— Ну, нет так нет, я ведь просто спросила.

Выезжая с классом на экскурсию, ей нужно всегда быть начеку, потому что ученики норовят подложить ей какую-нибудь свинью. Ручку двери они всегда вымазывают в зубной пасте, а ночью, прокравшись к ней в спальню, опускают ее руки в теплую воду и ждут, пока учительница наложит в штаны. Я ненавижу Урсулу. Она должна уйти. И немедленно. Мариус приветствует Питбуля рукопожатием, а тот здоровается с Урсулой так, как будто они вместе уже пуд соли съели. Я только диву даюсь.

— Ральф, спасибо еще раз, что ты помог мне с переездом, — лопочет Урсула. — Без тебя бы у нас ничего не получилось.

Мариус кивает. Мариус кивает! Итак, Урсула-Уши уже переехала к нему! Со своими фаянсовыми тарелками и бесконечными макраме. И Питбуль ей в этом помогал! Ну, с ним-то я еще поговорю.

— Э-э, Каро, можно с тобой переговорить? — спрашивает Мариус. Я киваю. Что мне еще остается делать? Он ведет меня в раздевалку. Правда, ее уже заняли какой-то молодой человек и девушка, которые стоят голышом и спорят, целоваться им или не целоваться, что мне совсем неинтересно. Я сажусь на упаковку «Клинекса» и просто жду, что будет.

— Ты страшно изменилась, Каро! — говорит Мариус. — Ты такая, такая… — Он не может подобрать слов.

— Ну, скажи, какой я стала? — спрашиваю я нетерпеливо.

Мариус пожимает плечами:

— Ты стала такой… такой холодной. Да, именно холодной.

Я??? Я и ВДРУГ ХОЛОДНАЯ? Вот уж неправда!

— Слушай, — говорю я, — дай я теперь кое-что скажу! С чего ты взял, что я охладела к тебе? Ты даже не дал мне слова сказать в свое оправдание!

— Ах, Каро, да тебе, собственно, было на все глубоко наплевать! Ты больше себя жалела, а в мое положение не хотела войти. И в один прекрасный момент просто послала меня куда подальше.

— Неправда, — сержусь я, — я пыталась до тебя дозвониться, и не один раз, но ты просто не брал трубку!

— Если бы я что-нибудь для тебя значил, ты бы села на первый поезд или на первый самолет и вернулась бы в Ватцельборн. Но ты не сделала ни того ни другого, ток-шоу было тебе важнее.

— Знаешь ли, дорогой мой, работа налагает на меня определенные обязательства, — возражаю я, — я ведь должна соблюдать условия контракта. Тебе бы стоило подумать об этом.

— Пожалуй, мы оба были неправы, — признает Мариус, — но ты в большей степени. Ты все время думала только о себе. А потом в довершение всего улетела в Испанию с этим Роландом Дункелем.

— Ну да, с досады на тебя! — кричу я. — Твой поступок ничем не лучше! Эта дурочка Уши!

— Уши очень милая. — Мариус сияет, произнося это. — Она готова посвятить мне всю свою жизнь.

— Тогда извини, но по мне, так смысл жизни не в том, чтобы посвятить ее без остатка какому-то человеку. У меня своя жизнь, у других своя!

Мариус смотрит на меня.

— Тогда к чему вообще этот разговор? — говорит он. — Мне всегда казалось, что мы слишком разные.

Он подходит ко мне и проводит рукой по моей щеке.

— Мне очень грустно, что все так получилось. Но я надеюсь, что ты найдешь свою дорогу в жизни и будешь счастлива. Я, во всяком случае, постараюсь стать счастливым. — И после этого он просто уходит.

Зашевелилась и парочка. Женщина подходит ко мне и спрашивает:

— Можно я возьму «Клинекс», на котором ты сидишь?

Все еще ужаснее, чем в «Истории любви».

Через несколько минут я выхожу из раздевалки. При этом я задеваю рукой подсвечник, он падает на картину в рамке. Там были два сердца, которые слились воедино. Ирония судьбы.

Питбуль делает вид, что не замечает меня. Маузи, к которой между тем присоединилась Араб-раб, говорит, что все ужасно. Обе при этом прячут глаза. Арабраб тихо спрашивает меня:

— Ну, как там, на Лиино Вентуре?

Потом я ухожу, ни с кем не попрощавшись. На улице темно. Я некоторое время стою в нерешительности и смотрю на ясное небо. На небе звезды. Пришла эсэмэска от Геро: «Будет лучше, если первое время ты поживешь где-нибудь в другом месте. Не хочется портить отношения с остальными. Пожалуйста, пойми меня».

Я должна сесть. Поскольку поблизости нет скамеек, то лучше сразу в сточную канаву. Это как раз соответствует моему настроению. Я даже не могу плакать. Набираю номер Роланда Дункеля. Он сразу снимает трубку.

— Я переезжаю в Гамбург, — говорю я тихо. — Как там с квартирой?

Роланд говорит, что он обо всем позаботится, что все, что от меня требуется, — это быть вместе с ним. Мне становится легко на душе.

Геро милосердно предложил мне еще одну ночь переночевать у него.

— Пожалуйста, пойми меня. Не могу рисковать дружбой других. Я в полном смятении, — извиняется он. — Уж и не знаю, что сказать.

Я тоже больше ничего не говорю, а молча, киваю и заказываю билет на самолет до Берлина.

— Не стоит, — из вежливости говорю я, когда Геро спрашивает, не нужно ли отвезти меня в аэропорт. — Ты и так столько делаешь для меня.

Больше мы не говорим на эту тему.

Всю ночь я не сомкнула глаз.

Что происходит со мной в последнее время? Как такое могло случиться? Неужели все перемены к лучшему? Я задаю себе тысячи вопросов, но не нахожу ни одного ответа. Единственный человек, которого еще интересует моя судьба, — Роланд Дункель. Я видела его четыре раза в жизни. А теперь переезжаю к нему. Я, наверное, не в своем уме. Ну ладно, на этот раз я действительно поступаю необдуманно. Но ведь всю свою жизнь я руководствовалась исключительно разумом (что ты несешь, Каро?) и теперь могу позволить себе немного отклониться от этой линии.

На следующее утро я получаю три электронных письма. Одно от Сильвестра, который пишет, что он «рад, так рад, что я возвращаюсь в лоно его телевизионной семьи, и для Анжелы такая радость, и я даже не могу представить, как все рады». Могу поспорить, что Зигмунд Фрейд не выдержал бы и часа с Сильвестром Левенталем.

Другие два письма от Роланда. Всю ночь он подыскивал нам в Интернете подходящую квартиру, и послезавтра мы можем съездить ее посмотреть. Я набираю его номер, Роланд в приподнятом настроении:

— Если тебе придется какое-то время побыть в Берлине, я все равно перееду. У меня есть надувной матрас, и я могу спать прямо на полу в нашей новой квартире, — говорит он.

Хорошо. Мне сейчас вообще ни до чего.

Холодное прощание с Геро, моим лучшим другом.

— Береги себя, Каро, — говорит Геро грустным голосом, — мне как-то неловко.

Он хочет меня обнять, но лучше не надо.

— Геро, я позвоню в службу грузоперевозок, они заберут мои вещи с этой квартиры и из «Конечной остановки», там, в подвале стоит кое-что из мебели, — говорю я. — Будь так добр, проследи, чтобы они ничего не забыли.

Геро обещает обо всем позаботиться. Питбулю я напишу потом. Чтобы он переводил на мой счет часть прибыли с клуба. Он всегда по справедливости отдавал причитающуюся мне долю, а если и нет, то в принципе это не так важно.

Потом я еду в такси по утреннему Ватцельборну в сторону автобана, и вдруг мне начинает казаться, что я здесь в последний раз. И что открывается какая-то новая страница в моей жизни. Только вот неизвестно, хорошая или плохая. Но, как говаривала моя бабушка, поживем — увидим!

Прилетев в Берлин, я сразу еду в «Строуберри», потому что там все уже меня ждут, чтобы представить проект нового вечернего шоу, которое меня совершенно не интересует. Не то чтобы мне хотелось провести субботний вечер, лежа на диване, грызя орехи и запивая их кока-колой, но вот самой вести программу — это увольте. Но мое мнение никто не спрашивает. Феликс стал носить цепочку с каким-то странным камнем. На мой вопрос, что это, он отвечает: «Вырванный зуб». Во всяком случае, его часть. Потому что «ведь не каждый день такое случается».

Проект действительно очень даже ничего. В прямом эфире супругов будут подбивать к любовной интрижке, а зрители отгадывать, устоит ли супруг/супруга перед чарами соблазнительницы/соблазнителя. Выдержавший испытание может побороться за крупную сумму денег, если ответит на задаваемые мной вопросы о своей второй половинке (например, какой у нее/него размер обуви? Сколько подружек было у него до нее? Какой фильм всегда заставляет ее плакать?).