— Правильно, Таня! — крикнул Маршев. — В самую точку попала.

Но Джек слушать не стал, махнул рукой и выскочил из комнаты. Скоро вернулся в картузе и куртке.

— Собирайся, Татьяна! — закричал он жене. — Поедем в город, я там себе работу найду.

Затем повернулся к Чарли и спросил по-английски:

— Автомобиль у тебя в порядке, старик?

— В полном порядке.

— Вот он нам и пригодится, дружище. Заводи машину, мы сейчас уезжаем в город.

Чарли, как всегда, ничего не понимал на собрании и хлопал глазами. Теперь ему показалось, что Джек решил ехать в город жаловаться. Значит, надо действовать без промедления.

Американец скользнул в коридор, а Джек снова обратился к Татьяне:

— Что же, идем?

Татьяна не двинулась с места. Все в полном молчании глядели на нее.

— Я остаюсь в коммуне, — тихо сказала Татьяна.

Маршев страшно громко захлопал в ладоши, остальные тоже захлопали. Яшка побледнел, закричал:

— Ага, боишься с имением расстаться, помещица! Ну что ж, сиди…

Он выбежал из комнаты. Слышно было, как стукнула входная дверь. Собрание было прервано. Коммунары высыпали на крыльцо. Сильный дождь шумел на дворе.

Вдруг у каретного сарая застучала машина, и автомобиль реванул своими белыми огнями по дождю. Пелагея Восьмеркина заголосила и бросилась с крыльца:

— Яша, Яша, постой!

Но догнать машину она не могла. За воротами, в дубовой аллее, автомобиль прибавил ходу и пропал в темноте.

Николка Чурасов сейчас же собрал ячейку.

— Объявляю экстренное заседание открытым, — сказал он. — Тужить не надо, товарищи. Не может быть несознательных коммунаров, а тем более председателей. Нам, конечно, Восьмеркина лишаться нежелательно, но и в пояс кланяться ему не будем. Думаю я, что он сам к нам вернется дня через три. Семья его здесь осталась и все имущество. Я поэтому о машине вопроса заострять не стал. Вернется он поспокойнее, тогда мы с ним поразговариваем.

Ячейка Николку поддержала. Однако насчет трех дней он ошибся.

Джек и Чарли обменялись в автомобиле всего несколькими словами: Джек попросил ехать в город, Чарли согласился. Дальше разговор не пошел.

Джек был слишком рассержен и не стал рассказывать приятелю всех подробностей ссоры. Да он и не знал, как рассказывать. Почва ушла у него из-под ног после отказа Татьяны ехать вместе с ним.

А Чарли не стал расспрашивать Джека потому, что слишком был занят машиной. Дождь размыл дорогу, грязь облепила колеса, и автомобиль еле двигался. А на втором километре от коммуны, при подъеме на горку, колеса забуксовали, и машина стала.

Ребята вылезли из-под брезента на грязную дорогу, обломали ближайшую ольху и набросали веток под колеса. Дождь и темнота действовали удручающе. Джек тяжело вздохнул и плечом уперся в машину. Чарли сел за руль. Но машина не двинулась с места.

— Назад бы пошла, — сказал Чарли. — А в гору сейчас не влезет.

— Кончится дождь, полезет и в гору, — пробурчал Джек. — Туши фонари. Чарли, мы полежим немного под брезентом. Ведь не так давно ночевали и просто на дворе. Думаю, что ночью нас никто не тронет.

Чарли потушил фонари, приставил к сиденью свой чемодан и накрыл его одеялом. Джек снял куртку, и они легли, как в былые дни в Америке. Только прежних разговоров не было: о чем они могли мечтать теперь?

Оба волновались, но Чарли заснул раньше Джека. Американец верил своему другу; ему казалось, что Джек прав и все уладится. А вот Яшка теперь совсем запутался, он ничего не понимал. Он лежал и думал: в чем дело, почему все отвернулись от него? И не мог найти ответа на свой вопрос. В прежнее время Джек обдумывал трудные положении всегда по утрам.

Он и теперь был готов сделать так, но ничего не получилось. Мысли не давали ему покоя, гнали сон прочь. Правда, он задремал в конце концов, но на одну секунду: вдруг ему показалось, что автомобиль горит.

Джек вскочил. Чарли тоже поднялся, и ему показалось, что огонь проник под брезент. Это был электрический фонарик Егора Летнего. Первые же вопросы писателя убедили приятелей в том, что опасности никакой нет.

Через минуту мокрый и перепачканный Летний влез в машину.

— Ну, кто из вас здесь председатель коммуны? — спросил он дружески.

— Бывший председатель, — поправил Джек. — Это я.

— Тебе, брат, поклонище из Москвы.

Яшка мог ожидать чего угодно ночью в поле — потопа, пожара, но только не этого поклона из Москвы.

— От редактора газеты поклон? — спросил он неуверенно. — Или от Мишки Громова?

— От редактора, — ответил Летний. — Он меня в вашу коммуну и направил. С поручением.

— Ишь ты! Не забыл?

— Нет, какой там. Очень интересуется твоей деятельностью. Просил передать, что шефство газета над вашей коммуной возьмет. Помочь обещал.

— Так. А я ему ни одной статьи не послал.

— И об этом говорил.

— Оконные стекла-то в Москве есть? — спросил Джек, подумавши.

— Как не быть, штука простая. Мне поручено список составить, чего вам надо в первую очередь. А весной трактор возможно что будет. Конечно, если у вас дело стоящее.

Джек зачмокал языком и тяжело вздохнул.

— А вы сами-то кто будете?

— Советский писатель. Хотел у вас в коммуне пяток дней пожить. Новой деревней интересуюсь. И помощь — какую смогу — окажу.

— Разве делать что умеете?

— По электричеству смекаю.

— Пока нет у нас электричества, но в плане намечено. Пешком идете?

— Пешком. Больно замучился. Все из-за книг.

— Каких книг?

— Да редактор тут вам библиотечку посылает. Все больше по сельскому хозяйству. Но и песенник есть.

— Так…

Джек заволновался. Он как-то вдруг позабыл всю линию событий, общее собрание, споры, свой внезапный отъезд. Перед ним осталось только два факта. Первый: незнакомый человек, писатель, идет в дождь пешком по грязной дороге, чтобы сообщить о помощи, которую город посылает далекой коммуне, идет ночью, выбивается из сил. И второй факт: он, Яков Восьмеркин, председатель коммуны, только что уговаривал своих товарищей обмануть город, продать потихоньку хлеб спекулянту… Факты столкнулись лбами, и Джеку вдруг стало стыдно, да так стыдно, что слезы навернулись на глаза. В один миг ему стала ясна его ошибка, которую тридцать человек не могли доказать ему на собрании. Ему показалось даже, что он понял и запальчивость Николки, и выкрики Маршева, и даже книжную речь Татьяны. Он понял все это не только умом, но и сердцем, иначе при чем же даже тут слезы?

— Чарли, — сказал Джек тихо своему приятелю, — ты не догадываешься, конечно, о чем идет речь?

— Не догадываюсь, — сознался американец.

— Я тебе растолкую об этом в дороге, старик. Запускай машину.

— Но ведь ты же знаешь, что она не идет.

— Назад пойдет. Мы возвращаемся в коммуну.

— Возвращаемся? Что же сказал тебе этот человек? Может быть, это судья, и он разъяснил тебе, что закон на твоей стороне?

— Нет, это не судья, и он не сказал мне ничего нового. Просто я сам понял, что сел в калошу с отъездом.

Автомобиль отказывался итти только в гору. Обратно в коммуну он хоть и не быстро, но пошел, словно машина, дорога и ночь были в заговоре против Джека.

Через четверть часа машина въехала во двор коммуны и остановилась у крыльца флигеля. Дом уже спал, только в конторе горела лампочка. Капралов и Николка вышли на крыльцо.

— Готовьте ужин, гостя из Москвы привезли! — крикнул Джек громко и выскочил из машины.

Летний с Капраловым прошли в контору.

— Ты что ж, только из-за него вернулся? — спросил Николка Джека. — Теперь дальше поедешь?

— Нет, не поеду, Николка. Я так подумал, что если уж красный обоз собрание решило на станцию посылать, надо, чтобы автомобиль впереди шел. А потом я хотел поговорить с тобой насчет ячейки. О вступлении кандидатом.