У него заломило в висках, когда послышался шум встречной машины.

— Порядок, порядок! — тут же сказала Кротова. — Только не сворачивайте!..

Встречный грузовик промчался мимо, на миг посветив подфарниками. Его шум постепенно затихал. У Бунцева отлегло от сердца, виски отпустило.

— Привыкнете, — сказала Кротова. — Видите, как просто…

Попалась еще одна встречная машина, потом еще одна, а потом целая колонна машин, где на трех задник, сутулясь, сидели солдаты с автоматами, и ни одна из этих машин не остановилась, никто даже не окликнул мотоциклистов, хотя кое-кто из солдат и смотрел на них.

Видимо, никому не приходило в голову, что по шоссе, вплотную за колонной с боеприпасами, не таясь, едут советские воины.

— Ты скажи!.. — проговорил Бунцев. — Нет, ты скажи!..

Ощущение постоянной опасности, сознание дерзости собственных поступков опять горячило, опять вызывало прилив сил, пробуждало желание действовать еще отчаяннее.

— Близко подъехали! — предупредила Кротова. — Отставайте, отставайте, товарищ капитан! Нас не должны разглядеть!

Она, видимо, все время была настороже, ее не опьяняла эта поездка, не будоражил дьявольский риск. Она все взвешивала и учитывала.

«Ну черт! — в который раз подумал Бунцев. — Ну и ну!» — Он поубавил газу и немного отстал от грузовика.

— Довольно? — спросил он.

— Порядок, — отозвалась радистка, перевешиваясь через борт люльки и пытаясь рассмотреть шоссе впереди колонны. — Возьмите чуть левее, товарищ капитан, а?

Бунцев взял левее.

— Что там?

— Да как будто все спокойно… — сказала радистка. — Я смотрю, нет ли контрольно-пропускного впереди… Вроде нет…

Бунцев вернул мотоцикл на правую сторону шоссе.

— Километров пять отмахали, — сказал он. — Интересно, много у них бензина в бачке?

— А на указателе?

— Испорчен. Мотоцикл-то старый… Тоже мне раса господ!

— Обтрепались они, — с усмешкой сказала Кротова. — Не подрассчитали прогулку, вот и результат…

Некоторое время ехали молча.

Тускло светил стоп-сигнал идущего перед мотоциклом грузовика.

Под брезентом ворочались солдаты.

Проносились встречные машины.

— Слушай, — сказал Бунцев. — А если нагонять будут?

Кротова оглянулась:

— Вряд ли… А нагонят — посмотрим… Километров восемь есть?

— Есть.

— Еще бы столько… Если нагонять будут — присматривайте съезд с шоссе, товарищ капитан. Свернем.

— Лады. Промелькнула встречная.

— Если бы гады знали, кто тут едет… — сказал Бунцев. — Никогда бы не поверил, что так можно. Как во сне.

— Ничего, — сказала радистка. — Это сначала всегда так, товарищ капитан. Я тоже не верила первый раз.

— Это где было? — спросил Бунцев.

Кротова подождала, пока стихнет шум очередной встречной.

— Под Брянском, — сказала она. — Первый раз там. Под Брянском.

— Тоже на мотоцикле?

— Нет. На легковой. На трофейном, «фиате».

— Чего раньше не рассказывала?

— Так, ни к чему было, товарищ капитан, — сказала радистка.

Разговаривая, приходилось кричать, чтобы слова могли пробиться сквозь гул автомобильной колонны и грохот мотоцикла. Бунцев умолк. Умолкла и радистка.

В рассеянном свете проносились по бокам шоссе силуэты редких деревьев, побеленные столбики над водоотводными трубами и мостиками, телеграфные столбы со стайками фарфоровых изоляторов, по-птичьи присевших на деревянные перекладины, словно в поисках ночлега.

Километр. Второй. Третий…

— Машина! — тронула Бунцева за руку радистка.

Бунцев оглянулся. Их кто-то нагонял. Машина была еще далеко, но чувствовалось — она приближается, с каждой минутой «съедая» расстояние.

Капитан стиснул ручки мотоцикла, высматривая какой-нибудь пологий съезд. Но съезда пока не было. Вдоль шоссе все тянулся и тянулся глубокий кювет.

— Близко? — не оборачиваясь, не сводя глаз с обочины, бросил Бунцев.

— Еще можно… — отрывисто сказала Кротова.

Промелькнула минута.

— В крайнем случае останавливайте… — начала Кротова, но в этот самый миг Бунцев увидел съезд. Полевая дорога круто сползала вправо. Капитан сбросил скорость, отстал от колонны, медленно свел мотоцикл с шоссе.

— Быстрей! — сказала Кротова. — Гасите фару.

Они вслепую проскочили десяток метров, впоролись в откос, в кусты, и капитан остановил мотоцикл.

Кротова выскочила из люльки, вдвоем они быстро вытащили машину на ровное место.

Прислушивались. Догонявшая их машина промчалась мимо.

— Пронесло, — сказал Бунцев, вытирая пот. — Что теперь?

— Сколько мы дали? — спросила Кротова.

— Километров пятнадцать…

— Тогда хватит. Поехали в сторону.

Мотоцикл затрещал. Фара выхватила из тьмы поросшую травой дорогу. Бунцев дал газ. Дорога свернула влево, огибая холм, потом направо, огибая другой холм, пошла под уклон, на мотоцикл наплывали, сближаясь, глинистые откосы оврага, потом дорога круто бросилась вправо, и тут же перед летчиками вспыхнул яркий свет, и они увидели прижавшуюся к обочине легковую машину, какой-то высокий грузовик, и в ослепительном свете фар грузовика каких-то людей с оружием и других людей — связанных, стоящих на куче глины…

Бунцев, не выключая мотора, сорвал с шеи автомат и ударил, не раздумывая, по вооруженным людям.

Над ухом капитана резко и беспощадно бил автомат Кротовой…

Офицер связи армии капитан Леопольд Фретер нервничал. Ему было приказано срочно доставить в Токай, командиру учебного полка майору Риттеру, пакет командующего, а в тридцати километрах от Токая у мотоцикла испортился мотор, и вот уже полчаса Фретер стоял на шоссе, напрасно ожидая какой-нибудь попутной машины.

Водитель мотоцикла виновато копошился в моторе.

— Ты у меня пойдешь под арест, сукин сын! — выбранился несчетный раз капитан Фретер, подходя к мотоциклу. — Ты обязан следить за машиной!

— Господин капитан, это механики…

— На фронт пошлю, мерзавец! — оборвал Фретер. — Не разговаривай, а работай! Скотина!

Фретера разбирало зло. В кои веки выпадет такое замечательное поручение! Доставив пакет, можно было бы заночевать в Токае, и Фретер заранее предвкушал удовольствия ночи. Он знал одно местечко, где солдат может отдохнуть и забыться без всякого риска как для служебного положения, так и для здоровья.

«Как зовут ту шатеночку? — попытался вспомнить Фретер. — Ализа или Элла?.. Нет, кажется, все-таки Элла… Ализа — эта та, в матросочке, зеленоглазая».

Он всегда путал имена шатеночки и зеленоглазой, никак не мог твердо запомнить, какую как зовут, и это смешило Фретера, всегда придавало встречам особую пикантность.

Капитан отшвырнул сигарету, и красный огонек, прочертив полукруг, погас где-то в мокрой траве. Черт! Что толку мечтать, когда этот идиот не может исправить мотор, и, как назло, ни одной попутной!

— Долго еще? — спросил Фретер.

— Стараюсь, господин капитан… — уныло ответил водитель.

— Ну, смотри, задница! — пообещал Фретер. — Ты у меня запоешь! Я тебя научу держать машину в порядке! Научу!

Он опять закурил и стоял посреди шоссе, расставив ноги, мрачно вглядываясь в пустынную дорогу.

«Сволочь! — уныло думал водитель, ломая голову над тем, что же стряслось с мотором. — Сволочь! Из-за ерунды пропаду! Фретер такая скотина, что действительно на фронт может сунуть… Назначили, прости мне, господь, офицером связи такую жабу! Пьяница и бабник, сволочь! Говорят, из-за баб он под суд чуть не угодил, да у него дядюшка генерал, выручил племянничка… Сволочи! Пороха не нюхали, а туда же…»

Водитель Шпейдель остро ненавидел тыловых офицеров. Сам он долго служил в регулярных войсках, проделал польскую и югославскую кампании, участвовал в оккупации Норвегии, почти три года провел на русском фронте, где получил два тяжелых и одно легкое ранение. Шпейдель знал, почем фунт лиха. Он знал, что такое идти за огневым валом, знал, каково сопровождать танки, и, когда после второго тяжелого ранения попал в комендантские части, вздохнул с облегчением. Тут, конечно, тоже несладко было, в особенности если посылали против партизан, но все же легче. А последние три месяца вообще хорошо жилось. Посылали только на расстрелы. А это, как известно, дело тихое, неопасное…