За стенами старого арестантского вагона надрывно выли сирены. В отделении охраны тупо стучали сапоги солдат. В голосе начальника конвоя хрипел страх:

— Всем в укрытие! В вагоне остается Нагль!

— Смена кончилась, господин штурмманн[1]…

— Молчать! Повторите приказ!

— Приказано остаться в вагоне…

— Всё! Заприте дверь!

Топот оборвался. Дверь лязгнула. Сапоги стремительно простучали вдоль вагона, кто-то крикнул:

— Щель возле башни! — и опять ничего не стало слышно, кроме сирен.

— Наши! — сжимая плечо Шуры Нечаевой, шепнула Нина. — Наши летят!

Шура не успела ответить: в вагоне раздался отчаянный вопль. Десятки голосов подхватили его:

— Выпустите! Выпустите! Убийцы!

Женщины соскакивали с нар, топали, колотили в стены, трясли прутья решеток на крохотных оконцах.

— Выпустите! Убийцы!

Выпустите! Нина удержала рванувшуюся подругу:

— Не смей!

Вопли заключенных покрыл визг часового:

— Молчать! Молчать, шлюхи!

— Собирай наших! — быстро сказала Нина, подталкивая подругу. — Слышишь? Собирай!

— Перестреляю! — заорал часовой.

Вагон умолк. Лишь в дальнем углу кто-то тонко тянул на высокой ноте бессмысленное, потерянное:

— А-а-а-а…

— Падаль! — крикнул часовой. — Молчать! Всех… Всех убью, падаль!

Шура соскользнула с нар, уползла в темноту.

Нина ждала, слыша, как громко стучит сердце: так, так, так, так!..

Часовой Фриц Нагль отступил к двери.

Вызванное вспышкой ярости возбуждение ненадолго освободило от страха. Но сирены выли, выли, выли, и Фриц Нагль почувствовал, как опять холодеют внутренности.

— Святая дева Мария… — забормотал Нагль. — Святая дева Мария, спаси меня… Смилуйся, спаси…

Он не мог оторвать глаз от дверной решетки. По ту сторону решетки было спасение, ключ от двери лежал у Нагля в кармане, ключ оттягивал карман, но оказаться по ту сторону решетки Нагль не мог. Не мог. Он должен был охранять этих вшивых баб. Сорок вшивых, никому не нужных баб!

Фриц Нагль кое-что знал. Он знал, что начальник лагеря «Дора» продал этих баб по сто пятьдесят марок за голову фирме «Байер» для проведения опытов с новым снотворным. Значит, бабам все равно подыхать! Все равно! И если бы эшелон не застрял здесь, в Наддетьхаза, они бы уже подохли! Доехали бы до места и подохли! Но эшелон задержали на двое суток, и теперь из-за баб может погибнуть Фриц Нагль!

Нагль выругался. Рука сама скользнула в карман, нащупала большой холодный ключ. Часовой отдернул руку. Нет! Нельзя! Приказ!..

Нагль крыл начальника лагеря. Начальник получит шесть тысяч марок, а ты должен погибнуть, чтобы он получил эти шесть тысяч!

Нагль крыл начальника конвоя. Тот прекрасно знал, что смена Нагля кончилась, но оставил его в вагоне! Спасал своих дружков! Конечно, Нагль у них недавно, вот на нем и решили отыграться! Сволочи! Каждый думает только о себе! Он им это припомнит!..

Сирены выли, словно отпевали.

Фриц Нагль втянул голову в плечи, прижался к углу, крепко закрыл глаза.

— Святая дева Мария! — быстро бормотал он. — Святая дева Мария! Святая де…

Он не договорил, вспомнив, что на соседнем пути стоят цистерны с бензином и нефтью. Его снова бросило к двери.

Только теперь он понял, почему так спешил начальник конвоя. Почему сразу смылись остальные…

— Подонки! — простонал Нагль.

Его оставили на смерть! Цистерны — это смерть! Одна бомба — и смерть! Подонки это знали, драпанули, а его оставили! На смерть оставили!

Ноги часового Фрица Нагля подгибались, как ватные. Он судорожно сжимал в руке ключ от двери. В трех шагах стояли цистерны, сирены выли, а он не мог покинуть пост. Приказ! Он получил приказ! Приказ охранять баб! Шесть тысяч марок! Сволочи, подонки! Нельзя покидать пост! И все из-за баб! Из-за проклятых, вшивых баб, которым все равно подыхать!..

К воплям сирен примешался зловещий, хорошо знакомый часовому звук: звук пикирующего самолета. Яростно застучали зенитки.

— Вот когда! — сжался Нагль. — Конец!!!

И вдруг в смятенном мозгу вспыхнула молния: он может покинуть пост, если не будет баб!.. Никто не проверит!.. Никто не спросит!.. Бунт, и все!.. Да!.. А он останется жив!..

Фриц Нагль знал, что медлить нельзя. Но на долю секунды замешкался: идти на обман начальства…

Его тронули за рукав, и Нагль отпрянул, вскинув автомат:

— Назад!

Заключенная что-то кричала.

«Стреляй! — выл в Нагле страх. — Начни с нее!»

— Там офицер!.. — слышал Нагль. — Там стучит офицер!.. Зовет вас!.. Офицер!..

Нагль, вскинул голову. Только теперь он услышал настойчивый стук в противоположном конце вагона.

«Боже мой! Если бы я выстрелил!..» — с ужасом подумал Нагль.

Ему не достало времени сообразить, что офицер мог подойти сюда, к этой двери. Он думал, что ему повезло. Еще миг — и он расстрелял бы женщин, расстрелял при свидетеле, при офицере, обрек бы себя. А теперь он спасен! Офицер — это спасение! Если стучит — прикажет покинуть вагон! Что-нибудь прикажет!..

Оттолкнув заключенную, Фриц Нагль, рядовой СС, бегом бросился к дальней двери. Ключ он держал в руке. Он хотел поскорее открыть, поскорее услышать приказ!..

Он не понял, почему вагон внезапно вспыхнул, разлетелся на миллионы разноцветных искр. В спину что-то толкнуло, что-то сжало горло, дыхание Нагля прервалось, и он рухнул на затоптанный пол вагона, разжав обессилевшие пальцы и выронив спасительный ключ.

Шура, припав к подруге, пыталась оторвать ее от часового:

— Все, Нина! Все! Надо скорей!

Из распахнутой двери несло холодом, слышался голос Елены, кричавшей по-чешски:

— Женщины, бегите! Свобода! Бегите!

Мимо подруг, натыкаясь на них, молча отшатываясь, бежали заключенные.

— Нина, скорей!

Нина, тяжело дыша, глядела в стриженый затылок часового.

— Что? — спросила она. — Сладко? Сладко, гад? Получил? Лежишь? Все ляжете, все! Все до единого!

Она нащупала на шее Нагля ремень автомата, перевернула убитого на спину, плюнула в смутно белеющее узкое лицо, сдернула автомат. Голова эсэсовца глухо стукнулась об пол.

— Тварь! — сказала Нина. — Лежи, тварь! Лежи!

Они спрыгнули на землю последними. Возле вагона оставалась только Елена. Ждала. Она еще держал? в руке обрезок свинцовой трубы.

Слева, возле водонапорной башни, где недавно послышался взрыв, желтело угасающее пламя. Блики огня скользили по черным, лоснящимся бокам стоящих на соседнем пути цистерн. Цистерны походили на туши ископаемых чудовищ. Тупые рыла чудовищ пялились на пожар. Сирены выли не умолкая.

Шура неожиданно рванулась в сторону, уцепилась за поручни, полезла обратно в вагон.

Елена протянула к ней руки, закричала. Нина, ничего не понимая, топталась на месте. Потом опомнилась. Закинула автомат за спину, ринулась к площадке вагона… Но Шура уже мелькнула в проеме вагонной двери, почти свалилась в объятья подруг.

— Шура! Шура! Ты что?!

Шура оттолкнула их.

— Вот! Вот!

На широкой Шуриной ладони лежала коробка спичек.