— Теперь наладится развозка, — сказал Солнцев.
— Надо торопиться изо всех сил, — продолжал Рогов. — Начальник строительства предупредил меня: у него на дальних участках мало шоферов. Скоро кое-кому из вас придется двигаться туда, следом за Сморчковым.
— Я первый на очереди, — прошептал Махов Солнцеву. — Иначе пропадать мне тут совсем из-за моего индивидуализма.
Беридзе, Ковшов и Рогов вышли из конторы. Ранняя зимняя ночь укрыла селение темным пологом. Неверное мерцание звезд едва пробивалось сквозь мглу.
— Постойте-ка, — сказал Рогов, и они остановились.
За Адуном поднималась огромная оранжевая луна. Она повисла над рекой, и все вокруг приобрело диковинную окраску: черные и тихие сопки, накрытый фигурной тенью береговой склон, уходящий вдаль лед Адуна, голубоватый, словно мерцающий снег.
— Да, хорошо, — признался Беридзе. — Пейзаж!
— Чего уж тут хорошего! — отозвался Рогов. — Это повторяется здесь, наверное, миллион лет...
— Сам же пригласил полюбоваться! — заметил Алексей.
— Не этим. — Рогов крикнул уходившему Беридзе: — Обожди, Георгий Давыдович. Одну минуту!
Он будто включил своим возгласом невидимый реостат: мгновенно зажглись огни — одной цепочкой по берегу, другой — по ледовой трассе Адуна. Яркие и смелые, они затмили собой робкий свет луны и звезд. Рогов с довольным лицом повернулся от реки в сторону трассы — там, за домами и сопками, огни участка подняли к небу тревожное зарево; словно, отодвинув ночь, раньше времени разгоралась заря. С огнями пробудилась и жизнь: на реке послышались гудки автомашин, у берега затрещал трактор, за поселком завели свою пронзительную песню циркульные пилы. Сонные собаки отозвались было на это раздраженным лаем, но быстро затихли.
— Пошли. Я хотел показать вам именно это дополнение к пейзажу, — сказал Рогов.
Алексей, пропустив Беридзе, взял Рогова под руку.
— Мне дали в Новинске поручение. Велено передать вам сердечный привет.
— Кто велел передать? Филимонов, что ли?
— Нет, не Филимонов. Вы знаете — кто, — Алексей почувствовал, как под его пальцами напряглись тугие бицепсы Рогова. — Она говорит, что вспоминает вас часто. Будет рада увидеть.
— А вы, значит, поверенный в делах, так? — Рогов резко отстранился. — Признаться, наслышан я на этот счет!
— Поверенный, — согласился Алексей и сразу понял причину косых и недружелюбных взглядов Рогова. Ему стало и смешно и хорошо на душе. Он крепко сжал руку Рогова.— Нечего свирепо рычать на меня, Отелло! Я Ольге Федоровне не ухажер, а друг, если можно употребить такое большое слово при нашем недавнем знакомстве.
Рогов остановился и, приблизив свое лицо к лицу Алексея, пристально вгляделся в него.
— Спасибо тебе, — тихо сказал он, косясь на идущего впереди Беридзе. — Вижу, от тебя мне нечего скрывать. Тоскую я очень. И благодарен ей. Такое она мне в душу вдохнула, что горы могу свернуть. И чуть не пропадаю иногда с тоски. Знаешь, — еще тише зашептал он на ухо Алексею, — она полюбит меня, вот увидишь! Я не верю, что она так прочно связана с этим... Константином.
— Она его не любит. И сейчас с мукой вырывает из сердца все, что было общего у них, — убежденно сказал Алексей.
— Я поеду в Новинск. Взглянуть на нее! — со страстью и горечью проговорил Рогов.
— Не надо. Сейчас ей не надо мешать.
— Ну, расскажи про нее!..
Разговор оборвался — они подошли к концу стойбища. Здесь их нагнал посыльный от Ходжера. Втроем стали обсуждать, идти ли к председателю сельсовета, или провести сначала совещание руководящего состава участка.
— Сегодня надо закончить все, — твердо сказал Рогов.— Мне с утра вести машины на седьмой, вам тоже двигаться дальше.
— Действуй, как тебе приказано, нами не распоряжайся, — сказал задетый его решительным тоном Беридзе.— Мы пробудем в Тывлине еще два-три дня, а может быть, и больше.
— Никак нет, товарищ главный инженер, — возразил Рогов, — Вам тоже приказано завтра отчаливать.
— Кем это приказано?
— Хозяином.
— Ты, между прочим, зря поминаешь его на каждом слове. Все вы только о нем и говорите. Можно подумать, что он вчера был здесь.
— Был. Не вчера, а два дня назад, — сказал Рогов. — Как гром с неба...
— Где же он нас обогнал?
— Прибыл на самолете. Все облазил на участке, со всеми переговорил, растолковал, как жить дальше, и уехал.
Инженеры переглянулись.
— Так он разговаривал с тобой по селектору не из Новинска?
— С седьмого участка. Потому-то мне и крыть было нечем, — вздохнул Рогов и опять сильно стукнул себя ладонью по лбу.
— Что он велел передать нам? — спросил Беридзе.
— Скажи, говорит, инженерам, что я двигаюсь по трассе впереди них. Пусть не ковыряются в дырах, которые я сам и взялся конопатить. На трассе таких дыр — что звезд на небе, незачем им останавливаться возле каждой...
Глава третья
Нани на своей земле
Просторный дом Максима Хеджера был полон людей. Они сидели на скамейках, у стола, и вдоль стен, на полу. Старики в широких ватных халатах, неподвижные и темнолицые теснились в углу и безмолвно дымили трубками. Ближе к двери расположилась молодежь. Ходжер и еще двое нанайцев о чем-то толковали, сидя за председательским столом. Когда в облаке морозного пара появились инженеры и Рогов, он живо поднялся им навстречу. Осматриваясь, Алексей встретил насмешливые блестящие глаза Вали, чинно сидевшей на скамейке с тремя другими девушками. Они оживленно зашептались, поглядывая на Ковшова.
— Гости дорогие, пожалуйста, — радостно говорил Ходжер. — Я ждал-ждал. Мы маленько своими делами занимались.
— И продолжайте, не обращайте на нас внимания, — сказал Беридзе, прижимая к груди руки. — Мы в сторонке побеседуем со стариками.
— Наши дела не уйдут от нас, а вы уйдете, — возразил Ходжер, увлекая гостей в соседнюю комнату, отделенную от первой пологом из мохнатого медвежьего меха.
Стены здесь были оклеены газетами, на них висели зеркала, связки сухих беличьих шкурок. Большая никелированная кровать с четырьмя блестящими шарами красовалась посредине комнаты. На письменном столе — пишущая машинка. За невысокой, расшитой красным орнаментом, ширмой две женщины сидели на корточках возле низенького столика, на котором лежали продолговатые берестяные туески с шитьем. Одна быстро крутила ручку швейной машины, вторая иглой дошивала почти законченную меховую рукавичку.
На полу у печи были разостланы шкуры — на них, разметавшись, сладко спали два мальчугана. Рядом старуха с сухим морщинистым лицом и трубкой в зубах купала смуглого ребенка в глубоком железном чану. Несколько пожилых нанайцев сосредоточенно следили за купаньем. Увидев гостей, старуха поспешно вынула ребенка из воды и завернула его в простыню, которую с важным видом держал один из нанайцев.
— Сами-то пока не очень часто моются, а смотреть, как ребят моют, любят, — заметил Ходжер. — Это все мои сыновья, это жена, — указал он на ребят и на невысокую миловидную женщину, вышедшую из-за ширмы. — Угощай, Катя, гостей.
— Кому такие теплые? — спросил у хозяйки Беридзе, взяв у нее еще необшитую рукавичку.
— Вам и вашему товарищу, — блеснув в улыбке зубами, сказала женщина.— И унты тоже сделаем вам, чтобы носили и помнили про Тывлин.
— Она у меня, однако, молодец, — с гордостью сказал Ходжер, нежно касаясь рукой плеча жены. — Ребятишек учит и много другой работы успевает делать. На фронт бойцам теплые вещи шьет, все женщины стойбища у нее помощницы.
Они стали хлопотать у стола, готовя угощение. На белой, тщательно отглаженной скатерти появились: медвежье мясо, вяленая сохатина, рыба, голубица. Новостью для Алексея была строганина — тонкие ломтики мороженой рыбы. Хозяин тут же молниеносно нарезал их острым ножом и приправил солью и перцем.
Пока хозяйка ходила еще за какой-то снедью, а Ходжер отлучался в соседнюю комнату, Рогов оживленно, с искренней симпатией говорил о нанайцах:
