Короче говоря, явно терзаясь сомнениями, а одновременно и угрызениями совести, Лопе, связанный по рукам и ногам собственной порядочностью, никогда его не покидавшей, захотел избавиться от того, что считал результатом дурного воздействия семейства Елены Осорио, и объявил ей, что отказывается предоставлять свои пьесы ее отцу и что впредь будет предлагать их директору другой труппы — Гаспару де Порресу, человеку известному. Именно это он заявит позже на процессе: «Из-за того, что я испытывал некоторые неприятности, все пьесы, которые я писал впоследствии, предназначались Порресу, и именно поэтому меня и преследуют. Ибо если бы я продолжал отдавать мои пьесы господину Веласкесу, он и члены его семьи вовсе не возжелали бы упрятать меня в тюрьму».

Действительно, родители Елены мирились с тем, что их дочь изменяет законному супругу, состоя в любовной связи с Лопе де Вега, только до тех пор, пока он соглашался обеспечивать труппу Херонимо Веласкеса своими пьесами и пока не стал серьезным препятствием для того, чтобы Елена пользовалась щедротами любовников с более толстыми кошельками, чем у него. Теперь же, когда Лопе пытался «присвоить» их дочь, когда предъявлял на нее права и когда вздумал помешать ей принимать ухаживания Франсиско Перрено де Гранвела (о которых, чтобы не обидеть Елену, он говорил на процессе тактично и скромно, назвав их «неприятностями»), теперь, когда он к тому же отказал им в праве извлекать доходы из «плодов его пера», семейство Веласкесов приняло решение его «обезвредить».

Им оставалось лишь найти главный пункт обвинения, причину возбуждения иска. И вот они спровоцировали арест Лопе, обратив против него его же собственный талант и ту легкость, с коей из-под его пера выходили стихотворные и прозаические произведения. Дело в том, что в конце 1587 года по Мадриду ходило немало не слишком приятных слухов о семействе Веласкесов, а также множество пасквилей, памфлетов и эпиграмм, наносивших ущерб репутации этого семейства. Итак, семейство, приписав все эти пасквили, памфлеты и эпиграммы перу Лопе де Вега, обратилось с жалобой в суд, вчинило ему иск, и в результате драматург был заточен в тюрьму. Речь шла, с одной стороны, о стихах, написанных на так называемой «кухонной» латыни, героем которых был брат Елены; объединены эти сатирические стихотворения были в своеобразный сборник под названием «Против доктора Дамиана. Сатира первая», а с другой стороны — о стихах, написанных на кастильском наречии, в которых употреблялись выражения резкие, грубые, порой даже малопристойные, почерпнутые из живой разговорной речи, что в ходе процесса могло повредить автору. Однако следует заметить, что пасквили в стихах, изобиловавшие крепкими словечками и отличавшиеся чрезвычайной резкостью, а иногда и жестокостью, были в то время делом привычным и могли быть плодами трудов людей очень умных, славившихся изяществом стиля; так, и Кеведо, и Гонгора во всей полноте проявили свои таланты в этом жанре, а мишенью для Гонгоры неоднократно служил наш Лопе. Вот пример такого памфлета, в котором напрямую говорится о Елене Осорио и ее родителях:

Эти стихотворения, собранные в довольно значительный по объему сборник, сегодня называются «приписываемыми перу Лопе», ибо не было представлено ни единого доказательства, что именно он является их автором.

Но вернемся к процессу против Лопе. Сначала он спокойно и твердо отверг обвинения в авторстве этих пасквилей и памфлетов. Но вскоре своим красноречием он сам загнал себя в ловушку. Увы, то, что сегодня составляет основу его воистину всемирной славы, тогда поспособствовало его поражению: непринужденность, легкость, изящество и убедительность его речи — все эти достоинства, что проявлялись и в его творчестве, обернулись против него, ибо судьи оценили эти качества в его речах в суде и пришли к выводу, что он превосходным образом мог поставить свои таланты на службу злословию и поношению семейства Веласкесов. К тому же на слушании показаний свидетелей 15 января 1588 года не было недостатка в свидетельствах как мужчин, так и женщин, которые охотно поведали о том, какое недовольство семейством Веласкесов подсудимый взрастил в своей душе, как открыто и с каким пылом, даже с яростью его демонстрировал.

Следует сказать, что Херонимо Веласкесу не составило особого труда найти поддержку в околотеатральной среде, изобиловавшей сомнительными личностями, а также многочисленных свидетелей, готовых дать показания в его пользу, коих он нашел среди соседей в своем же квартале, населенном простолюдинами. Многие из этих людей жаждали хотя бы раз в жизни «утереть нос» человеку, столь разительно отличавшемуся от них самих, поэту, возомнившему себя дворянином, и были чрезвычайно рады, что им представилась возможность сыграть с ним злую шутку. С каждым днем возраставшая слава Лопе, его красивое лицо, статная фигура, его обаяние кое-кого очень сильно задевали, даже раздражали, а потому у него появилось множество врагов. Именно в связи с этим процессом Лопе узнал об истинном отношении к нему тех, кого он считал друзьями, в большинстве своем они не смогли или не пожелали опровергнуть обвинения, выдвинутые против него.

Оказавшись в камере в полном одиночестве, Лопе был вынужден мысленно сосредоточиться на себе самом. Осознал ли он, что его действия сами по себе не задели бы чести родителей Елены? Возможно — да, возможно — нет, ибо только в 1616 году, когда его будут терзать мысли о самых скандальных любовных похождениях, Лопе вынужден будет признать, что непреодолимая потребность писать имела для него роковые последствия, и он даже выскажет предположение, что его перо причинило ему больше зла, чем его образ жизни.

Вместе с тем Лопе ощущал, что жизнь он вел далеко не безупречную с точки зрения благоразумия и морали, более того, он был даже вынужден признать, что злоупотреблял безграничной властью, которую давала ему любовь, не задумываясь о нравственной стороне. Лишили ли Лопе эти размышления уверенности в себе? Как бы там ни было, но 3 января он обратился с просьбой предоставить ему личного куратора в лице господина Диего де Исманди, на что и получил согласие состава суда по причине своего несовершеннолетия перед лицом закона; правда, это выглядит несколько странно, потому что в Испании того времени совершеннолетними становились с 25-летнего возраста, а Лопе этого возраста к тому времени уже достиг.

Более того, после сравнений почерков, результаты которых были отнюдь не в пользу Лопе, 9 января 1588 года в ходе допроса он по своей же собственной вине оказался в еще худшем положении. Он неоднократно противоречил сам себе в показаниях и, чтобы доказать свою непричастность к тому, в чем его обвиняли, без колебаний впутывал в данное дело и компрометировал некоторых знакомых. Например, приписывал авторство некоторых эпиграмм, написанных на латыни, одному из своих соучеников, с которым был в приятельских отношениях в Королевском колледже иезуитов, — некоему лиценциату Алонсо Ордоньесу, к тому времени уже умершему.

В конце января суд уже был готов к вынесению приговора, но тут произошло нечто неожиданное (что сегодня мы назвали бы сенсацией), причем многие утверждали, что сам Лопе якобы был причастен ко всему случившемуся, так как преследовал некие непонятные цели. Итак, истцы вновь попросили об аудиенции у судьи Эспиносы, и тот согласился их выслушать. Представители семейства Веласкесов утверждали, что Лопе в камере часто посещают дамы, что он продолжает писать свои пасквили и клеветнические, позорящие их, Веласкесов, письма. 5 февраля между 10 и 11 часами вечера камеру Лопе подвергли обыску, в особенности внимательно осмотрели сундучок с его пожитками, где и нашли множество писем, адресованных ему и написанных женщинами, но не нашли ни одного вещественного доказательства его вины, то есть компрометирующих писем, якобы написанных им от имени Елены Осорио.