Он отвез тяжелую пачку литературы из редакции домой, потом вышел на улицу, купил электрический фонарик, химический карандаш, две банки маринованных бычков и ножик.

Все это вместе с одеялом уложил в чемодан, вперемежку с книгами. Сказал соседям по квартире, что уезжает дней на десять, запер квартиру и пошел к трамваю. На вокзале в кассе взял билет. Улегся на верхней полке, и не успел поезд отойти, как он уже крепко заснул, не снявши очков.

Следующий день в поезде прошел незаметно. Егор проглядывал брошюры о силосе и свиноводстве, смотрел в окно. Там телеграфные провода линевали серое небо, как тетрадку, черные грачи срывались с шершавых полей, красные листья кленов засыпали станции. У Волги появились арбузы и копченая рыба. Пошел дождь. Он все усиливался, и большие капли, как козявки, поползли по окнам наискосок, обгоняя друг друга.

Когда Летний подъехал к ближайшей к Чижам станции и выглянул из вагона, дождь поливал станцию целыми струями, как из пожарной кишки. Летний поднял воротник пальто и сошел с подножки. Шлепая по лужам, он пересек платформу бегом и спустился по скользкой лестнице к грязной дороге, на которой стояло несколько крестьянских подвод. Летний обратился к рыжему мужику:

— Отец, свезешь, что ли, в село Чижи?

Рыжий замотал головой:

— Не, мне не по пути, я из Пичеева. А вон там глухонемой стоит, он из Чижей. Повезет.

— Да я по-глухонемому-то говорить не умею.

— Пойдем, я объясню. Я на их языке маленечко калякаю.

Крестьянин охотно соскочил на землю и подвел Летнего к забрызганной грязью телеге, на которой сидел глухонемой — худой и бледный мужик. Рыжий ткнул глухонемого в бок, махнул рукой куда-то вдаль и кивнул головой в сторону Летнего. Глухонемой поднял вверх три пальца. Рыжий показал ему два. Глухонемой утвердительно кивнул головой и подобрал вожжи. Рыжий торжествующе сказал Летнему:

— Вам, небось, смешно смотреть, а мы сторговались. Он берется вас в Чижи везть за два рубля. Сходно?

— Подойдет.

Летний бросил чемодан на мокрое сено, а затем сел и сам, как в болото опустился. Глухонемой стегнул лошадь кнутом под живот, и телега тронулась.

Заметно стемнело. Дождь противно забирался в рукава и за ворот, темные капли липли к стеклам очков. Иногда с дороги залетали куски грязи и плющились о пальто. Телега ползла как-то боком, и несколько раз глухонемой соскакивал на землю и помогал лошади. Конечно, если бы не грязь и темнота, Летний давно бы ушел один вперед. Но теперь приходилось терпеть. Писатель расположился поудобнее, закрыл глаза и утешал себя мыслью, что спит. Он и действительно задремал, но не надолго. Телега вдруг остановилась. Летний открыл глаза и по огонькам догадался, что они стоят на середине деревенской улицы. Судя по всему, это и были Чижи.

Егор дал извозчику два рубля и сошел на землю. Ноги затекли, было холодно. Летний забрал свой чемодан и направился к избе, окна которой светились ярче других. Он стукнул в переплет довольно сильно, и сейчас же изнутри к стеклу припала голова.

— Чевой-то?

— Где у вас здесь колхоз?

— А что?

— Дело есть.

— Сейчас выйду.

Но никто не вышел. В сенях о чем-то спорили, и Летний расслышал фразу:

— Уходите от греха, папаша! По голосу видно, что ревизия.

Слышно было, как стукнула дверь где-то на задворках.

Летний все ждал. Наконец на крыльце показался крестьянин. Он сказал негромко:

— Не пойму я, в чем дело, гражданин. Вы откуда?

— Из Москвы. Писатель я. Мне в колхоз нужно.

— Так, так, понятно. Что ж заходите в избу. Дело в следующем: колхоз наш здесь помещается, а я — председатель.

Летний обрадовался, что без всяких приключений попал прямо по адресу. Он бодро вбежал на крыльцо со своим чемоданом. Дождь шипел в соломенной крыше, но теперь это было уже не страшно.

Через несколько минут Летний сидел в светлой комнате, босиком и в сухой рубахе. Жена председателя, молодая смешливая баба, подала помыться и поставила самовар. Летний вынул из чемодана коробку бычков, председатель принес хлеб, молоко, творог. Принялись закусывать и пить чай. Летний рассказал, что приехал познакомиться с жизнью колхоза. О шефстве газеты и тракторе пока умолчал. Начал задавать вопросы и по ответам председателя сейчас же составил себе представление о чижовском колхозе.

Прежде всего это была артель, а не коммуна. Артель носила громкое название «Умная инициатива», но ни ума, ни инициативы ни в чем заметно не было. В сущности говоря, все хозяйство «Умной инициативы» состояло из небольшого ярового клина, который был обработан весной сообща. Дальше этого дело не пошло. Артельного скотного двора не было, и даже общего помещения завести не успели. Стоило ли из-за этого ехать так далеко? У Летнего даже зародилось подозрение, что он не туда попал, и он очень тонко поинтересовался, были ли у колхоза весной недоразумения и сидел ли председатель.

— А то как же! — ответил тот развязно. — Буза весной, конечно, была. Дело в следующем: меня подкулачники тут одни на пушку взяли. В самоуправстве обвинили. Из совета пришлось уйти, и две недели отсидел. Потом, конечно, извинялись, прощения просили… Ну, махнул рукой…

У Летнего с дороги все в голове перепуталось, и он решил, что ошибки быть не может. Все как будто соответствовало рассказу редактора.

Летний отогнал сомнения, поблагодарил за угощенье и зевнул.

— Вам уж спать желательно, я вижу, — сказал председатель услужливо. — Сейчас постелим перинку.

И он вместе с женой начал стлать на лавках постель.

Летний решил прежде всего выспаться, а потом поговорить о делах колхоза, о планах на будущее, о шефстве, библиотеке. Постель была уже готова, и Летний стал укладываться, как вдруг вспомнил, что самого главного-то и не узнал.

— Да! — сказал он, снимая очки. — Позабыл я спросить. Как поживает этот, как его… ну, американец, вот что весной у вас председателем был?

— Это какой же американец? — спросил председатель тревожно.

— Да тот, что из Америки приехал.

— Таких у нас нет.

— Ну, с золотыми зубами…

— С золотыми зубами? Это Яшка Восьмеркин, что ли? Он не нашего колхоза. Он особо. У них на барском дворе коммуна «Новая Америка».

Летний надел очки.

— Далеко ли это?

— Да километров не менее четырех будет.

— А ведь я как раз туда и приехал! — сказал Летний виновато. — Мне туда нужно, а не к вам.

Жена председателя тонко хихикнула и зажала рот рукой. Председатель посмотрел на нее сердито, взял в руки нож со стола и сказал:

— Ну что ж, переночуете, а завтра пойдете.

Летний подумал. Да, конечно, так и придется сделать! Он уже устроился здесь на ночь, а там опять беспокоить людей. Да и шагать ночью по грязной дороге невесело.

— Ну, а как у них там дела? — спросил он, вновь укладываясь на перинку.

— Гроб, — ответил председатель и усмехнулся. — Чистый гроб.

— То есть как это гроб?

— Да так. Шибко пыль в глаза пускать любят. Решили в мировом масштабе работать. Сели на все готовое, на барский двор, и начали шебаршить. Яшка, председатель, подумайте только, на дочери бывшего адмирала Кацаурова, помещика, женился — и глазом не моргнул. Приятеля из Америки выписал. Тот ни аза по-русски не знает, однако с автомобилем приехал. А на кой он, пес, здесь, автомобиль? На нем проехать до станции рубль обходится. А тем не менее Яшка на нем ездит. Начали было дом барский ремонтировать — на стекла денег нехватило. Из-за этого скандалы у них в коммуне пошли. А вчера проезжал здесь один коммунар, из ихних, товарищ Бутылкин, так говорил, что сегодняшнего числа, будет у них общее собрание: решили Восьмеркина уволить начисто. Не подошел он к ним: больно размашист.

— Сегодня вечером собрание? — спросил Летний и начал рукой искать сапог на полу.

— Сегодня вечером. В восемь часов.

— Так.

Летний стрельнул глазами по часам. Было без малого десять.