— Короче! — сказал редактор по старой привычке: он услышал, что кто-то вошел в кабинет.

Полное молчание. Только рука протянулась над столом и положила два червонца. Следом за червонцами на стол лег брусок масла в пергаментной бумаге.

Редактор поднял голову. У стола стоял удивительно знакомый человек. Кто бы это мог быть?

Человек улыбнулся, и редактор сейчас же узнал его и даже вспомнил фамилию. Это был Джек Восьмеркин, постаревший на два года. Лицо его возмужало, он весь стал плотнее и солиднее.

— Садись, — сказал редактор ласково. — Это что за штуки?

— Долг возвращаю, — ответил Джек.

— А масло?

— Продукция нашего колхоза. Там на другой стороне прессом отжато: «Новая Америка»… Вот…

— Значит, ты есть уже больше не хочешь?

— Нет, не хочу.

— Отлично. Посиди пять минут молча, а потом мы с тобой поговорим.

Джек сел на диван, положил нога на ногу, оглядел кабинет. Комната изменилась за два года: новые обои, шкапы. Стекло на столе редактора. Но стол прежний. Джек вспомнил, что на углу этого стола он обедал два года назад. Ел щи и кашу. Воспоминания заставили улыбнуться, вызвали краску на лице.

Редактор кончил просмотр статьи, позвонил курьерше, отправил рукопись в набор.

— Ну, Восьмеркин, — сказал он, подсаживаясь к Джеку, — очень приятно тебя видеть коммунаром. Летний мне много рассказывал. Говорил, что ты на помещице женился. В чем дело?

— Так вышло… Она хоть и помещица, но из трудовой семьи. Ее отец ученый моряк был, его и советская власть оценила: усадьбу им оставила. И она сама работница хорошая.

— Однако, когда дубы решили рубить, она возражала.

Джек посмотрел на редактора с удивлением: откуда он все знает?

— За дубы заступалась, — сказал он со вздохом. — Но мы их все-таки порубили частью. Они нам службу сослужат.

— Так, так. Ты зачем в Москву-то приехал?

— Начинается весна, — ответил Джек и улыбнулся. — Ну, конечно, много чего нужно. На месте не все достанешь.

— Небось, насчет трактора беспокоитесь?

— А то как же? Без него земли не поднимем. За тем отчасти и приехал.

— И напрасно. Трактор на ваше имя в губернском складе забронирован. Известят вас, когда получать.

— «Фордзон»? — спросил Джек, и голос его почему-то дрогнул.

— Нет, похоже, что «интернационал».

— Здорово… По плану динамка нам еще нужна.

— Ну, брат, всего сразу нельзя. Ведь не одна ваша коммуна в СССР.

— Это я понимаю.

— Тебе еще придется отчет перед нами держать. И планы на будущее рассказать.

— Это можно, — ответил Джек и вытащил из кармана записную книжку. — Земли у нас…

Редактор засмеялся.

— Подожди, подожди… Прошли те времена, когда мы с тобой за чайком беседовали. Отчет ты должен сделать на общем собрании. Ты — представитель колхоза, мы — шефы… Сумеешь все рассказать?

— Сумею.

— На-днях соберем собрание.

— Угу.

— Ты где остановился-то?

— Пока нигде. Прямо с вокзала сюда пришел. Думаю у товарища Летнего пожить. Он звал.

— Можешь и у меня, если хочешь. Диван у меня еще стоит.

— Спасибо. Только вы мне все-таки объясните, как к товарищу Летнему пройти.

— Объясню. Знаю, что вы с ним сдружились. Он уж о вашей коммуне очерк написал.

Редактор подошел к столу, дослал из ящика журнал, подал Джеку. Тот прочел заголовок очерка «Новая Америка». Вдруг как-то забеспокоился, заерзал на месте.

— Марки у вас загородной не найдется?

— А что?

— Письмо надо в коммуну написать. Про доклад и про очерк. Они меня писать почаще просили.

Редактор дал Джеку марку, конверт и бумагу. Тот примостился на углу стола и начал сосредоточенно писать. Доехал благополучно. Трактор забронирован на складе. В журнале был очерк Летнего. В очерке описаны Бутылкин, Николка Чурасов и Чарли, все под своими именами. Журнал привезет с собой — в конверт его не всунешь.

В письмо Джек вложил отдельную записочку для Чарли, просил приятеля понаведаться на склад, узнать там о тракторе и приготовить место для машины в сарае. В общем писать пришлось много, столько сразу Джек давно не писал.

— Теперь я пойду, — сказал он, заклеив конверт.

— Ладно. Приходи завтра сюда в это время, о собрании поговорим.

— Пока.

Джек вышел из редакции и начал искать почтовый ящик. Нашел, опустил письмо и тут же рядом с ящиком заметил телеграф. Не выдержал искушения, зашел на телеграф, дал телеграмму Николке:

Потом пошел бродить по Москве.

Он шел собственно к Егору Летнему, но по пути отклонялся в стороны, останавливался у витрин, заходил в магазины. Купил несколько книжек о куроводстве, разведении гусей и изготовлении кирпичей.

Шел по улице и все разглядывал рисунки в книжках.

Летний жил на Арбате, и Джек без особого труда отыскал нужный дом и квартиру. Только позвонил он не три раза, как надо было, а раз, и ему открыл дверь не Летний, а какая-то старуха. Джек справился о писателе. Оказалось, что тот дома. Джек постучал в его комнату. Оттуда раздался громкий собачий лай, а потом и Летний отозвался:

— Войдите!

Джек открыл дверь, и сейчас же на него бросилась невзрачная собака среднего роста, злая-презлая.

— На место, Барсук! — закричал Летний неистово.

Потом протянул руки:

— Здорово. Яша!

Они обнялись и поцеловались. Джек оглядел комнату.

Книги у Летнего лежали прямо на полу, у стены, в рост человека. На столе тоже были набросаны книги. Газеты же были везде: и на стульях, и на подоконнике, висели и на крюках по стенам.

— А я и не знал, что вы в библиотеке живете! — сказал Джек удивленно.

— Да это не библиотека, а просто беспорядок, Яша. Книг тут немного.

— А все-таки… Неужели все прочли?

— Пока не все. Читаю. Такое наше дело, Яша. Много читать приходится, чтоб немножко написать. Ну, садись и рассказывай.

Летний усадил Джека на диван и начал расспрашивать его решительно обо всем, словно вчера только уехал. Спрашивал он о мастерской, пионерах, Петре Скороходове и старике Громове. Джек отвечал на все вопросы кратко. Всякий раз, как он хотел рассказать что-нибудь поподробнее и поднимался с дивана, невзрачная собака вскакивала и зловеще рычала. Летний кричал на нее, она укладывалась у окна и оттуда следила за Джеком пристальным взглядом.

Джек чувствовал, что она может укусить в любой момент, и больше глядел на собаку, чем на Летнего.

— Прямо не знаю, что с ней делать! — пожаловался писатель. — Приятель у меня умер, и эта собака у него осталась. Я ее сюда привел, думал, что куда-нибудь пристрою, да никто не берет. Хочу объявление в газете дать. Неудобно мне с ней: хлопот много. Да и в квартире обижаются: детей пугает. А прогнать жалко.

— Уж очень безобразна! — сказал Джек.

Собака действительно была некрасива. Ноги длинные, как насмех вытянутые, тело небольшое, все покрытое каким-то пухом желтоватого цвета. Уши мягкие, вислые, не длинные, не короткие.

Таких собак любят рисовать карикатуристы в юмористических журналах.

— Эта собака замечательная, — произнес Летний с гордостью. — Не смотри, что некрасива. Умница.

— А какой породы?

— Эдель-терьер. Английская военная собака. Она и раненых отыскивает, и телефонный провод занести может, и письмецо стащит на передовую позицию. Ты обрати внимание, цвет-то у нее какой, защитный. Ее из Берлина привезли. Немцы несколько штук в плен на войне взяли, ну и развели породу. Эта по военной части не обучена, ее по другой специальности пустили: ищейка. Если на след напала, ничем ее не собьешь. Хочешь, сейчас платок в окно выкину, она принесет.