А потом случилось чудо!

И совершил его «бог из машины» по имени Джеральд Ван дер Кемп.

Этот человек уже спас Версаль. Теперь он решил, что пришла пора спасать Живерни. В 1977 году он получил назначение на должность хранителя дома-музея Моне и немедленно принялся за дело. Как и при реставрации жилища короля-солнце, прежде всего требовалось найти «нервы войны» — деньги.

— У нас очень мало франков, — сообщили ему в академии.

— Это не имеет значения, — ответила супруга Джеральда — Флоранс Ван дер Кемп. — Мы найдем доллары!

Американка по происхождению, именно она сумела найти за океаном финансовые источники, позволившие спасти Версаль. Почему бы не повторить этот опыт и в отношении Живерни? Всего-то и надо, что убедить вашингтонских политиков, что суммы, перечисленные на восстановление цитадели импрессионизма во Франции, в деревушке на берегу Эпты, от лица благодетельных янки, будут автоматически вычитаться из налогооблагаемого дохода.

Как-то раз, в 1978 году, Джеральд Ван дер Кемп остановился, пораженный, перед входом в нью-йоркский Метрополитен-музей. Сколько же здесь цветов! Повсюду цветы! Море цветов! Он навел справки. Оказалось, что дважды в неделю некая дама, поклонница не только живописи, но и цветов, фрахтует специальный самолет, который и доставляет ей из Голландии свежесрезанные букеты. Фантастика!

Ван дер Кемп узнал, что даму зовут миссис Эйчизон Уоллис. Он встретился с ней. Она показала ему три хранящиеся у нее работы Моне.

— Она знала о Живерни! — улыбаясь, рассказывал Джеральд Ван дер Кемп. — А я могу назвать вам немало французов, которые путают Живерни с Шеверни!

Прошло несколько дней, и миссис Уоллис, совершенно очарованная замыслами хранителя, велела своему адвокату выписать чек на миллион долларов. Деньги предназначались для спасения дома того самого человека, который привлек во Францию, на берега Сены, множество американских художников.

Между тем чудеса продолжались. Бывший посол США в Лондоне Уолтер X. Анненберг узнал, что между садом и прудом проходит скоростное шоссе, и предложил 200 тысяч долларов на сооружение подземного туннеля. Фантастика!

В подобных обстоятельствах генеральному совету департамента Эры, хочешь не хочешь, пришлось сделать широкий жест. И он его сделал. Оплатил наем на работу трех садовников.

Семейство Давид-Вейль, также с французской стороны, предложило за свой счет отреставрировать мебель, сильно пострадавшую от сырости и жучка-древоточца.

Занялись садом. Жан Мари Тульгуа, сын Лили и правнук Алисы и Эрнеста, провел поистине научные изыскания (дополненные воспоминаниями) и восстановил весь перечень цветов, которые любил Моне. Удалось даже определить, где какие виды росли раньше.

— Приведенное в должный порядок, — не скрывая счастья, говорил Джеральд Ван дер Кемп, — имение в Живерни представляет собой уникальное место. Если в Овер-на-Уазе, где жил Ван Гог, изменилось буквально все, то здесь, на берегах Эпты, сохраняется та же атмосфера подлинности, какая царит, например, в доме Рубенса в Бельгии, в доме Франца Хальса в Голландии или в доме Дюрера в Германии.

Теперь уже не приходится удивляться, что дом-музей в Живерни — наряду с Мон-Сен-Мишелем — планируется внести в список «главных достопримечательностей Франции».

Оба сына Клода и Камиллы — и Жан, и Мишель — умерли, не оставив наследников. Не обзавелся детьми и Жан Пьер Ошеде — вероятный отпрыск художника.

Но это не значит, что носителей крови Моне на свете не осталось. У брата Моне Леона, умершего в Маромме в 1917 году, была дочь Луиза. В свое время она вышла замуж за доктора Лефебра, и их потомки имеют сегодня полное моральное право считать творчество своего великого двоюродного деда семейной собственностью. И они горячо и искренне радовались воскрешению сада в Живерни.

Наш рассказ был бы неполным, если бы мы не упомянули еще об одном воскрешении — воскрешении Жана Моне! Признаемся, что это очень странная история, но мы ее все же приводим.

2 декабря 1980 года в комиссариат полиции Нанта пришел сильно взволнованный человек — владелец книжного магазина с площади Биржи.

— Господин Жан пропал!

— Какой еще Жан?

— Жан Моне, внук художника! Я ему передал сорок пять тысяч франков, он обещал поместить их в банк, и вот… Его нигде нет! Господин комиссар, это похищение! На него напали! Такой прекрасный человек! Талантливый! Не хуже деда!

— Похищение? А может, он просто сбежал? Или покончил с собой?

— Да нет же, господин комиссар, не мог он покончить с собой! Если бы вы знали, как ему нравилось жить у нас!

И книготорговец поведал всю историю с самого начала. Жан Моне прибыл в Нант в ноябре 1976 года. С густой белой бородой и улыбкой, чуть насмешливой, он выглядел очень симпатичным.

— Мы сразу приняли его в семью. А дети и вовсе признали в нем дедушку! Образ жизни он вел очень спокойный. Писал картины, ходил на рыбалку, иногда помогал мне в магазине. Мы ему полностью доверяли. Да вот вам доказательство — у него были ключи от дома! Он часто заполнял чеки и относил их в банк. И суммы бывали немаленькие — больше, чем в этот раз, когда он пропал. Я просто не знаю, что и думать! Жан Моне много рассказывал нам о своем деде, правда, своего прошлого почти не касался. Мы только знали, что до приезда в Нант он жил в Германии. А больше мне и вспомнить о нем нечего. Да меня это и не интересовало. Ах да, он говорил, что у него хранится 26 картин покойного деда — в надежном месте, в сейфе, в Париже. Нет-нет, он никогда их мне не показывал. Он даже был членом жюри «Биеннале Рикар», ну, знаете, это конкурс художников-любителей… Он утверждал, что родился в Париже, на улице Лепик, 31 декабря 1895 или 1 января 1896 года. Он собирался купить ресторан «Сирена» здесь, в Нанте, на улице Бон-Секур, и мечтал, что полностью его переоборудует в духе этих заведений на Монмартре… Как раз на сегодня у него назначена встреча с нотариусом… Ну да, на 2 декабря…

Что ж, судя по всему, под прекрасной белой бородой «а-ля Моне» скрывался обычный мошенник.

Тем не менее удивления достойно то, что на протяжении целых четырех лет ему удавалось морочить голову многим жителям Нанта, и далеко не самым глупым. На фотоснимках, опубликованных после его исчезновения в газете «Пресс осеан», мы видим его в обществе заместителей мэра Нанта, которые внимательно его слушают. А он улыбается чуть насмешливо…

Он рассказывал, что в юности провел 15 прекрасных лет рядом с Пикассо. Он даже утверждал, что удостоен премии Римской академии! Очевидно, достигнув в своем обмане предела, он предпочел исчезнуть, пока его не разоблачили. 5 мая 1983 года исправительный суд Нанта приговорил его — заочно, поскольку отыскать его так и не смогли! — к четырем годам тюрьмы. За присвоение чужой личности и кражу крупной суммы денег.

Лжемоне арестовали 25 апреля 1986 года в Реймсе. 29 мая суд подтвердил первоначально вынесенный вердикт: четыре года заключения, из них два — в тюрьме строгого режима.

Человек, называвший себя Жаном Моне, обладал несомненным даром рисовальщика. Особенно ему удавались портреты. Ну как не вспомнить тут Клода — в те поры, когда его еще звали Оскаром? Когда любители рвали друг у друга из рук его карикатуры, продававшиеся в лавке гаврского торговца писчебумажным товаром, а сам он мечтал об одном — уехать в Париж?

— Я не дам тебе ни гроша! — сказал ему отец.

— Ну и не надо!

— Что за удивительный почерк! — воскликнул Андре Кастело, которому я показал однажды несколько рукописных строк, оставленных мастером из Живерни.

На следующий день я уже явился пред очи Элен Бежо, давным-давно постигшей все тайны графологии.

С собой я принес несколько документов, написанных рукой Моне в разные годы его жизни, вплоть до старости, потрудившись предварительно тщательно прикрыть адрес (Живерни, близ Вернона, Эра) и подпись. Кроме того, содержание писем не давало ни малейшего намека на личность их автора, которая оставалась для графолога полной загадкой. Правда, я сообщил, что речь идет о человеке, жившем в XIX–XX веках.