— В трапезной архиепископской, государь!

И, заметив испуг на припухшем от хмеля и сна лице Иоанна, успокаивающе указал на дверь.

— Полны хоромины наших людишек. Не тревожься, преславной!

В трапезную, под дозором Алексея и Федьки Басмановых, вошёл монах.

Царь почтительно поднялся с постели и сложил пригоршнею ладони.

— Благослови, отец.

Монах смущённо остановился.

— Ты, государь, пожалуй меня своим благословеньем.

— Бла-го-сло-ви!

Острый конец посоха хищно цокнул о пол.

Лихорадно задёргались тонкие губы монаха, и широко раздавшиеся зрачки застыли на кулаке, судорожно стиснувшем посох.

— Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матере, святых славных и всехвальных апостол, иже во святых отца нашего Иоанна, архиепископа Константиняграда Златоустова[123], святых и праведных Бого-отец Иоакима и Анны[124] и всех святых, помилует и спасёт тя, яко благ и человеколюбец.

Приняв благословение, Грозный отвесил земной поклон и покаянно обратился к иконам:

— От юности моея мнози борют мя страсти; но сам мя заступи и спаси, Спасе мой!

Исполнив свой долг перед Богом, он деловито шепнул Басмановым:

— Абие воздать бы милость архиепископу.

И к монаху:

— Облачился бы владыко в ризы пасхальные да пожаловал к нам!

Малюта собрал на дворе всех послушников и огорошил их чудовищной вестью:

— По царёвой великой милости попируете ныне, отцы, на свадьбе владычней.

Старичок келарь с ужасом поглядел на безмолвных монахов и бесстрашно шагнул к Скуратову:

— Ирод! Иуда! Холоп Вельзевулов!

Стрельцы набросились на старика и уволокли его в погреб.

Послушники попятились незаметно к воротам.

Покорный зову царя, Феофил немедля явился в трапезную.

— Благослови тебя Бог, государь!

— Благословено имя Господне отныне и вовеки, — благоговейно собрал губы Иоанн. — А за хлеб-соль, владыко, жалую яз тебя…

Он замолчал и неожиданно усиленно подул на пальцы.

Басманов неожиданно облапил Феофила.

— Жалует тебя государь женою пригожею!

Архиепископ добродушно улыбнулся.

— Вот люди сказывают, что грозен наш царь, а ты и с постели тешишься, яко младенец безгрешной.

Иоанн притопнул на захохотавшего Федьку Басманова и привлёк Феофила к себе.

— Хоть ты и древний старик, а мужем будешь ещё на славу. Тако яз сказываю?

— Тако, преславной! — не переставая улыбаться, закивал головою архиепископ.

— А ежели тако, внемли!

Царь зло оттолкнул от себя старика.

— Не любо было тебе быть православным, молись римской ереси, богоотступник…

Со всех монастырей с богатыми свадебными дарами собрались игумены и иеромонахи в архиепископские покои.

Когда все приготовления были готовы и стрельцы выволокли на двор отчаянно упиравшегося Феофила, — на крыльцо не спеша вышел царь.

Понуро построились монахи в круг.

Среди двора со связанными на спине руками стоял старик келарь.

Стрельцы открыли ворота и пропустили Скуратова, торжественно ведшего на поводу белую жерёбую кобылу.

Иоанн низко поклонился архиепископу.

— Вот жена твоя, еретик! Скачи на ней, горлице ясной, на Москву да послужи под конец живота волынщиком плящущему медведю!

Феофила усадили насильно на лошадь. Келарь, не помня себя, рванулся к царю.

— Басурмен! Вельзевул!

Владыко остановил его жестом руки.

— Не сокрушённо, а радостно заповедано Христом идти на мученичество во имя Его!

Опричники связали ноги Феофила под брюхом лошади и накинули на шею его пёструю ленточку, привязанную к волынке.

Келарь рухнулся наземь.

— Сокруши, Господи, нечестивых!

— Умолкни! — гневно прикрикнул архиепископ. — То воля Божия!

И повернулся гордо к царю.

— То не истина, что творишь ты с Русией, а испытание Божие за грехи! То не истина, что возвеличил ты худородных, а господарей предаёшь позорам некаким и мученической кончине!

— Обрядить его в колпак скомороший! — едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в горло владыке, крикнул Грозный и вонзил посох в круп лошади.

С мертвящим ужасом следили новагородцы за скачущим архиепископом.

Федька Басманов с улюлюканьем мчался за всадником, волоча за собою на аркане мёртвого келаря.

Малюта выгнал монахов на улицу.

— Гони их к владыке! — приказал Грозный и вскочил на аргамака.

Высоко задрав подрясники, монахи, преследуемые ратниками, побежали по городу.

— Гуй! Гуй! Гони их, еретиков!

Вдоволь натешившись, царь свернул в хоромы торгового гостя Сыркова.

— Волю попировать у могутнейшего из зацных! — насмешливо поклонился он закованному в железы хозяину и поднёс к его рту корец вина. — Пей, Фёдор, перед дорожкою к ляхам!

Сырков плотно стиснул зубы и отвернулся. Малюта больно ущипнул его.

— А не люба тебе царёва подача, отведай пёсьей крови своей!

И кулаком ударил скованного по щеке.

Вечером Грозный обрядился игуменом и сам отслужил торжественное молебствование. Собор был полон согнанными со всех дворов новагородцами.

Усердно, по монастырскому чину, молился царь. Ему благоговейно прислуживал Федька Басманов.

Опричники, не поднимаясь с колен, вполголоса подпевали дьячкам.

Иоанн вышел на амвон благословить молящихся.

— Ко кресту! — зашептал Друцкой[125] сбившимся в левом притворе женщинам.

В тихой молитве едва колебался клин бороды Иоанна; рука, сжимавшая серебряный крест, размеренно тыкалась в губы женщин, а прищуренный взгляд неотрывно щупал окаменевшие лица.

Друцкой, заметив наконец, как царёво лицо зарделось в мимолётной улыбке, уверенно подошёл к девушке, приложившейся ко кресту, и торопливо увёл её на паперть.

За ним с воем побежала какая-то старуха.

— Отдай! — обхватила она ноги опричника. Друцкой мигнул стрельцам.

Старухе заткнули рот и уволокли… Ночью Федька Басманов услышал сквозь сон чьи-то сдержанные рыдания.

— Аль баба? — насторожился он и пошёл на звуки. В каморке под лесенкой, связанная по рукам и ногам, лежала уведённая Друцким из церкви девушка.

Федька зажёг сальный огарок и склонился над полонянкой.

— Откель принесло тебя, красная?

Девушка попятилась в угол. Воспалённые от слёз глаза её с мольбою и страхом уставились на опричника.

— Кромешник ваш с разодранным ухом сказывает — для царя меня уготовал.

Басманов заскрежетал зубами.

— Сызнов Друцкой замест бабы потваренной охальничает!

Коротким взмахом кинжала он разрезал верёвки.

— Ты нишкни, красная, а яз поглазею дозорных.

На крыльце, у окон и по всему двору стояли стрельцы. Опричник понял, что уйти незамеченным из хором невозможно, и торопливо вернулся в каморку.

— А не тешиться ему с тобой, красная! — горячо шепнул он полонянке и, прежде чем она успела что-либо понять, пырнул её кинжалом в грудь.

Вскоре в опочивальню Грозного ворвался Друцкой.

— Израда, царь!

И робко:

— Убили ту девку, преславной…

Царь гулко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пролилась сладостная истома.

— Буй! Нешто можно тако пугать по ночам!

Разувшись, Федька Басманов пробрался в опочивальню.

— Ты, что ли, Федька? — чуть приподнял голову Грозный.

— Яз, государь! — тоненьким бабьим писком откликнулся опричник и, складывая бантиком губы, колышущейся походкой подошёл к постели.

— Ноженьки растереть бы тебе на сон, государь. Чать, за день-деньской притомился!

И тёплой ладонью нежно провёл по бугристым икрам. Истомно потягиваясь, царь привлёк к себе Федьку. Неожиданно он привскочил и вцепился опричнику в волосы.

— Никак, кровь на тебе?

— Помилуй, царь! Откель ей тут взяться?