В этих условиях каспийская экспедиция отступила на второй план: вместо масштабного похода в 1781 году была сделана осторожная попытка вновь закрепиться на южном берегу Каспия. Летом этого года капитан Марко Войнович привел свою эскадру к берегам Мазандерана и договорился с губернатором Фетх Али-ханом об устройстве фактории. Моряки и солдаты успели выстроить батареи, дома, госпиталь, казармы, пристань.

Однако появление русских вызвало тревогу дяди Фетх Али-хана, могущественного хозяина Астрабада Ага Мухаммед-хана Каджара. В декабре 1781 года Фетх Али-хан пригласил Войновича и его офицеров в гости и захватил их в плен. В результате капитан вынужден был отдать приказ об уничтожении поселения и его укреплений^{1030}. Когда все было исполнено, Ага-Мухаммед любезно извинился за рвение подчиненных и отпустил пленников домой.

Российского влияние закреплялось прежде всего дипломатическими средствами в условиях соперничества наиболее крупных закавказских владетелей. 24 июля 1783 года в крепости Георгиевск командующий Кавказской линией генерал-лейтенант Павел Потемкин и представители Ираклия II подписали Георгиевский трактат. Россия принимала царя «со всеми его наследниками и преемниками… в монаршее покровительство ее величества» и гарантировала целостность его «настоящих владений». Петербург брал на себя защиту грузинских интересов перед Ираном и Турцией. Грузии предоставлялась внутренняя автономия, но ее внешнеполитические дела контролировались русскими властями на Кавказе. Секретными статьями предусматривались размещение в Грузии двух российских батальонов и обязательство России добиваться возвращения отторгнутых прежде от Грузии земель. России требовалась в качестве союзника сильная Грузия — но не настолько, чтобы она могла осуществлять великодержавные планы Ираклия, в том числе его претензии на Ереванское и Гянджинское ханства, Каре и Ахалцих. С началом новой Русско-турецкой войны (1787-1791) русские батальоны были выведены из Грузии, а сам Ираклий в 1788 году заключил мирный договор с турками.

Одновременно Россия поддерживала отношения с Фатали-ханом, имевшим собственные гегемонистские замыслы в Закавказье. Когда тот в 1785 году собрался присоединить к своим владениям земли Южного Азербайджана, переправился через Араке и без боя овладел Ардебилем, Г.А. Потемкин потребовал от него распустить войска и возвратиться в Ширван. Не была Петербургом удовлетворена и просьба Фатали-хана «о принятии меня со всем подвластным мне народом и провинциями в высочайшую зависимость». Однако переговоры с кубинским ханом, стремившимся объединить под своей эгидой азербайджанские ханства и при возможности занять шахский престол в Иране, продолжались. С трудом удалось российской дипломатии в 1789 году добиться заключения союза между Ираклием II и Фатали-ханом, но смерть последнего разрушила эту комбинацию. У России искал поддержки и карабахский Ибрагим Халил-хан, просивший в 1785 году принять его в подданство, но не вмешиваться во внутренние дела ханства.

Через несколько лет Ага-Мухаммед сумел объединить Иран под своей властью и восстановить влияние державы в Закавказье. В 1795 году он разгромил войска Ираклия и взял Тбилиси. В условиях ослабления Турции империя не могла оставить действия шаха без последствий. Указ Екатерины II от 19 февраля 1796 года предписывал генерал-лейтенанту Валериану Зубову (брату императрицыного фаворита) обеспечить «восстановление спокойствия и порядка» в Иране; речь шла о «ниспровержении власти хищника» Ага-Мухаммеда, утверждении на престоле его брата Муртазы Кули с последующим дроблением страны — отделением южных провинций и восстановлением независимости ориентирующихся на Россию азербайджанских ханств; империи же этот поход должен был «открыть путь в Индию»^{1031}.

30-тысячная армия вновь появилась в Закавказье. Ее командующий повторил поход Петра I более успешно: летом и осенью 1796 года его войска заняли Дербент, Баку, Шемаху и Гянджу, вышли на Куру и расположились на зимовку в Муганской степи. В будущем Зубов собирался занять Гилян и Астрабад, двинуться на Казвин и новую столицу шаха Тегеран, чтобы нанести «конечное сокрушение» неприятелю^{1032}. Как и 70 лет назад, к победителю присоединились тарковский шамхал Мухаммад-хан, кайтагский Рустам-хан и табасаранский кади. Державин воспел поход Зубова и красоты Кавказа в оде:

Однако так же быстро сказались и трудности войны на Востоке, не предусмотренные в петербургских кабинетах. В тех же письмах, в которых Валериан Зубов сообщал брату-фаворитуо победах и планах дальнейшего наступления, он просил о подкреплениях и сетовал на отсутствие фуража и тягловых волов, сообщал о не подвезенном вовремя провианте и «дождях денно и нощно», превращающих дороги в топь. Молодой генерал, как и его предшественники 70 лет назад, обнаружил, что горцы «к корысти только привязаны и ни малейшего доверия не достойны», но не мог отказать им «в знатной степени дерзости и храбрости»; их «разбойничьи партии» нападали на русские отряды; воевать по правилам не желали, «а хотя бы и открылись где, то их выжить трудно».

Чем могла бы закончиться широко задуманная экспедиция, сказать трудно; его история еще нуждается в исследовании. Прямых экономических целей поход Зубова как будто не ставил, однако надо сказать, что и в конце XVIII — начале XIX века победы российского оружия порождали мечты о легких путях к несметным богатствам Востока. В.А. Зубов перед походом на Персию ознакомился с сочинением греческого священника Хрисанфа, чье описание Средней Азии, Афганистана и Кашмира изобиловало фантастическими суждениями: «Бухария уподобляется саду удивительной красоты… превосходит самую Индию в богатстве и изобилии во всех жизненных припасах»; при продвижении вглубь Средней Азии россиянам «встречаться будут народы, владеющие, поистине можно сказать, землею обетованною, недра коей преисполнены злата, сребра и других драгоценностей…»

Даже после столкновения с кавказской действительностью тот же Зубов, уже в 1801 году, подал императору Александру записку, посвященную торговле с Азией. Под влиянием мыслей Екатерины II о том, что «направить торговлю Китая и Ост-Индии через Туркестан это значило бы возвысить эту (Российскую. — И. К.) империю на степень могущества выше всех остальных империй Азии и Европы», он обещал в будущем России поток товаров из Индии через Астрабадский порт, «стоит только правительству обратить на оную деятельность внимание». Вслед за ним подобные проекты о «проложении путей к богатствам всех народов Азии» подавали и другие государственные мужи, в том числе министр финансов Д.А. Гурьев и член Государственного совета адмирал Н.Н. Мордвинов. Реальная же картина торговли была иной. Менее возвышенные купцы и приказчики Оренбурга даже в середине XIX века отмечали «жалкое общественное, экономическое и нравственное состояние Бухарского, Хивинского и Кокандского владений в наше время…»^{1033}.

Но после смерти Екатерины Великой ее сын и наследник Павел приказал немедленно вернуть войска. Новый император полагал, что пока «время и обстоятельства» не позволяют России прочно утвердиться в Закавказье и «подробно» обустроить «тамошний край», нужно «составить» из благоволящих к России тамошних владетелей «федеративное государство», номинально зависимое от Петербурга и способное бороться с врагами без российской поддержки.