одним воинским искусством и силою оружия в подданстве и в покорности содержать могут, но больше особливыми искусными с ними поступками и обхождением, и для того очень нужно таких знающих выбирать, на которых бы можно безопасно в том положиться и который бы в потребном случае, ежели в Гиляни генерал-лейтенант Левашов умрет (что в таких опасных местах легко случиться может), мог, по близости от Гиляни место его, до прибытия другого командира, заступить». На такую должность требовалось «способную особу выбрать, на которую б можно верно положиться». Выходец же из шведской службы, взятый в плен в Полтавской битве, в глазах князя «искусным обхождением» не обладал; посредственного служаку не стоило направлять туда, где «в главном правлении наивящшая сила зависит»; тем более что «помянутый генерал-маеор при всей армии старше и в Персию инако, как генерал-лейтенантом, отправить его невозможно, а в Персии два генерал-лейтенанта и в добавку третей не требуется»{430}. Командировка Дугласа была отложена, но вступившая вскоре на престол Анна Иоанновна в 1731 году отправила-таки его, уже получившего к тому времени генерал-лейтенантский чин и небольшое имение, в Иран, несмотря на слезные просьбы его супруги{431}.
Весной 1727 года под началом пожалованного в генерал-лейтенанты Долгорукова состояли генерал-лейтенант фон Штаф, генерал-майоры А.И. Румянцев, В.Я. Левашов (в этом году они также были произведены в генерал-лейтенанты), А.И. Загряжский и Н. Шипов и два бригадира — Штерншанц и Юнгер. В этом же году Штаф и Шипов умерли на Куре; в 1728-м скончался Штерншанц. Участник похода 1722 года и первый комендант Баку бригадир Иван Барятинский покинул город в июле 1724-го и прибыл в Москву совершенно больным. «Жестоко стражду и едва по избе временем могу пройти», — писал он своему «патрону» Меншикову в декабре. В Иран Барятинский больше не вернулся, но болел долго, так что даже не смог занять предназначенное ему еще Петром I место члена Военной коллегии{432}.
Долгоруков рекомендовал министрам при «командировании» в Низовой корпус «очередь с определением срока учинить, понеже некоторые персоны высокою вашего величества милостию пожалованы в генерал-маеоры из младших бригадиров и из полковников и оную вашего величества милость еще не заслужили». Но в то же время он понимал, что частая смена командующих вредна: «Буде кого послать из генерал-лейтенантов, дав чин генерала полного, то генерал-лейтенантам Левашову и Румянцеву будет не малая обида, понеже оные там уже многое время и всегда в воинских обращениях и в безпокойстве находятся и порядочными своими и искусными в воинских делах поступками к интересу вашего величества многие знатные заслуги показали, которыя их дела от вашего величества милостивно апробованы».
В июле 1729 года Верховный тайный совет повелел «переменять» генералов корпуса через три года, и в дальнейшем ротация командного состава происходила регулярно. На смену выбывшим в том же году приехали генерал-майоры Ю.И. Фаминцын и Т. фон Венедиер. Первый в 1731 году просил о смене, поскольку «стал быть дряхл и от ран немощен, особливо же имеет каменную болезнь и ноги пухнут», но, так и не дождавшись «усмотрения» командующего, умер в Астаре. Второй благополучно отбыл и получил назначение в Прибалтику. В 1730 году на службу в корпус были отправлены генерал-майоры А.Б. Бутурлин (отпущен в 1733 году) и Д.Ф. Еропкин; последний уже служил на юге в 1725-1727 годах в «поисках» против шамхала и при комиссии «для разграничения с турками персидских земель», отбыл больным, но после отпуска и повышения в чине вновь был направлен на Кавказ на замену переведенного на Царицынскую линию Загряжского. В 1731-м в Иран посланы генерал-майоры П. де Бриньи и упомянутый Г.О. Дуглас. В 1732-м на короткое время был отозван даже бессменный Левашов, и корпусом стал командовать генерал-лейтенант Людвиг Гессен-Гомбургский вместе с генерал-лейтенантом М.И. Леонтьевым и генерал-майором И.И. Бибиковым{433}.
В неменьшей степени волновал Долгорукова и состав офицерского корпуса. Еще в 1723 году Петр I разрешил не вычитать у служивших в Низовом корпусе четверть жалованья{434}, но эта «прибавка» была явно недостаточной. В 1727-м князь добился для «своих» офицеров повышения жалованья и увеличения провиантского довольствия{435}. Это повышение обошлось казне в 241 077 рублей, которые было велено изыскать из «не положенных в штат» доходов и «остаточных» средств{436}. В 1728 и 1729 годах, уже вернувшись с юга и став фельдмаршалом, Долгоруков по-прежнему официально «курировал» Низовой корпус и требовал соблюдения указа от 4 декабря 1725 года, предписывавшего «переменять» офицеров через два года тяжелой службы, поскольку «генеральские персоны и штаб и обер офицеры с начала, без перемены, оболели и охоту потеряли к службе вашего величества, и кои отсель посылаются, те причитают себе за ссылку, что и правда есть резон — без перемены до смерти быть в Персии походило на ссылку; а ежели с переменою двугодною, учиня справедливую очередь, не надеюсь, кто б мог отговариваться». В таком случае, по мнению фельдмаршала, не нужно будет и платить повышенное жалованье «по табели 1720 года», — ведь офицеры на таких условиях, «как выше упомянуто, с одним жалованьем, а не вдвое с радостию поедут». Но при этом он считал нужным «на перемену штаб и обер офицеров треть или сколько за благо разсуждено будет наперед отправить, а как туда прибудут, то тогда толикоеж число из тех, которые с начала там и в особливых трудных местах обретались, отпущены быть могут, ибо когда наперед оттуда отпускать, то долгое время продолжится, пока другие прибудут, и оттого не малое оскудение в офицерах будет, чего состояние тамошних дел не терпит»{437}.
Документы Верховного тайного совета свидетельствуют, что эти обращения подействовали: в 1728 году в Низовой корпус были направлены 124 офицера («полковников 2, подполковников 3, маеоров 2, капитанов 3, поручиков 10, подпоручиков 7, адъютант 1, прапорщиков 96») с повышением в чине{438}; в 1730-м — 74 драгунских офицера{439}. Возвращавшимся же по решению Верховного тайного совета 1729 года предоставляли годичный отпуск{440}. В том же году «верховники» утвердили «мнение» Долгорукова о перемене штаб и обер офицеров через три года «по третям каждого чина»; генералы же должны были отслужить по три года полностью{441}.
Однако не всем повезло смениться через означенный срок. В заморских полках держали в строю ветеранов — таких как беспоместный драгунский капитан Никита Уваров, прошедший Северную войну и «турецкую акцию» 1711 года; он несколько лет ходил «в партии» под Кумтаркалами и в другие места вместе с сыном-поручиком, о чем 64-летний офицер рассказал в 1730 году в Герольдмейстерской конторе. Вместе с ним прибыл с аттестатом от Долгорукова такой же беспоместный 57-летний герой Нарвы и Полтавы, израненный полковник Гирканского полка Александр Маслов, отслуживший в Дагестане пять лет в экспедициях против «горских татар» и при обороне «Аграханского транжамента». Это под его командованием гарнизон отстоял крепостцу от шамхальского войска в 1725 году, за что он был награжден 100 рублями. Неграмотный 59-летний капитан Астраханского драгунского полка Иван Порошин прибыл вместе со своей частью на Кавказ в 1723 году, будучи еще прапорщиком, и служил там «без перемены» семь лет; 56-летний капитан Ширванского полка Борис Глазатой — тот самый, который оборонял в 1725 году «транжамент» и ходил в «партию» на шамхала, — оставался пять лет{442}. Когда Маслов вышел в отставку, у него не было ни детей, ни крестьян. Борис Афанасьевич Глазатой в 1730 году был майором отставлен «в дом до указа»; после отпуска назначен воеводой Церевококшайска, а в 1738-м-к сбору «адмиралтейской доимки» в Воронежской губернии и только в марте 1740 года вышел в «чистую» отставку{443}.
