«Хлеб, который мы едим, выращивается крестьянами. Одежда, которую мы носим, дома, в которых мы живем, — все это сделано рабочими. На страже нашей национальной безопасности стоит Народно-освободительная армия. Мы же не воплощаем их образов на сцене. Я хотела бы задать вопрос: на стороне какого класса выступаете вы, артисты? И где она — артистическая „совесть“, о которой вы все время говорите?»

В опере необходимо поощрять «образцовые спектакли». К таким спектаклям относятся «Красный фонарь», «Искра в камышах», «Смелый налет на полк „Белого тигра“», «Налет на бандитскую крепость». Среди руководящих деятелей, слушавших эти оперы и рекомендовавших изменения, были, конечно, Председатель и земляк Цзян Цин, глава службы безопасности Кан Шэн, о ком она говорила очень тепло: «Он хотел получить мою любимую фотографию с пионами, но я не отдала ее».

Итак, все искусство, которое было посвящено представителям господствующих классов, должно быть отброшено. В самом деле, разве могут волновать простых рабочих и крестьян душевные муки обманутого в своих чувствах отца, если он был английским королем Лиром? Какое дело рядовым труженикам до королевского сына Гамлета? Могут ли они одобрить поведение тринадцатилетней Джульетты, которая бросилась на шею явному представителю привилегированного класса — Ромео? Все эти Ричарды, Людовики, как, впрочем, и герои китайских опер — императоры, министры, со всей их антинародной деятельностью, со всем их безнравственным поведением, должны быть раз и навсегда выброшены за борт искусства. Вместе с ними должны быть преданы забвению и имена авторов произведений мировой классики, поскольку они занимались изображением представителей господствующих классов — Байрон с его Чайльд Гарольдом, Пушкин с его Евгением Онегиным, Лев Толстой с его князем Андреем, да и все другие-

Все это могло бы показаться смешным, когда бы не было так грустно. Примитивное словотворчество Цзян Цин, освященное именем и властью Мао Цзэдуна, подхваченное хунвэйбинами, обрушилось впоследствии, как лавина, на головы интеллигентов — представителей литературы, музыки, драматургии, науки, стремившихся в меру своих сил служить новой власти.

Интересно проследить, как пародирует Цзян Цин методы борьбы Мао Цзэдуна со своими политическими противниками. Она вносит в них элемент мелкой женской обиды, который забавно переплетается с политическими расхождениями, занимающими в ее сознании, разумеется, второстепенное место.

В этом духе повествует Цзян Цин о своей борьбе с Пэн Чжэнем, Лю Шаоци, а также впоследствии и с Линь Бяо.

Выяснилось, что после фестиваля пекинской оперы, прошедшего, по мнению Цзян Цин, с большим успехом, Лю Шаоци со своей женой Ван Гуанмэй, явно задетые успехом Цзян Цин, в августе и сентябре 1964 года совершили поездку по стране. Формальным поводом для нее, раздраженно заметила Цзян Цин, было участие в кампании «четырех чисток», но в действительности они делали все, чтобы помешать осуществлению «пролетарского курса» Председателя Мао.

Весной 1966 года, продолжала Цзян Цин, конфликт распространился на все области. В феврале (когда Мао совершал поездку по Ханчжоу и Хунани) она руководила шанхайским совещанием по вопросам литературы и искусства в вооруженных силах. Здесь была подвергнута критике так называемая «группа пяти», которая возглавлялась мэром Пекина Пэн Чжэнем — человеком, еще до того выступавшим против требований Цзян Цин об осовременивании оперы. По сути, их линия, признала Цзян Цин, была рассчитанным ударом по ее программе привнесения социализма в искусство.

Когда сложилась группировка Цзян Цин? Это произошло перед началом «культурной революции». Об этом можно судить из следующего ее рассказа.

— Знаете ли вы, кто такой товарищ Яо Вэньюань и что он сделал? — спросила Цзян Цин, представив Р. Уитке этого человека. — В начальный период культурной революции он организовал публикацию статей, критикующих реакционную линию в искусстве и литературе. Конечно, прежде всего я получила одобрение Председателя Мао Цзэдуна, а потом ездила в Шанхай, где меня поддержал товарищ Кэ Цинши (бывший мэр и секретарь партийной организации Шанхая). Однако большинство статей написано товарищем Яо Вэньюанем.

— Работа осуществлялась под руководством Председателя Мао и была организована товарищем Цзян Цин, — подчеркнул Яо Вэньюань. — В то время развернулась исключительно тяжелая борьба. Вот почему Председатель Мао сказал, что Пекин был тогда для нас неприступной крепостью.

Что сблизило членов будущей «банды четырех»? Судя по всему, Яо Вэньюань, Чжан Чуньцяо и Ван Хунвэй действительно сделали ставку на Цзян Цин. Это может показаться странным, поскольку она едва ли располагала такой же властью и влиянием, как в свое время Лю Шаоци, потом Линь Бяо, затем Чжоу Эньлай. Но, по-видимому, у членов группировки не было другого выбора, как только опереться на Цзян Цин, которая, в свою очередь, искала, на кого бы опереться внутри политического руководства ЦК КПК. И в этом деле она также подражала Мао Цзэдуну. Свое восхождение на вершину он тоже начал с создания группировки, однако в нее входили действительные вожди, имевшие не только большой авторитет в партии, но и располагавшие широким влиянием среди огромного числа руководителей меньшего масштаба. Иное дело Цзян Цин. Халиф на час, она могла создать группировку, которую отличало авантюристическое калифатство. Представители «банды четырех» нашли друг друга, поскольку они были близки по своим биографиям, по случайному обретению высокого положения, по непомерным политическим вожделениям.

Напомним, что в период «культурной революции» резко ослабли позиции «старой гвардии» и, напротив, усилились позиции Кан Шэна и некоторых других близких к Цзян Цин людей (Чэнь Бода). Как раз тогда возникла авантюристическая шанхайская группировка, которая рвалась к власти. Не исключено, что именно эта группа вместе с Кан Шэном была инициатором выдвижения Цзян Цин на роль тарана в борьбе за власть и влияние.

Правда, Цзян Цин пыталась обрести и более мощную опору. Как увидим дальше, ее активно поддерживал все тот же Кан Шэн. Она искала контактов с Чэнь Бода. Но большинство крупных деятелей КПК вначале не принимали ее всерьез. Они шли на уступки, но не включали ее в свою группу и тем более не входили в ее группировку. Ее претензии на крупную политическую роль должны были казаться им довольно странными и уж, конечно, малореальными. А в качестве союзницы в своих собственных планах она была им, вероятно, не очень нужна, хотя ею и можно было воспользоваться как неким каналом влияния на Мао Цзэдуна — не больше.

Но сотрудничество с Яо Вэньюанем и другими молодыми деятелями все же не давало прочной опоры Цзян Цин в Политбюро ЦК КПК. И тогда она сыграла ва-банк и предложила союз человеку, который мечтал заменить Лю Шаоци, а впоследствии и стать преемником Мао. Речь идет о Линь Бяо. Цзян Цин не постеснялась сообщить Р. Уитке о своих усилиях в этом направлении, которые дали свои результаты.

В феврале 1966 года Цзян Цин и Линь Бяо заключили частную сделку. Она предложила ему все блага, которые ему сулил союз с женой Председателя, искушенной в вопросах «культуры», в обмен на место верховного советника по вопросам культуры в армии. И Линь Бяо пошел на это. И только несколько месяцев спустя после того, как было покончено с Лю Шаоци и многими другими крупнейшими деятелями КПК, стал неизбежен конфликт между Линь Бяо и шанхайской группировкой во главе с Цзян Цин.

Получив официальные «полномочия» от Линь Бяо, Цзян Цин для начала созвала совещание по вопросам литературно-художественной работы в вооруженных силах в Шанхае.

Цзян Цин прибыла в назначенное время. На ней была мужского покроя солдатская одежда, какую она носила все годы «культурной революции». Очутившись перед морем солдатских голов, она заговорила извиняющимся тоном, вызывая в воображении традиционный образ самоотверженной китайской женщины. В последние годы слабое здоровье мешало ее работе, и она недостаточно усердно изучала идеи Председателя Мао. Правда, это она составила проект доклада для X пленума, где устанавливались принципы обновления культуры, но Председатель три раза переделывал его, прежде чем отдать в печать. В этом докладе, напомнила она слушателям, подчеркивалась необходимость развязать классовую борьбу по всей стране, укрепить пролетарскую идеологию и ликвидировать буржуазную. Последнюю она презрительно назвала «черной линией 30-х годов». Эта линия включала такие «грехи», как «правдивое описание», «широкий путь реализма», «углубление реализма», «нейтральные персонажи», «нелюбовь к запаху пороха». «Нужно осудить не только эти буржуазные ошибки, но и русских буржуазных литературных критиков — Белинского, Чернышевского и Добролюбова, а также театрального деятеля Станиславского», — заявила Цзян Цин.