Он опустил голову, опять прижался щекой к мокрой земле. Он понимал, что пытаться перейти канаву бессмысленно и невозможно.

Медленно, сантиметр за сантиметром, подтянулся штурман к самому краю канавы. Медленно, боком сполз в нее. Ледяная вода обожгла и сковала тело. Телкин всю волю напряг, чтобы не рвануться и не всплеснуть. Сползал, пока не нащупал ногами вязкое дно и не утвердился на нем. Перехватывало дыхание. Вода стояла возле губ. Телкин переставил ногу, держа моток проволоки с взрывателями над головой, нащупал дно, переставил другую ногу.

Он не смотрел на часовых. Увидят так увидят. Ничего не поделаешь. Надо идти…

Он с трудом выбрался из канавы: руки и ноги закоченели, не хотели повиноваться. Но отдыхать было нельзя. Приляг, уступи боли — и уже не сможешь пошевелиться.

Телкин пополз к мосту. Он не дрожал. Просто тело оледенело, еле волоклось по земле.

— Что? — шепнул Телкин, плача от боли. — Что, господин майор?..

Он сидел под мостом, прижавшись спиной к свае, и, засунув в рот негнущиеся пальцы, пытался согреть их, часто дыша. Пальцы не отогревались. Телкин покусал их, снова задышал часто и сильно, снова покусал. По грязному липу лейтенанта еще текли слезы.

— Врешь! — сказал он пальцам. — Врешь!

Над головой гремел настил. Свая дрожала.

— Врешь! — сказал Телкин.

Он не смотрел на часы и не знал, сколько минут прошло, пока он смог, наконец, пошевелить пальцами. А потом он смог сжать кулаки. Разжал. Сжал. Разжал. Сжал…

Он смотрел на руки и улыбался сквозь слезы.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — хрипло сказал Телкин. — Порядочек. Порядочек, Толя! Полный!

Он нашел немецкий провод и по проводу кое-как добрался до первого заряда, укрепленного на свае. Потом нашел второй заряд.

Настил грохотал, сваи дрожали. Вынимать немецкие электродетонаторы было нетрудно. Труднее было вставлять в гнезда электродетонаторов взрыватели от гранат. Проволока мешала. Плохо сгибалась. Натяни ее чуть-чуть — и все. Чеку выдернешь. Но Телкин справился со взрывателями…

Волосы под пилоткой намокли, на глаза натекал пот, губы стали солеными. Только ноги не согрелись. Ноги, пока он стоял и возился со взрывателями, совсем одеревенели. Телкин хотел присесть, чтобы снять сапоги, вылить воду, и едва не упал. Удержался за сваю. Хотел шагнуть — и не смог. Не смог. Ноги не подчинялись.

Он стоял под мостом, возле мерцающего ручья, на чужих, неподвижных ногах и растерянно смотрел на эти чужие, неподвижные ноги.

Пора было уходить, взрывать мост, а он не мог уйти. Он не мог сделать ни шагу. Он был беспомощен. Жалко, глупо беспомощен. Он даже нагнуться не мог, скованный холодом.

Он слышал, как на мост с лязгом взбирается танк. Он слушал этот тяжелый лязг, а снизу, от лодыжек, от коленей. поднималась невыносимая, цепенящая боль и заглушала лязг танка. Все заглушала.

«Воду! — тоскливо подумал Телкин. — Не вылил сразу воду из сапог…»

Боясь упасть, он держался за дрожащую сваю. Моток проволоки лежал возле ног. Можно было сколько угодно бранить себя — это ничего не меняло. Если и удастся отползти — уйдут танки…

На мост взбирался новый танк. Свая вибрировала. Казалось, она хочет вырваться из рук. Телкин приник к шершавому столбу.

«Удержаться!» — думал Телкин.

Бунцев ждал его.

Катя ждала.

Мама ждала.

«Удержаться!»

Боль подступила к груди. Она ломала штурмана, пыталась оторвать от сваи сведенные судорогой руки, мешала дышать.

Танк миновал мост. На смену ему въезжал на мост третий. Телкин различал, как рвут дерево стальные гусеницы.

Запрокинув голову, штурман сквозь слезы смотрел на черный настил. Пройдет этот танк, пройдет еще один, все пройдут, а он ничего не сможет. Ничего!

Кончился твой «особый счет». И ты кончился. Как это говорил майор Вольф? «Зачем вы тут дурака валяете, лейтенант?»

Телкин смотрел на настил.

— Сука! — с ненавистью сказал Телкин. — Ах ты, гадина! Сука!

Он сказал это не майору Вольфу. Он сказал это всему миру, где существовали вольфы. Воплощением этого проклятого мира был сейчас мост. И танк, идущий по мосту. И другие танки, ждущие своей очереди. Они торопились пройти. Они хотели уцелеть.

Танк достиг середины моста.

Штурман не мог нагнуться и дотянуться до мотка проволоки. Но дотянуться до заряда он мог.

Взрыватель плохо сидел в гнезде. С трудом удерживаясь на ногах, Телкин левой рукой сильно прижал взрыватель к заряду, зажмурился, отвернул лицо и выдернул железный стерженек.

Он успел удивиться тому, как легко подалась чека первому же усилию…

Командир стрелковой роты, наступавшей на взорванный мост, увидел тех, кто вел огонь по отступавшему противнику со стороны безымянного ручья.

Навстречу командиру роты, размахивая пилоткой, поднялась рослая, коротко стриженная дивчина с автоматом.

За дивчиной встали с земли трое мужчин. На самом берегу, силясь приподняться, возился четвертый. Рядом с ним неподвижно лежала маленькая фигурка в серо-голубой немецкой шинели.

Схватив рослую дивчину в объятия, командир роты крепко поцеловал ее.

Смеясь и плача, дивчина тоже поцеловала ротного.

— Партизаны? — спросил командир роты.

— Да! — сказала дивчина. — Партизаны! У нас раненые… Скорей!

— Не боись! — сказал командир роты. — Теперь не боись! К своим пришла!