Зимнее плавание вдоль всего Каспийского моря продолжалось целый месяц и прошло удачно — потери составили шесть человек, смытых во время шторма. 5 декабря корабли Соймонова вошли в Энзелийский залив — «озеро на 20 или больше верст в обширности», — соединенный с морем узким проливом; в залив впадала маленькая речка Перибазар, в устье которой корабли стали на якорь у селения с тем же названием.
Высадка в заливе труда не составила — побережье не было защищено. Ситуация не изменилась даже через сто лет, когда в 1827 году офицеры Генерального штаба составили описание персидских владений: «Во всей Гилянской области нет ни одной крепости, и со стороны моря вход в оную открыт совершенно. Леса, которыми сия область изобилует, составляют природную и единственную ее защиту. Областное войско состоит большей частию из земской пехоты и не в состоянии противопоставить большого препятствия десанту. В местечке Зинзили нет никакого укрепления; однако ж там постоянно находится семь артиллерийских орудий и принадлежащая к ним команда, состоящая из 80 человек разного сброда людей. Ими начальствует персиянин хан, не имеющий ни малейшего понятия по этой части»{220}. Только в XVIII веке батареи у входа в залив не было.
Рапорт Шилова от 29 декабря 1722 года рассказал о дальнейших событиях. Рештский визирь Мамед Али-бек ответил посланному для переговоров офицеру, что без шахского указа не может разрешить русским высадку. Оставаться на кораблях отряд Шипова не мог, и, «оставя визирские слова», в течение 8-12 декабря занял берег и выгрузил имущество. Но дальше дело не пошло: находившиеся в чистом поле солдаты и офицеры терпели «великие дожди и грязи», а везти провиант и прочие «припасы» восемь верст до города было не на чем.
Мамед Али-бек стал собирать войско. Но тут, к счастью, подоспел выехавший из ставки Тахмаспа консул Семен Аврамов. Застав в Реште «смятение», он сумел упокоить перепуганных жителей и покинувшего было город визиря. Тот прибыл к войскам со свитой и поинтересовался, «есть ли собственно его величества указ о вступлении его для защищения Гиляни от бунтовщиков. Ибо если сие подлинно на таком основании, то ему легче будет в том ответствовать пред своим государем, что он пустил российское войско в Рящ». Полковник перед строем солдат «тот указ показал визирю, который, приняв его, поцеловал с великим почтением и возвысил над своею головой». В результате переговоров командир десанта лично явился в город и выбрал место для размещения своей команды. Отряд вступил в город: «Бесчисленное множество народа смотрело на идущих в преизрядном порядке и при игрании музыки наших солдат. Напротив того, наши удивлялись величине города, который вдоль и поперек простирался на пять верст мерою, а никаким не окружен крепостным строением»[11].
Часть своих солдат Шипов оставил в Перибазаре, чтобы держать под контролем единственную дорогу к морю и охранять суда. Остальные были размещены в русском караван-сарае на краю города «между дорог Казвинс-кой и Гилянской», быстро приспособленном к обороне. Предосторожности оказались не лишними — население не выражало особой радости, тем более что ему приходилось давать своих лошадей для перевозки имущества, а российские служивые валили окрестные деревья на дрова. В результате обыватели «ухоранивали» лошадей и арбы, а солдатам объявляли: «Мы вас не звали», — и принимали российские деньги «копейку за деньгу», то есть вполцены, считая их серебро низкопробным. Визирь же отнекивался, что жители-де его «не слушают». Силы Шипова таяли: в январе 1723 года в составе десанта находились 795 здоровых и 315 больных солдат и офицеров; боевых потерь не было, но от болезней скончались три офицера, капрал, 28 рядовых, профос и денщик{221}.
Несколько месяцев назад гилянская знать готова была на все, чтобы найти помощь против афганцев-завоевателей. Но со временем страхи поутихли — небольшое афганское войско было не в состоянии контролировать весь Иран. В занятом было им Казвине вспыхнуло восстание; захватчики были изгнаны с большими потерями, и завоеватель Ирана Махмуд в ярости велел казнить всех сефевидских принцев, что объективно укрепляло позиции Тахмаспа. В таких условиях рештский визирь и владетели Кескера и Астары стали созывать в столицу провинции «вооруженных персиан», что не могло остаться незамеченным.
Известие о занятии Решта «без великой противности» пришло в Петербург только в марте 1723 года. На радостях сам Петр I объявил о нем горожанам с яхты во время начала навигации; «счастливой приход» отмечался торжественным молебном в Троицкой церкви, артиллерийской пальбой и веселой гульбой государя в «вольном дому».
На месте же ситуация была совсем непраздничной. В конце февраля 1723 года Мамед Али-бек и ханы объявили Шилову, «что они не могут терпеть более пребывания его с войском в их земле, а в состоянии сами защищать себя от своих неприятелей, того ради и вышел бы сам, пока его к тому не понудят, на что требовали у него ответа». Боевой командир возразил, что не двинется с места «без именного его императорского величества указу», но предложил «сперва послать на судах в Дербент все тягости и по возвращении судов идти мне самому с войском», если приказ все-таки поступит.
Тем временем в Решт прибыл назначенный иранским послом в Петербург Измаил-бек. Шах и его министры согласились было принять помощь со стороны России и вести переговоры о вознаграждении, но очень скоро изменили позицию. В то время как Измаил-бек находился в Гиляне на российском корабле и ожидал отплытия русских судов, чтобы отправиться в Астрахань, к нему был прислан указ шаха, отменявший и посольство, и обращение за помощью к русским. Другое распоряжение предписывало рештскому визирю, а также кескерскому и астаринскому ханам собрать войска и принудить Шилова покинуть Гилян.
Положение вновь спас находчивый консул Аврамов. Он перехватил шахского курьера в одной из деревень на пути в Решт, зазвал в гости, узнал о полученных распоряжениях и угощал его, пока Шипов действовал: полковник написал капитану Соймонову об отзыве шахом своего посла и необходимости, пока Аврамов «удержал» гонца, как можно «скоряе вы-весть» посла и остерегаться подпускать к кораблям персидские лодки.
В результате этой дипломатической операции ни о чем не подозревавший Измаил-бек 17 марта 1723 года отправился на русских судах выполнять свою миссию под надзором Аврамова. 20 апреля капитан доложил Ф.М. Апраксину: 18 марта он «от Зинзилей пошел с 9-ю судами и в Астрахань сего апреля 15-го благополучно пришел. А в Гиляне оставлены гукор и эверс с морскими служителями». Вместе с послом отправился в путь и консул Аврамов — в мае он лично доложил царю о положении дел и отбыл обратно в Решт.
По пути в Астрахань Соймонов должен был вновь идти к устью Куры — царь Петр не оставлял намерений сделать это место центром всей «восточной коммерции». При обследовании устья Куры, докладывал капитан, «осматревал и протоку Куры-реки, которая впала в тот гавонь, нашел только оноя устьем мелкая, тако ж и места как на самом устье, так и по сторонам и вверх по протоке верст около 15 ниския и мокры, и лесу только что по берегам протоки, и местами по комышам ивняк». К донесению была приложена «Карта устьям реки Куры», которая, к сожалению, до сих пор не обнаружена. Проведенные съемки убедили Соймонова в том, что удобного места для гавани в устье Куры отыскать невозможно{222}.
Оставшийся в Гиляне Шипов и не думал отправлять свою артиллерию — и оказался прав. 12 мая он доложил, что после отъезда посла визирь и ханы потребовали от него немедленно «выслать» войска под угрозой их «выбить», а «доброжелательных» к русским местных жителей стали арестовывать. Полковник отвечал, что отправляться ему не на чем — корабли ушли, выйти из Решта в Перибазар он тоже не может — у солдат нет палаток для полевого лагеря, а на угрозы заявил, что с теми, кто попытается их исполнить, будет «поступать как с неприятелем»{223}.
