Врагов Россия победила,
И возвратился ей покой,
Но участи моей никак не облегчила:
Я все то потерял, что было за душой.
В Москве имел я дом, в приходе Вознесенья
[11].
Но от того ему не сделалось спасенья.
Двенадцать комнат в нем, паркетные полы,
Кенкетов
[12] несколько, и модные столы,
Кушетки, зеркала, козьозы
[13] и диваны,
Фаянсовый сервиз, и рюмки, и стаканы,
Прекрасный биллиард, станок токарный мой,
Тафтяные драпр
и[14] с широкой бахромой,
Два бюста бронзовых, на всех окошках сторы,
Столовые часы и в уголках фарфоры, —
Все это сожжено, изломано, разбито,
Не много хоть вина, но все и то распито,
Запас мой годовой бесщадно истреблен.
Вот видишь ли, мой друг, что весь я разорен,
Где ширмы я возьму, эстампы, шифоньеры!
Портреты праотцев, что я любил без меры,
Где я возьму шинель из синя каземира
[15],
Где фраки, сюртуки, халат из кашемира
[16],
Где я возьму диван, что шит моей женой,
На коем нежился иною я порой?
В то время как теперь я легче паутины,
Кто мне отдаст ее и ленты, и чепцы,
Безделок миллион, и разные ларцы,
Что может заменить моих потерю книг
И целых три стопы стихов моих дурных,
Кто возвратит бюро карельския березы?
Я вспомнить не смогу, не отирая слезы,
Картонов и бумаг наполненный сундук,
И все, что потерял, того не вспомню вдруг.
А к дополненью зол, мне насланных судьбой,
Окончить не могу процесс несносный мой.
Здесь восемь месяцев паркеты натираю,
И с правым делом я никак не успеваю.
Все обещают мне, все говорят: ты прав,
И я с надеждой сей уж свой испортил нрав:
Все грустно, все сержусь, несносен сам себе,
И кто с процессом здесь, тот, верно, и в беде.
Сенат уже велел отдать мое именье.
Но здесь хоть лопни ты — не скорое решенье.
Все деньги прожил я, с процессом, с лихорадкой.
Другой я участи такой не знаю гадкой.
Ни в лавках, ни в домах кредиту больше нет,
Все деньги требуют, а суд их не дает.
Вот. милый, нежный друг, в какой я узкой коже!
От этого избавь тебя всесильный Боже.
