…Шквал переместился налево, туда, откуда в черное небо вырывались огненные языки огрызающихся немецких батарей. Но впереди бушевал другой шквал. Шквал бушевал и за спиной отряда и где-то справа. Само небо рушилось на трясущуюся, опаляемую вспышками и заревами землю. Наступала советская пехота.

— Что с тобой? Что с тобой? — услышал Бунцев.

Нина лежала рядом, трепетными руками ощупывая его лицо и голову.

— Нога… — сказал Бунцев. — Левая…

Он напряг все силы, застонал, но ему удалось сесть.

— Ляг! — требовала Нина. — Ляг!

— Сапог… разрежь… — попросил Бунцев.

Нина нагнулась над его ногой. Бунцеву чудилось, что огромная онемевшая нога умерла. Но ему пришлось стиснуть зубы, когда лезвие ножа коснулось голенища.

— Что? — спросила подбежавшая радистка.

— Александр Петрович!.. Саша!.. Ранило? — говорил штурман. — Ранило? Да?..

— Не сбивайтесь, — процедил Бунцев. — Хотите, чтоб всех?.. Лечь!

Нина сняла разрезанный сапог.

— Осколок… — сказала Кротова. — Надо жгут.

— Возьми мой ремень, — процедил Бунцев.

— Лежите!

Радистка сбросила вещевой мешок, повозилась над ним, и капитан почувствовал, что ногу выше колена туго стягивает.

— Перевязать нечем… — сказала радистка. — Чью-нибудь рубашку…

— Мою, — сказал штурман. — Сейчас.

— У меня чистая, — сказала Нина. — Мою.

Она сбросила шинель, торопливо расстегивала немецкий китель.

— Брось! — крикнул Бунцев.

Нина стянула через голову рубашку Хаузера. Бунцев закрыл глаза.

— Оденься… Простынешь… — услышал он дрогнувший голос Кротовой.

Руки радистки ловко бинтовали его ногу.

Бунцева несли по двое на скрещенных руках, часто меняясь. На первой остановке он попытался опять встать на левую ногу и чуть не упал.

— Ищи укрытие! — сказал он Кротовой. — Оставите меня.

Радистка промолчала.

Так отряд добрался до берега ручья, преграждавшего путь на восток.

Бунцева опустили на землю. Нина спустилась к воде, принесла в пилотке воды, и капитан жадно выпил холодную, отдававшую тиной воду.

Горящий город, шоссе остались позади, справа. Артиллерия продолжала бить по городу, по шоссе, по ближним к шоссе холмам, а тут, на берегу ручья, было почти спокойно.

— Больно, родной? — спросила Нина, гладя голову Бунцева.

— Терплю, — сказал он, поймал ее руку и сжал в ладони. — Ольга! Сколько до наших?

— Километра четыре, — сказала радистка. — Я думаю, четыре.

Она сидела рядом, глядя на судорожные артиллерийские зарницы, опаляющие небо на востоке.

— Надо идти! — сказал Бунцев. — Отдохнете — и пойдете.

Люди молчали.

— Ты слышала? — повысил голос Бунцев.

— Все выйдем, — сказала Кротова. — Близко… Разрешите разведать ручей, товарищ капитан? Может, он к нашим заворачивает? Нас берег прикрыл бы…

— Разведай, — нехотя согласился Бунцев. — Только быстро.

— Слушаюсь, товарищ капитан.

Радистка встала, сбросила шинель.

— Карл! — позвала она. — За мной!

Оставшиеся сбились около капитана. Лежали. Слушали гул артиллерии, смотрели на восток.

Радистка и шофер полковника Хаузера возвратились через тридцать пять минут. Ручей, как и предполагал Бунцев, к линии фронта не заворачивал.

— Но там мост, товарищ капитан! — быстро сказала Кротова, опережая приказ Бунцева. — Двухпролетный. И по нему техника идет.

— Далеко?

— Метров триста отсюда… За поворотом… Немцы его минировали, взрывать будут.

— Мост… — сказал Бунцев. — А охрана?

— Только на въезде и около съезда. Четверо часовых.

— «Только»! — сказал Бунцев.

— Подойти к мосту можно, — сказала Кротова. — Подползем по берегу. В темноте сверху не увидят. И услышать нельзя. Огонь же! И машины грохочут…

Бунцев молчал, не принимая решения.

— Немцы увозят артиллерию, — сказала Кротова. — Боеприпасы везут. Это же все на наших обрушится… И танки отойдут…

— Чем взрывать? — спросил Бунцев.

— Взрыватели от гранат есть. Вынуть из зарядов запалы, вставить взрыватели.

— А нашим мост не понадобится?

— Его же взорвут.

— Да. А если провода перерезать?

— Не дураки. Обнаружат.

Бунцев молчал, вглядываясь в темень, скрывавшую неизвестный мост.

— Разрешите, товарищ капитан? — спросила Кротова.

— А проволока у нас осталась? — спросил Бунцев.

— Метров пятьдесят есть. Достаточно.

— Ни черта не достаточно, — сказал Бунцев.

— Достаточно, товарищ капитан. За глаза хватит.

— Технику же увозят, — сказал Телкин. — Позвольте мне, Александр Петрович. У меня особый счет.

— Мне проще, товарищ капитан, — сказала радистка.

Бунцев задумался. Телкин стоял над командиром, и Бунцев, не видя, знал, какое у штурмана сейчас лицо.

— Лейтенант Телкин пойдет, — сказал Бунцев, и Телкин шевельнулся, тотчас стал снимать шинель. — Дайте ему запалы и проволоку.

— Может, вместе тогда… — тихо сказала радистка.

— У кого взрыватели? — спросил Бунцев. — У тебя?

— У меня, — сказала радистка.

— Александр Петрович… Вот… На всякий случай… — сказал Телкин.

— Что?

— Письма…

Бунцев взял из руки штурмана тоненькую пачку писем.

— Мы ждем здесь, — сказал Бунцев. — Взорвешь и сразу возвращайся. Ясно?

— Ясно, — сказал Телкин.

Бунцев запихал письма в планшет.

— Кротова и Мате тебя проводят, — сказал он. — К мосту им не подходить. Ты — старший в группе. С тебя спрос.

— Ясно, — сказал Телкин. — Все будет в ажуре… Можно идти?

Бунцев помедлил:

— Иди! Ждем!

— Стоп! — сказал Телкин ползущим за ним Кротовой и Мате. — Останетесь тут.

До моста оставалось не больше сотни шагов. Снизу, от воды, на фоне зарниц мост рисовался с удивительной четкостью. По нему медленно полз тягач с орудием.

Телкин протянул руку, и радистка подала ему моток проволоки с привязанными за чеки взрывателями.

— Осторожней, Толя… — шепнула она.

— Знаю, — буркнул Телкин, не отрывая глаз от моста, от тягача и орудия, уже сползавших на западный берег.

Он немного полежал, отдыхая.

— Часовые не увидят, — напомнила радистка. — Сверху не видно.

— Ладно.

Мундир промок, и сырость, поначалу приятная разгоряченному телу, теперь мешала, вызывала озноб.

— Пошел, — сказал Телкин.

Он медленно полз по берегу ручья, по вязкой, грязной пойме, осторожно передвигая руку с мотком проволоки и взрывателями, и неотрывно глядел на мост. Орудийный грохот заглушал все звуки, даже шум моторов на дороге, ведущей к мосту, и машины с орудиями въезжали на мост и съезжали с него беззвучно, как в немом кино.

— Не слышно шума городского… — сказал себе штурман словами внезапно пришедшего на ум романса, который любил певать отец. — Едут, сволочи!..

Он опять полежал, отдыхая, и опять пополз, метр за метром одолевая расстояние, отделявшее его от моста.

Орудия гремели так, как они гремят только перед рассветом, перед решительным штурмом. Тягачи с орудиями все въезжали на мост и скатывались, въезжали и скатывались.

Телкин полз.

Гладко выбритая, припудренная рожа майора Вольфа припомнилась штурману. Припомнились насмешливый прищур и издевочка: «Да куда вы от меня пойдете, лейтенант?..»

— Вот, иду, гад! — сказал Телкин вслух. — Видишь? Иду! И ты меня не остановишь.

Он прополз еще с десяток метров и замер, увидев прямо перед своим лицом тусклую воду отходящей от ручья канавы. Неширокая, метра на полтора, канава дышала холодом. Прижимаясь щекой к мокрой земле, штурман с отчаянием смотрел на тусклую, равнодушную воду. До моста оставалось рукой подать, он был у цели, а тут — канава. Ее надо переходить. Но как ее перейдешь?

Телкин чуть-чуть приподнял голову. По мосту шел очередной тягач. По обеим сторонам моста маячили черные фигуры в касках. Четыре черные фигуры в касках. Кротова с Карлом разведали точно.

«Нашумлю! — с отчаянием думал Телкин. — Нашумлю, и конец…»