— Плохо написал, сам чувствую! — сокрушенно сказал Ходжер. — Поправьте, товарищ Беридзе.

— Здорово написал, Максим, лучше не надо! — воскликнул главный инженер и обнял Ходжера. — Поправлять такую бумагу — только портить...

— Володька! — закричал обрадованный Максим племяннику. — Тащи сюда машинку, печатать будешь. Однако будь осторожен.

Пишущей машинкой здесь, видимо, весьма гордились. Все затихли и внимательно смотрели, как Володька осторожно вынес ее на вытянутых руках, поставил на стол, важно уселся и вложил лист бумаги. Нанайцы окружили парня тесным кольцом, и он под диктовку Максима принялся одним пальцем выстукивать обращение.

Путешествие Беридзе и Ковшова близилось к концу. Уже немного оставалось до Ольгохты, где трасса и Адун расходились в разные стороны. Сегодня инженеры двигались особенно споро и за первые утренние часы далеко ушли от места ночевки.

Беридзе по просьбе Алексея с неохотой согласился сделать остановку. Они устроились на разостланной по снегу плащ-палатке и позавтракали, не разводя костра. Георгий Давыдович вскоре нетерпеливо поднялся, оглядел окрестность и, вынув топографическую карту, начал вносить в нее поправки Алексей собрал пожитки и подошел к нему.

С обрывистого берега им открывалась бескрайняя снежная долина, залитая солнцем. Внизу лежала неподвижная, закованная в броню льда река с серебристыми наметами снега на зеркальной поверхности. Вдали виднелись округлые сопки, поднимавшиеся несколькими ярусами. Среди снежной белизны они казались нарисованными на полотне: те, что ближе, — нежно-сиреневой краской, те что за ними, — фиолетовой, и дальние — густо-синей. Над сопками, на чистом небе скапливались темно-серые облака.

Алексей вспомнил: около трех лет назад вот так же вдвоем с Беридзе, но за десять тысяч километров отсюда, обозревали они другую трассу. Все было иным: жарко и зелено. С тех пор окрепла его дружба с Беридзе и он, Алексей Ковшов, из ученика, из неуверенного выпускника института стал первым помощником главного инженера на крупнейшей стройке.

— Какой простор и какая свежесть! — восхитился Георгий Давыдович. — Право, нигде не найдешь ничего подобного — потому-то и дела здесь просторные. Где, даже и в нашей стране, нашлось бы для молодых инженеров, как мы с тобой, дело такого большого размаха? Вот тебе, Алеша, и Дальний Восток — сталинская новостройка!

— Не агитируйте, товарищ, я давным-давно патриот-дальневосточник, — отозвался Алексей, с удовольствием глядя на оживленное лицо главного инженера. Борода, усы и брови его стали седыми от инея. Алексей понимал, что Беридзе радуется не только светлому утру и простору, но и тому, что сегодня он, наконец, увидит Таню.

— Я знаю, чувствую по себе, Алеша: такой простор делает человека, если он не тряпка, сильным, предприимчивым и смелым. Слабому здесь лучше и не жить. В прошлом недаром на Адун, на свой страх и риск, шли только смелые и сильные люди.

Алексей, не дослушав его, вдруг нагнулся и, раскинув руки, ринулся вниз с обрыва. Рисуя широкие зигзаги на снегу, он скатился на лед Адуна. Проследив за ним, Беридзе тоже скользнул вниз.

Они переходили реку, удерживая разъезжавшиеся на льду лыжи. Острия палок лишь царапали его. В немой тишине отчетливо слышался стук лыж да редкий глухой стон ледяной толщи, разрываемой морозом.

— Выходи, Алеша, на берег, тут плохо идти! — крикнул Беридзе, выдыхая большое белое облако и отряхивая голой рукой иней с усов и бороды.

Алексей послушно повернул лыжи. Инженеры поднялись на отлогий левый берег, поросший редким лесом. Высокие лиственницы стояли тут вперемежку с приземистыми елями. На их ветках грузно лежали хлопья снега.

Сзади них по реке пронесся гул и ровный перестук. Инженеры обернулись и увидели шестерку автомашин, ходко шедших одна за другой. Каждая тянула за собой прицеп, тяжело груженный трубами.

— Наши! — выкрикнул Беридзе и, провожая машины взглядом, сказал: — Торопитесь, родимые, не мешкайте! Что ни говори, Алексей, а трасса — уже на левом берегу. Она живет и с каждым часом набирается сил. Помнишь эти сплошные огни на участке у Рогова? Скоро они осветят весь Адун и перекинутся на остров... Ты не ухмыляйся, скептик! — прикрикнул он, заметив ироническую улыбку Алексея и быстрый, нарочито внимательный взгляд, каким тот окинул пустынные, безлюдные берега. — В конце концов, сейчас нам важно убедиться на практике в правильности наших решений.

— В этом-то я убедился.

Они продолжали путь, задерживаясь, чтобы оглядеть рельеф берега, уточнить данные топографических съемок. Часа через полтора им встретилась та же шестерка автомашин — они возвращались уже порожними. Шоферы, заметив их, остановили машины и, не выключая моторов, вылезли из кабин. Беридзе не упустил случая узнать, сколько машин занято на развозке труб и много ли рейсов за день они успевают сделать.

Пройдя еще немного, инженеры заметили уходившую от реки укатанную грузовиками дорогу и свернули к ней. Такие дороги назывались «усами»: они, действительно, как гигантские усы, расходились в стороны от ледовой магистрали. Лыжники двинулись по этой дороге и вскоре увидели штабеля труб, накрытые брезентом тюки и ящики, домик, сколоченный из досок, и ряды других еще не законченных домов и амбаров. Не меньше сотни человек работали на постройках и укладывали недавно подвезенные трубы.

Для развозки материалов и продовольствия по трассе через каждые двадцать километров были созданы опорные базы. Это и была одна из таких баз девятого участка. Начальник ее Шмелев, спокойный, неторопливый в движениях пожилой человек, встретил инженеров у штабелей.

— Очень приятно. Я жду вас, — сказал он, здороваясь и подводя их к дощатому домику.

— Ждете? Почему? — спросил Алексей.

— Мне Таня Васильченко о вас говорила. Вчера она протянула тут линию, и теперь я соединен с участком. Вот, пожалуйста, — Шмелев указал рукой на провода, подвешенные на деревьях.

В дощатом домике жарко пылала «буржуйка». Инженеры сняли шапки и рукавицы, скинули заплечные мешки. Шмелев угощал их жареной рыбой, лежавшей на большом железном листе, черствым хлебом и чаем в больших железных кружках. Поговорили о последних сводках Информбюро. Были известны сводки лишь трехдневной давности, и Алексей, слушая предположения Шмелева о возможных переменах на фронте, почувствовал, как снова тревожно сжалось у него сердце. Перед выходом на трассу он получил письмо из Москвы. Ни радио, ни газеты не могли передать ему таких живых подробностей, какие содержались в письме. Оно шло почти месяц, да вот уже двенадцать дней они бродили с Беридзе по Адуну. С тех пор — он знал — положение под Москвой не стало лучше. Что могло произойти за последние три дня?..

— У меня теперь здесь вроде гостиницы, — сказал Шмелев тоном гостеприимного хозяина. — Большое движение по трассе, и многие сюда заглядывают. Я уж не считаю тех, что снуют между участками — эти только обогреются и дальше. Из самого Новинска стали заглядывать гости.

— Кто, например?

— Шофер Сморчков. Знаете такого? Ну и кремень парень! Дорогу все время заметает, он тут километрах в семи застрял с машиной. Приплелся ночью измученный, злой. «Помоги, говорит, когда-нибудь услужу тебе и я, разочтемся добротой». Конечно, пришлось оказать ему помощь — и машину вытащили, и горючим снабдили! Сильно он приустал за дорогу. Стал я его кормить, он и заснул у меня за столом с куском хлеба. Даже не слышал, как я его на лавку укладывал. Однако часа через три вскочил, заторопился...

— Хорошо, если он уже до пролива добрался, — сказал Алексей.

— Сомнительно. Девятый участок миновал, об этом я слышал от Панкова. Зато после девятого дорога все хуже, а от Адуна к проливу совсем, говорят, нет дороги. Вряд ли удастся ему довести машину до места, хотя упорства у него много. Громадный труд взял человек на себя!..

— Зато и пользу большую принес, — заметил Беридзе. — На всех участках, где мы были, шоферы упоминают его в своих социалистических обязательствах...