Телефон звонил непрерывно. Тополев впервые в этом кабинете взял трубку. По щекам его текли слезы, он морщился, как от боли, и улыбался. Он забыл сказать «слушаю» или «алло», просто поднес трубку к уху — и услышал страстную ругань Беридзе. Главный инженер возмущался безответственностью Ковшова, до сих пор не явившегося к нему. Тополев поспешно вышел в коридор, чтобы нагнать Алексея — ему захотелось как-то защитить молодого человека от гнева Беридзе, принять этот гнев на себя. Но тут он увидел группу людей, толпившихся у двери. Среди них были Петя Гудкин и Женя Козлова. Тополев не смог пройти мимо них.
— Кого вы ждете? — спросил он.
— Алексея Николаевича, — ответил Гудкин и добавил с явным удивлением: — Он нам сказал, чтобы со всеми вопросами обращаться к вам.
— Так чего же вы торчите здесь, времени вам не жаль? — громко сказал старик, стараясь не выказать волнения от мысли, что договор его с Алексеем уже вступал в силу. — Заходите-ка все сразу, будем разбираться!
Он уселся за стол, вынул из ящика карандаши, разложил бумаги, искоса наблюдая при этом за посетителями. Они не могли скрыть своего любопытства — и спокойная Женя, и смущенный Гудкин, и другой техник из группы Кобзева, и еще четверо не знакомых ему работников.
— Кто первый? Дорогу женщине, не так ли? — весело спросил Кузьма Кузьмич и обратился к Жене: — Прошу вас, товарищ экономист.
— Я могу подождать Ковшова, — неуверенно сказала Женя.
— Зачем же его ждать? Да и занят он, вы его сегодня вряд ли дождетесь, — твердо и с некоторой иронией возразил Тополев. — Давайте, что у вас?
Женя разложила на столе таблицы.
— Во-первых, оперативная сводка о ходе работ, — докладывала она. — Во-вторых, расчеты по труду к квартальному плану. Товарищ Гречкин просит Алексея Николаевича еще раз посмотреть, нет ли замечаний.
— И в-третьих? — спросил старик.
— Перед выходом на трассу Алексей Николаевич поручил мне изменить нормы и пересчитать потребность рабочей силы для зимних дорожных работ.
— Ну-ка, интересно! — Тополев взял у нее из рук расчеты и уставился в колонки крупно выписанных цифр. — За счет чего же рассчитывает Алексей Николаевич так резко повысить нормы выработки?
— Не знаю.
— И зря не знаете, должны знать. — Старик отложил расчеты и взялся за сводку. — Ого, как подвинулась развозка труб! Нет ли у вас ошибки по пятому участку? Многовато получается.
— Ошибки нет, — уверенно сказала Женя. — У Рогова дела идут лучше всех, сводки от него мы получаем каждый день.
— Та-ак, — протянул Кузьма Кузьмич. — Попрошу вас, товарищ Козлова, принести мне попозже все материалы плана. И полную сводку о ходе всех работ по всем участкам. Хорошо?
— Есть, — ответила девушка и ушла, кутаясь в свой белый пуховый платок.
Он повернулся к другим посетителям. Один, посланный Федосовым, справлялся, нельзя ли битум номер три, нужный для изоляции трубопровода, заменить битумом другой марки. Кузьма Кузьмич записал вопрос, пообещав срочно проверить в лаборатории, возможна ли такая замена. Другой принес от Филимонова разнарядку на сварочные аппараты и просил окончательно утвердить расстановку их по участкам. Еще два человека пришли из котельной. Оказывается, Алексей еще до выхода на трассу заявил, что по вине котельной мерзнут все сотрудники управления. Кочегары доказывали, что все дело в низком качестве местного угля и в плохой теплоизоляции здания.
— Товарищ Ковшов поручил мне заняться вами, — сказал Тополев, хотя Алексей и не поручал ему этого. — Сегодня же я спущусь в котельную и там начнем разбираться, куда девается тепло.
Старику доставляло неизъяснимое удовольствие разговаривать с людьми, вникать в дела. Он знал, что теперь с каждым часом их будет все больше.
Петьку Тополев умышленно оставил напоследок. С минуту он в упор с напускной строгостью смотрел на Гудкина. Юноша уверенно выдержал его взгляд.
— С каким вопросом пришли вы к Алексею Николаевичу? — спросил Тополев.
— Относительно инженера Фурсова. — Петька замялся, подумав, что не Тополеву надо решать этот вопрос.
— Что там с Фурсовым?
— Сколько же времени можно его терпеть, Кузьма Кузьмич! — разразился Петька. — Он открыто насмехается над Беридзе и над всеми нами. Грубский ему сказал: «На днях состоятся похороны гениального новорожденного ребенка». Это он про наш новый проект! Грубский получил телеграмму, его вызывают в Рубежанск. Он же протест туда послал! Фурсов говорит: «Петр Ефимович сумел свое доказать»...
Тополева встревожило это горячо высказанное сообщение — он совсем забыл, что его бывший шеф продолжал действовать, сопротивляться. «Мы еще посмотрим, что вы там сумели доказать, почтеннейший Петр Ефимович», — подумал он и вслух спросил:
— Неужели вы всей компанией не в силах справиться с одним Фурсовым, прибрать его к рукам?
— Не в силах? Пусть мне позволят, и я выброшу его в окно!
Старик, сощурившись, рассматривал Гудкина, будто видел его впервые. В тощей фигуре юноши, обтянутой свитером, угадывалась большая сила.
— Пусть его по-хорошему от нас уберут! Мы не хотим, чтобы он своими грязными руками прикасался к нашему проекту! Разве можно так: думать одно, а делать другое, как Фурсов?
— Нельзя, — охотно согласился Тополев. — Вы уже обращались с этим к Ковшову?
— Кобзев должен был поговорить с ним, но вы же знаете Кобзева. Он погорячился и быстро остыл. Этот Фурсов, наверное, разжалобил его чем-нибудь. Или сказал, что изменил свое мнение. Ему ведь ничего не стоит покривить душой. Он при Кобзеве-то тихоньким и послушным прикидывается.
Кузьма Кузьмич молча раздумывал, и Петька уже сожалел, что сказал ему о Фурсове. «Старик тоже заодно с Грубским», — пришло ему в голову.
— Передайте Фурсову, пусть сейчас зайдет, — сказал Тополев. — А Кобзеву скажите, что я зову его с материалами по проекту. И сами возвращайтесь, а также попросите сюда и остальных товарищей, тех, кого Кобзев сочтет нужными...
Фурсов вошел с готовой сладенькой улыбочкой, почтительно пожал руку Кузьме Кузьмичу, справился о его здоровье.
— Что у вас за конфликт с Гудкиным и другими товарищами? — спросил Тополев.
— Вы же по себе знаете, Кузьма Кузьмич, как они относятся к Грубскому и ко всем нам, сторонникам Петра Ефимовича. Они очарованы своим чернобородым Беридзе, и каждое слово правды о нем и о его шарлатанских проектах бесит их. Я в восторге, что Петру Ефимовичу удалось доказать свою правоту.
— Вы и меня, следовательно, считаете сторонником Грубского?
— Не считать же вас сторонником Беридзе, Кузьма Кузьмич? — Фурсов даже рассмеялся. Он не замечал недружелюбного и сердитого взгляда старика.
— Рад вас разочаровать. Я именно сторонник Беридзе и вполне понимаю, почему этот хороший юноша Гудкин и его товарищи не желают больше терпеть вас в своем коллективе, — старик сказал это с волнением и поднялся с места.
—- Вы меня удивляете, Кузьма Кузьмич! Я отказываюсь понимать ваши слова! — воскликнул Фурсов. — Вы же самый близкий друг Петра Ефимовича...
— С завтрашнего дня потрудитесь не являться сюда! — повысив голос, оборвал его Кузьма Кузьмич. — Идите в отдел кадров и увольняйтесь. Я позвоню туда.
Фурсов не мог понять, что за перемена произошла в старике, но почувствовал всю серьезность его тона и слов.
— Увольняться? — переспросил он. — Вы меня увольняете? Вы, инженер Тополев?
— Да, я, инженер Тополев, увольняю вас, инженера Фурсова.
— Я добросовестно работал... Выполнял все задания Кобзева — спросите у него. Может быть, я что-нибудь не понимал, я постараюсь понять...
— Довольно. Я вижу, вы готовы перестроиться в одну минуту.
— Но у меня семья, дети... Придется устраиваться на работу, и меня спросят, почему я уволен со строительства, где так нужны специалисты.
— Конечно, спросят. Но об этом вам следовало подумать раньше. Идите, сдавайте Кобзеву дела...
У Фурсова, с его зеленым шарфом, обмотанным вокруг шеи, был жалкий, подавленный вид. От апломба и важности не осталось и следа. Взглянув исподлобья на Тополева и, видимо, сообразив, что на его поддержку он не может рассчитывать, инженер вышел. Кузьма Кузьмич вернул его. Старику вдруг пришло в голову, что еще вчера Беридзе и Алексей вот так же могли отослать в отдел кадров его самого.
