— Ах, Каролин, все это так ужасно. Пойдем, я тебе расскажу. — Она отводит меня в сторону. — Мне сказали, что я слишком СТАРА! Под «зрелой женщиной» они подразумевали женщину ТВОЕГО ВОЗРАСТА то есть после двадцати лет. Но ведь мне всего лишь пятьдесят три, и я прекрасно сохранилась. Только посмотри, я специально для этого случая купила красивое нижнее белье. — Она всхлипывает. — Теперь я вообще не смогу проучить Сильвестра!

— Может, так оно и лучше, — успокаиваю я ее. — Он страшно переживал за тебя. А теперь давай поедем домой.

Анжела возмущена:

— Домой! Ты что, и вправду думаешь, что я когда-нибудь переступлю порог этого дома и буду жить с человеком, который ходит в бордели?!

— Во-первых, он был там по работе, во-вторых, ты сама хотела сделать то же самое. Только с той разницей, что он не платил за секс деньги, а ты хотела заработать на этом.

Анжела размышляет.

— Ну, хорошо, — говорит она, наконец, — но как я могу показаться ему на глаза?

— Это я беру на себя, — обещаю я ей. — А теперь надень свои обычные вещи, и поедем домой.

У меня такое чувство, что Анжела очень рада моему приходу. В любом случае, она уже не ропщет и идет наверх, чтобы переодеться.

Между тем владельцы «Чудесных фантазий» предлагают мне бокал шампанского.

— Вы молодцы, — говорит им Тамара с ухмылкой.

Я не совсем понимаю, о чем это она.

Пиа говорит:

— Конечно, она не такая уж и старая, но мы ей отказали якобы по этой причине.

Умный ход. Я только боюсь, не надумает ли Анжела устроиться в какой-нибудь другой бордель. Через несколько минут она приходит и говорит, что можно ехать. Так мы и делаем. Я звоню Сильвестру, который встречает нас у своего дома. Не говоря ни слова, он берет Анжелу за руку, а мне протягивает какую-то шкатулку. Я не верю своим глазам. В шкатулке на бархатной подушечке лежит очень красивая цепочка с маленькими сапфирами.

— Я не могу это принять, — отказываюсь я, но Сильвестр настаивает.

Они с Анжелой идут отмечать свое примирение, а я остаюсь одна в этом огромном дворце и думаю, что лучше: поиграть в футбол, коль здесь такие здоровенные комнаты, или намотать несколько кругов в бассейне. Но мне ничего не хочется. Настроение на нуле.

Понедельник. Мы снимаем еще три ток-шоу, все проходит очень удачно. Даже операторы меня хвалят, а Хубси говорит, что я настоящий профессионал. В газетах тоже много положительных откликов. Я сбросила три килограмма. Это все из-за моих любовных переживаний. Хотя обычно, если у меня что-то не ладится, я набрасываюсь на еду с двойным энтузиазмом. Мариус все не звонит и не звонит. Как же так? Он же, как психотерапевт должен знать, что, прежде чем выносить приговор, нужно выслушать обвиняемого. Или только судьи следуют этому правилу?

В четверг я еду домой. Съемки закончились, и я не хочу торчать весь уикенд в Берлине, где я никого не знаю, кроме чудаковатого студенческого приятеля Мариуса.

Я еду на скором поезде во Франкфурт, и на вокзале меня встречает Маузи. Она прямо захлебывается:

— Каро, прикинь, мы хотели побазарить с Мариусом, ну, насчет всей этой темы. Питбуль так тот прямо поселился под окнами вашего дома, но твой бойфренд, похоже, на все забил. Геро было не в лом писать ему имейлы и оставлять сообщения на автоответчике. А Арабраб — вот прикол — даже голос изменила и сказала, что у нее диверсия и что она хочет попасть к нему на прием, но Мариус ее тут же вычислил, так что полный облом, но все равно она круто сыграла его пациентку.

Вообще-то Арабраб по-настоящему зовут Барбарой, это подруга Маузи. Они обе все время путают буквы в иностранных словах.

— Да какая, к черту, диверсия, когда это называется депрессия! — сержусь я на Маузи.

Маузи с безумной скоростью мчится на своем «фиате панда».

— А ты теперь новую квартиру станешь искать? — спрашивает она.

— Не знаю, сначала я должна найти Мариуса, — говорю я устало. — Отвези меня домой.

— Каро, до тебя что, еще не дошло? Какой там дом, все твои вещи теперь у Геро. Я тут взяла у тебя поносить две юбки и куртку. Можно, да? Я подумала, ты ведь теперь одеваешься у супер-пупер-модных дизайнеров.

— Да бери, бери.

Делайте с моими вещами все, что хотите. Я теперь покинутая женщина тридцати пяти лет, которой уже никогда никого не подцепить. Никогда, никогда. Скоро все заметят мою депрессию, съемки ток-шоу будут приостановлены, на радио «Лайт» я тоже никому не буду нужна. Тогда я устроюсь кассиршей в магазин парфюмерии и бытовой химии, совсем перестану следить за собой и заработаю профессиональную болезнь левой руки, потому что изо дня в день буду подносить к сканеру тяжелую упаковку стирального порошка. А вечером начальник (ему под пятьдесят, и он злится на то, что не сложилась карьера, и он несчастлив в браке) отчитает меня за недостачу. К моему вечно замызганному халатику будет прикреплен бейджик «К. Шатц — мы работаем для вас!» И мне придется выслушивать жалобы покупателей, что, мол, какое безобразие, цены на тампоны опять подняли. И я впаду в панику, когда закончится бумага для чеков, а я не буду знать, где взять другой рулон. Я уже живо представляю себе, как я, всеми забытая, сижу по вечерам в своей квартире во Франкфурте, и единственное мое развлечение — это определять по цвету дыма из труб завода по производству красителей, какое ядовитое вещество в данный момент портит нам экологию.

У меня больше нет дома! Помню, я снимала квартиру, а потом она потребовалась хозяину, и мне в срочном порядке пришлось оттуда съехать. Но и это не так ужасно, как мое нынешнее положение. Почему я не дельфин? У дельфинов всегда хорошее настроение, и они не бывают несчастливы.

Маузи отвозит меня к Геро. Там все сидят на кухне. У Геро слезы на глазах.

— Каро, Каро, как хорошо, что ты приехала! — Он обнимает меня. Я сразу начинаю плакать. — Каро, вы не можете так поступить со мной. Ты ведь знаешь, какой я чувствительный, а тут такое горе, я не вынесу этого. Вы с Мариусом всегда были для меня идеальной парой. Вы не можете просто взять и расстаться. Не знаю, переживу ли я ваш разрыв!

Постойте, постойте, может, кто-нибудь поинтересуется, каково при этом мне.

Питбуль смотрит на меня злыми глазами:

— Да ты хоть знаешь, что здесь творилось? Это был просто сумасшедший дом.

И что я, собственно говоря, тут делаю? Теперь мой черед сердиться.

— Ты думаешь, мне нравится вся эта история? — кричу я. — Да, и спасибо за дружескую встречу. Ты настоящий друг!

Питбуль только руками разводит.

— Знаешь, ты это брось! — говорит он с угрозой в голосе. — Надо было сразу приезжать! А так Мариус решил, что ты и не думала прояснять ситуацию. Бедный Мариус! Бедный Мариус!

— Бедный Мариус мог бы просто не отключать телефон, — сержусь я.

— Минутку, Каро! Если бы я застал тебя в недвусмысленной позе с оголенным верхом в компании каких-то знакомых твоего босса, я бы подумал о том же, что и он. А историю о коллеге, которому сосед тащил зуб, ты можешь рассказывать кому-нибудь другому!

Арабраб, которая тоже здесь, грызет орехи, бросает шелуху прямо на диван, где сидит, и говорит.

— Сейчас грянет буря!

Питбуль обзывает меня жалкой карьеристкой и «холодным, как лед ангелом, променявшим добро на зло». Могу поспорить, эту фразу он взял из какого-нибудь низкопробного сериала. Он ударяет кулаком по столу и кричит:

— Если бы в тебе оставалась хоть искра порядочности, ты бы сразу села в самолет и прилетела сюда. Ведь всякому понятно, что Мариус чувствует себя униженным. А ты совершенно не дорожишь вашими отношениями. Ток-шоу для тебя гораздо важнее!

Я сейчас кого-нибудь убью. Арабраб постоянно задает идиотские вопросы: «Сколько ты уже раздала автографов? Подкарауливают ли тебя на каждом шагу паваротти?» (Это она про папарацци.) Прямо плеваться хочется. Даже Геро против меня. Он говорит, что Питбуль прав. Не хватало только, чтобы мой лучший друг тоже перешел в стан противников.