Двое вытащили лопаты и кирки, отнесли шагов на пятнадцать от грузовика, прикинули на глаз расстояние, отнесли инструмент еще шагов на пять. Трое других тем временем, повозившись в фургоне, стали выводить оттуда людей. Какую-то рослую девушку и двух мужчин они вытолкали, а затем сбросили на землю два тела. Рослая девушка закричала. «Убийцы проклятые!» — услышал Телкин.
Мужчин прикладами автоматов заставили подойти к выкинутым из фургона телам. Выполняя приказ эсэсовца, они нагнулись, подняли одно — из тел, отнесли к тому месту, где лежали лопаты и кирки, потом вернулись за вторым.
— Мерзавцы! Подлые убийцы! Мерзавцы! — крикнула фашистам рослая девушка, разгибая спину. — Все равно не спасетесь! Все равно!
«Наша! Наша! — с отчаянием думал Телкин, глядя на девушку. — Их привезли на расстрел! Немцы хотят, чтобы я… Вот чего, гады, хотят! Вот зачем!.. Ух, гады, сволочи! Гады!»
Эсэсовец отдал новую команду, водитель грузовика залез в кабину, развернул фургон радиатором к привезенным на казнь, включил фары. Свет ослепил обреченных, они невольно подняли руки, заслоняясь от ярких потоков его.
— Зо! — крикнул Миних. — Вундершон!
Он все суетился где-то сбоку, забегал с разных сторон, словно выбирал место, откуда лучше будет смотреть.
Эсэсовец приказал водителю потушить фары. Фары погасли. Теперь у грузовика горели только подфарники. Но пока свет бил прямо в заключенных, Телкин успел разглядеть их: статную русоволосую девушку в рваном полосатом одеянии, сутулого седоволосого мужчину в рыжем пиджаке и невысокого, видимо, тоже пожилого человека с темными усами.
«Наши, наши! — думал Телкин. — Ведь наши!..»
Охранники приблизились к своим жертвам, сунули им в руки лопаты, указали, где копать. Какое-то замешательство возникло там, но спины охранников загораживали место казни, и штурман не мог разобрать, что произошло. Громкая немецкая брань заглушила протестующие голоса, потом все смолкло, и Телкин различил стук лопат, вынимавших землю.
«Копают… Сами себе… — с ужасом и тоской понял Телкин. — Сами себе…»
Можно было, конечно, броситься на эсэсовца, распоряжавшегося казнью, сбить его.
«Они же хотят, чтобы я стрелял! — лихорадочно думал Телкин. — Они дадут мне оружие!.. Надо ждать, пока дадут оружие!.. Только бы дали оружие!..»
К штурману приблизился Миних, потрепал лейтенанта по плечу, засмеялся.
— Пикник! На пикнике можно пить! Хотишь?
Он протягивал штурману флягу. От самого Миниха уже попахивало.
Телкин брезгливо отдернул голову. Пить после такого дерьма!..
Миних опять расхохотался:
— Не бойсь! Коньяк! Пей!
Он все тыкал и тыкал флягу, и Телкин с трудом удерживался от искушения трахнуть лейтенанта.
— Не пью коньяк! — сообразил, наконец, что сказать, Телкин.
— Нихт?! — удивился Миних. — А! Ты любишь водка? Верно? Руссиш водка! О! Да! Это продукт колоссаль!
«Погоди, продукт!» — подумал Телкин.
Эсэсовцу, видимо, не нравилось, как идет работа. Он поглядел на часы, покачал головой и отдал какой-то новый приказ. Тотчас двое охранников взяли лопаты, стали помогать рыть могилу.
Эсэсовец и Миних о чем-то посовещались, подозвали водителя грузовика, тот козырнул, подбежал к фургону, снова включил фары. С помощью охранников обреченные на казнь уже углубились в землю по колено. Миних помахал копавшим эсэсовцам, попросил отойти, присел на корточки, и Телкин увидел: Миних снимает сцену рытья могилы.
«Ублюдок! Подонок! — клокотало в душе у Телкина. — Тварь!»
«Его — первого, — решил Телкин. — Как дадут оружие. Первого…»
Бунцев остановил мотоцикл перед выездом на шоссе и стоял с выключенной фарой, прислушиваясь и приглядываясь. Машины проходили редко, все одиночные.
— Нам нужна колонна, — шепотом повторяла радистка. — За одиночной машиной не наездишься. Остановят ее — и нас остановят. Не успеешь развернуться. А в хвосте колонны или хотя бы двух машин мы хозяева положения. Пока у головной документы проверяют, мы за несколько километров окажемся…
Но колонны пилоты пока не видели. Бунцев нет-нет да оглядывался назад, на щебенку: нет ли погони? Оглядывалась и Кротова. Автомат она держала наготове.
Показались огоньки, послышался шум мотора. Бунцев насторожился, с нетерпением ждал, пока станет понятно: одиночная машина показалась или их несколько идет…
Машина была опять одиночная и легковая.
— Черт! — сказал Бунцев. — Сговорились они, что ли?
— Ничего. Будет колонна или грузовик, — сказала Кротова. — Должны быть.
— Ага! — сказал Бунцев. — А куда пойдут?
— Все равно, — сказала радистка. — Нам бы километров на двадцать отъехать… Нам же все равно, товарищ капитан!
Бунцев, однако, не считал, что им все равно, куда ехать. Его так и тянуло оказаться поближе к линии фронта. А чтобы оказаться поближе к линии фронта, следовало двигаться, как думал капитан, направо по шоссе, на северо-восток. И ему страстно хотелось, чтобы первая колонна машин показалась слева.
Он понимал, что ехать придется за любой колонной, откуда бы она ни появилась, так как от щебенки надо уезжать немедленно, но ему очень хотелось, чтобы колонна появилась слева.
Он и смотрел больше влево, словно силой взгляда мог вызвать из ночной тьмы желанные огоньки.
Азарт первой удачи постепенно остывал, и, хотя нервы были напряжены по-прежнему, капитан снова начинал рассуждать трезво. Его вовсе не манили ночные приключения, подобные нынешнему. Его место, как ни крути, было не здесь, а за штурвалом бомбардировщика. В конце концов он был летчиком, и он имел право быть летчиком, и должен был поскорее вернуться в полк, вместо того чтобы шарахаться по немецкому тылу с сомнительными надеждами на то, что удастся прикончить еще двух — трех гитлеровцев.
Он все поглядывал влево, и огоньки небольшой колонны первой заметила Кротова.
— Товарищ капитан! — тронула она Бунцева за рукав.
Бунцев повернул голову и даже крякнул с досады. Колонна шла справа…
— Пропустите машины и выезжайте! — сказала Кротова. — Держитесь на расстоянии сотни метров от задней. Чтобы затормозить или свернуть можно было…
— Ладно! — бросил Бунцев.
Приходилось подчиняться обстоятельствам, и он был достаточно умен, чтобы подчиниться им.
Колонна приближалась. Она двигалась с потушенными фарами, и только рассеянный свет подфарников выдавал ее.
— Авиации-то боятся! — с быстрой усмешкой сказал Бунцев.
Головная машина поравнялась с пилотами: громоздкий, укрытый брезентом грузовик. Под брезентом угадывались ящики.
— Боеприпасы, наверное, — сказала Кротова. — Ах, ты… Одну бы миночку сюда! Хоть одну бы миночку!
— Ладно тебе! — бросил Бунцев, не отрывая взгляда от проходящих машин. — Скажи спасибо, что не видят нас! Миночка!
Он насчитал пятнадцать машин.
— Пора! — сказала Кротова. — Пора, товарищ капитан!
Волнуясь, Бунцев стронул мотоцикл, выехал на шоссе поехал за колонной. Красный стоп-сигнал замыкающего грузовика маячил перед глазами в каких-нибудь сорока шагах Капитан отлично видел, что у заднего борта грузовика, укрывшись брезентом, сидят солдаты. Несколько солдат. Наверное, из охраны колонны. Один даже приподнял брезент, поглядел на приставших к колонне мотоциклистов, но почти тотчас же отвалился к товарищам. Брезент опустился…
— Не разглядел, — сквозь зубы, взволнованно сказал Бунцев.
— И не разглядит, — спокойно ответила радистка.
Бунцев покосился на нее. Кротова сидела в люльке, держа автомат на коленях, откинувшись на спинку сиденья, и только щурилась. Бунцев покачал головой.
Сам он отнюдь не испытывал ни облегчения, ни покоя. От одной опасности они с Кротовой уходили, верно. Но только для того, чтобы втравиться в десятки новых. Бунцев просто предчувствовал, что добром такое наглое вторжение на немецкое шоссе не кончится.
