К зиме 1907 года прекрасный юнкер окончательно перешел в сферу идеальной любви. Плотский взгляд заинтригован был неким студентом, регулярно прогуливавшимся по дорожкам Таврического сада, а вездесущий Павлуша Маслов доносил, что замечен юноша и на «стрелке». Несколько недель прошло в неопределенности. Мы помним (глава 18), что в это же время готовилась с гимназистами на Моховой постановка «Курантов любви». 3 декабря (странно, опять этот день: первая годовщина Судейкина) студент Сережа Позняков появился, наконец, на Суворовском. Валялся на диване, курил, бранил гимназистов, уверяя, что те пользуются проститутками. Поплакал, сказал, что хочет, чтоб его любили. На первый раз Кузмину удалось его выпроводить, но через четыре дня пришел он с Сережей Ауслендером и остался, как записал в дневнике поэт, «с твердым намерением довести дело до конца». В чем и успел.

К Познякову питал не менее нежные чувства Константин Андреевич Сомов, оставивший несколько его портретов. Правда, хорош. Блестящие живые глаза, пухлые капризные губы, сросшиеся брови из-под стриженой челки. Приходилось видеть один из таких рисунков в частном собрании, помещенный в раму под стеклом над диваном… девчонки, племянницы хозяина, обмусолили все стекло, целуя красивое лицо.

Кузмин всячески Сергея пропагандировал, затащил на «Башню». Макс Волошин попытался, было, его задирать, но Сергей, не претендуя на интеллектуальное партнерство, ответил ему попросту: «Мне 18 лет, это мое единственное достоинство. Я русский дворянин». Он что-то сам сочинял, Михаил Алексеич оказал протекцию, попросил Брюсова напечатать. Роман, по кузминским меркам, длился довольно долго: с истериками, капризами, решением юноши поселиться вместе и внезапным немотивированным отказом, кряхтеньем квартировладельцев, смущенных тем, что Сергей гуляет по коридорам неглиже.

Кажется, занят он был в каком-то эпизоде в историческом представлении «башенного театра» 19 апреля 1910 года. К этому времени подросли уже падчерица и дочка Иванова, пасынки Шварсалоны. Квартиру заполнила учащаяся молодежь, студенты университета. Как принято в хороших профессорских домах, устроился домашний театр. От покойницы Лидии Дмитриевны осталось невероятное количество разных тканей и ковров, из которых Сергей Судейкин скомбинировал удивительные задники. Ставилась пьеса Кальдерона «Поклонение кресту». Мейерхольд изобрел в этой постановке ряд сценических эффектов, которые использовал в дальнейшем. Занавес открывали два арапчонка: собственноручно вымазанные Всеволодом Эмильевичем сажей мальчишки, сыновья здешнего швейцара Павла (уж позже заиграют арапчата в «Дон Жуане»). Кузмин тоже появлялся в этом спектакле в двух эпизодических ролях.

Мелькал Позняков в «Собаке» и «Привале», был «действительным членом» Общества Интимного театра; во время войны был мобилизован и находился в действующей армии; после революции обнаружился где-то в Краснодаре; куда делся потом — неизвестно.

Кузмин, влюбляясь, как правило, ревновал. Отбыв из Петербурга в Окуловку (недалеко от Бологого, у мужа сестры была там дача) наказывал Нувелю беречь «Сергея Сергеевича», препятствовать его общениям с Сомовым. Но не таков был Позняков, чтобы соблюдать какие-то обеты.

Да и Михаил Алексеевич не мог без любви. В Окуловке прекрасно сошелся в 1909 году с фабричным приказчиком Афанасием Годуновым, «Фонечкой».

В Фонечку, меж тем, влюбилась Варенька, племянница Михаила Алексеевича. Юноша разрывался между дядей и племянницей, на которой обещал жениться. Ситуация, в общем, типичная для нашего поэта.

Он сам в это же время оказался, помимо своей воли, объектом желания. К осени 1908 года он поселился на «Башне» у Ивановых (читатель должен помнить: Гюнтер, Гумилев, Волошин, Черубина — см. главу 6). И там отчаянно им увлеклась восемнадцатилетняя падчерица Вячеслава Ивановича, Вера Шварсалон.

Атмосфера на «Башне» после смерти Лидии Дмитриевны была напряженной. Вячеслав мистически общался со своей Диотимой, являлась она оккультным образом и Кузмину в виде византийской царицы, и тут же Наумов в белых одеждах… Немец Гюнтер наивно хлопал глазами, умолял разыгрывающего из себя этакого мага Кузмина помочь овладеть какой-то актеркой, и Михаил Алексеевич торжественно вручал ему амулет, целовал в лоб, глаза, уши, руки, ноги и сердце.

Вполне в духе этого тихого бедлама были дневниковые записи юной Шварсалон, томившейся без Кузмина, ревновавшей его к «маленькому Познякову», отказавшей сватавшемуся к ней Моде Гофману. Кончилась история в апреле 1912 года фантастическим образом. Вячеслав увидел в падчерице отражение светлого лика своей вечной супруги, и Вера забеременела. В таком состоянии она попыталась напрямую предложить ни о чем не подозревавшему Кузмину жениться на ней. Тот отказал. Вячеслав Иванович, обручившись с Верой Константиновной, отбыл во Францию.

В сущности, дела сугубо интимные, но Михаил Алексеевич не делал, как известно, тайн из своей личной жизни. Вскоре об этом заговорили все, кто бывал на «Башне». Сплетня дошла, наконец, до брата Веры, Сергея Константиновича. 7 декабря в «Панаевском» театре на Адмиралтейской набережной (построенном отцом мачехи Дягилева) шла пьеса «Изнанка жизни» с декорациями Судейкина. Шварсалон подскочил в партере к Кузмину и дал пощечину.

Мокрый, по слову Достоевского, звук пощечин так и плюхает по нашей книге. Стреляться с «кретином Шварсалоном», как обозвал его в дневнике Кузмин, он не стал, не без остроумия сославшись на неравенство сословий. Вскоре о скандале забыли. Жил тогда поэт уже на Рыночной, у Судейкина.

Е. А. Нагродская, дочь А. Я. Панаевой. — Появление Ю. И. Юркуна. — Вымогатель Сережа Миллер. — «Шведские перчатки». — Бедность М. А. Кузмина. — Местные достопримечательности. — Почему Спасская называется Рылеева. — Воспоминания А. Е. Шайкевича. — Салон Наппельбаум. — «Марсельские матросы». — «Занавешенные картинки». — Поездка с «новым Гулем». — Супруги Радловы. — Проект крематория для Петрограда. — Продажа кузминского дневника. — Последний вечер в мятлевском доме. — Представление Ольги Гильдебрандт о гомосексуализме. — Соседи по коммунальной квартире. — Песня Ольги Глебовой-Судейкиной. — Александр Введенский и Константин Вагинов. — Картина Репина «Не ждали». — Прогулка в Летний сад. — Смерть Кузмина

В 1914 году Кузмин поселился у беллетристки, бывшей замужем за инженером путей сообщения, Евдокии Аполлоновны Нагродской — в богатой инженерской квартире на Мойке, д. 91, в двух шагах от Исаакиевской площади. Нагродская — дочка встречавшейся нам уже двоемужницы Авдотьи Панаевой (см. главу 17). Дочка с матерью тезки, но такова уж амбивалентность русского языка, и одна звалась Авдотьей, а другая Евдокией — что одно и то же.

После Панаева Авдотья Яковлевна вышла, как упоминалось, за журналиста А. Ф. Головачева, младше ее на двенадцать лет, и в сорокасемилетнем возрасте родила дочку. Воспитывала ее одна, муж вскорости умер от чахотки.

Евдокия Аполлоновна пошла в мать (как известно, писавшую и печатавшуюся под псевдонимом «Н. Станицкий»). Произведения Нагродской в начале века были даже популярны. Гладкий дамский слог, занимательная интрига — читать всяко приятнее, чем Андрея Белого и Федора Сологуба.

Самый известный ее роман — «Гнев Диониса», повествующий о фантастической страсти маскулинной по своему характеру художницы к наделенному всеми качествами истеричной красотки соблазнителю. Не обходится без недоразумений, но причины их разъясняет героине влюбленный в ее суженого резонер-гомосексуалист, который утешается возможностью поцеловать любимого, когда тот падает, то и дело, в обморок, узнавая о неверности художницы. Это доставляет благородному обожателю большее наслаждение, чем ласки доступных кошечек (как их тогда называли в Париже). Роман чувствительный, возвышенный, живут герои, разумеется, в Риме или, на худой конец, выезжают на дачу в Сухум. Для таких страстей необходимы, конечно, лазурное небо, бурное море, пинии и кактусы. Творение Нагродской, вышедшее в 1910 году, популяризировало идеи злополучного женоненавистника Отто Вейнингера, свихнувшегося на этой почве и покончившего с собой в 1903 году. Отношение самой писательницы к этому делу было, вероятно, таким же, как ее героини, художницы Таты, смело произносящей «греческие» слова (лесбиянка, педераст) и допускающей, что кому-то нравятся тухлые рябчики, тогда как она предпочитает гнилые бананы. Только чтоб детей не трогали.