Старый поэт подвергал осмеянию притязания Н. А. Полевого, «журналиста сухого», на роли великого историка Нибура и великого романиста Вальтера Скотта. А затем он прерывал свою критику:
Но полно! Что тебе парнасские пигмеи,
Нелепая их брань, придирки и затеи!
Счастливцу некогда смеяться даже им.
Благодаря судьбу, ты любишь и любим (63–64).
Дядя сулил счастье племяннику в предстоящем браке и заканчивал послание наставлением:
Блаженствуй! Но в часы свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши стихотворенья,
Словесность русскую, язык обогащай
И вечно с миртами ты лавры съединяй! (64).
Племянник получил от дяди этот поэтический подарок с трогательной припиской: «Шлю тебе мое послание с только что внесенными исправлениями. Скажи мне, дорогой Александр, доволен ли ты им? Я хочу, чтобы это послание было достойно посвящения такому прекрасному поэту, как ты, — на зло дуракам и завистникам» (оригинал по-французски) (XIV, 102,413).
Послание «А. С. Пушкину» было последним стихотворением Василия Львовича. 20 августа 1830 года его не стало.
ЭПИЛОГ
Река времен в своем теченьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей;
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы.
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы…
1830 Болдино ноября 26[640].
Последние стихи Г. Р. Державина А. С. Пушкин записал в альбом нижегородского помещика Д. А. Остафьева чуть больше трех месяцев спустя после похорон дяди. В альбоме он нашел много автографов Василия Львовича: «Послание к Д. В. Дашкову», французские куплеты на взятие Парижа, басни, стихотворение «Завещание Киприды»… Река времен уносила дядю-поэта в вечность, но как же забыть его? Болдинские рукописи и рисунки А. С. Пушкина сохранили воспоминания о нем.
В «Евгении Онегине» в великосветской гостиной Татьяны-княгини появляется:
…. в душистых сединах
Старик, по старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно (VI, 176).
Уж не Василий ли Львович? Среди рисунков к «Гробовщику» — знакомый профиль: это он, дядюшка, теперь уже покойный дядя. В «Истории села Горюхина» Белкин переписывает «Опасного соседа», чтобы приобрести некоторый навык к стихам… А. С. Пушкин сообщал из Болдина П. А. Плетневу:
«Около меня Колера Морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает — того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию. Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: как скучны статьи Катенина! и более ни слова. Каково? вот что значит умереть честным воином, на щите, le cri de guerre a la bouche[641]!»
Кончину Василия Львовича предчувствовала Ольга Сергеевна. Она проводила лето с родителями в Михайловском. Однажды ей приснился сон:
«…ей пригрезилось, будто бы Василий Львович появился перед нею в костюме адепта одной из находившихся прежде в Москве лож вольных каменщиков… одетый в белую мантию с вышитыми масонскими символическими изображениями. Василий Львович — вернее, его призрак — держал в правой руке зажженный светильник, а в левой — человеческий череп.
— Ольга, — сказал призрак, — я пришел тебе объявить большую радость. Меня ожидает в среду, двадцатого августа, невыразимое счастье. Посмотри на белую мантию: знак награды за мою беспорочную жизнь; посмотри на зажженный в правой руке светильник — знак, что всегда следую свету разума; посмотри и на этот череп — знак, что помню общий конец и разрушение плоти. — На вопрос же племянницы, какое ожидает его счастье, призрак, исчезая, ответил: „ни болезни, ни печали“, и ответил, как ей показалось, особенно громко, отчего она проснулась и долго не могла опомниться под влиянием противоположных чувств: скорби, страха и радости.
Не прошло трех недель после описанного сновидения, как Василий Львович Пушкин отошел в вечность, именно в среду 20 августа 1830 года»[642].
В этот день, 20 августа, у постели умирающего были А. С. Пушкин, П. А. Вяземский и всё семейство Сонцовых. В третьем часу пополудни всё было кончено. В восемь часов вечера П. А. Вяземский писал из Москвы жене в Остафьево:
«Не на радость приехал я в Москву. Я приехал быть свидетелем кончины бедного Василия Львовича. Он умер сегодня в два часа с чем-то, в самое то время, как читали ему молитвы и соборовали его маслом. Со вчерашнего дня он был уже очень плох. Я приехал к нему сегодня часов в одиннадцать. Он имел смертную хрипоту, лицо было бесстрадательно и бесчувственно, но он был еще в памяти и узнал меня, но равнодушно. На вопрос Анны Николаевны: рад ли он меня видеть, отвечал он слабо, но довольно внятно: очень рад. Едва ли это были не последние слова его. За час до смерти протянул он мне руку свою, уже холодную, но в лице не было ни малейшего выражения. Вообще смерть его была очень тиха. Пушкин (Александр. — Н. М.) был тут во все время, благопристоен и тронут. Жалки, очень жалки Анна Николаевна и Маргарита. Дай Бог нам устроить как-нибудь их будущее. Ты за меня не беспокойся. Нервы мои были сегодня благоразумны. В субботу погребение. Следовательно, прежде субботы вечером никак быть не могу»[643].
На следующий день, 21 августа, А. Я. Булгаков писал из Москвы в Петербург брату К. Я. Булгакову:
«Пожалей о бедном В. Л. Пушкине, он скончался вчера у Вяземского и племянника-поэта на руках, после двухдневной болезни: паралич в мозгу. Однако же он Вяземского узнал и подал ему руку. Добрый был человек! Что говорил о пеночках, горлицах и ручейках, умрет с ним; но его Сосед Буянов останется памятником дарований его стихотворных.
Оставил он детей побочных, только не знаю, успел ли он что сделать для них»[644].
В августе П. А. Вяземский писал В. А. Жуковскому в Петербург:
«Бедный наш Василий Львович! Он умер при мне. Последними словами его племяннику Александру, накануне смерти были: „Как скучен Катенин“, которого он перед тем читал в Литературной газете. Это славно: это значит умереть под ружьем. Что-то мы скажем с тобой в смертный час?»[645]
А. С. Пушкин взял на себя хлопоты и расходы по похоронам дяди. Только за могилу на кладбище Донского монастыря ему пришлось заплатить 620 рублей. Вместе с братом A. С. Пушкин рассылал траурные билеты:
«Александр Сергеевич и Лев Сергеевич Пушкины с душевным прискорбием извещают о кончине дяди своего Василия Львовича Пушкина, последовавшей сего Августа 20 дня в два часа пополудни; и покорнейше просят пожаловать на вынос и отпевание тела, сего Августа 23 дня в приходе Св. Великомученика Никиты, что в Старой Басманной в 10 часов утра; а погребение тела будет в Донском монастыре»[646].
25 августа, уже после похорон, П. А. Вяземский сделал запись в своей записной книжке, где еще раз рассказал о кончине Василия Львовича, и в этом рассказе, в отличие от его письма Вере Федоровне, написанном 20 августа в самый день смерти B. Л. Пушкина, появились некоторые новые подробности, которые Петр Андреевич хотел сохранить в памяти:
