Потом вновь вернулся к страшному месту, ещё раз внимательно, по-хозяйски осмотрел всё и при помощи раскалённых углей поджёг дом. Убедившись, что огонь набрал силу, Виктор быстро направился к темнеющему вдалеке лесу.
А уже через десяток минут старый деревянный дом пылал, как огромный факел.
…Наташа с трудом брела по городу. Раненая рука тяжёлым камнем тянула вниз, неприятно кружилась голова, подкашивались ноги. До квартиры майора Шварца, где собралась большая, весёлая компания по случаю его дня рождения, она добралась совсем без сил и, теряя сознание, упала на руки майора Демеля.
— Напали… — еле слышно прошептала Наташа. — Ганс убит… Полицаи… изменники!
Празднование не состоялось.
Демель объявил тревогу.
Расплата
Растрёпанная, раскрасневшаяся от быстрого бега и возбуждения, Таня пулей слетела вниз по ступенькам в землянку комиссара отряда.
— Тихон! Ушёл убивать Гердера!
Владимир Васильевич оторвал взгляд от свежей газеты и спокойно сказал:
— Сядь, Таня, успокойся. Объясни всё по порядку. Какого Гердера, почему его нужно убивать?
— Гердер! Старший лейтенант, следователь гестапо!
— А кто послал Тарасова?
— Да никто… сам он. Его опять поймают!
— Цыц ты. Кого поймают? Толком говори.
— Он его убьёт, а его поймают!
Владимир Васильевич внимательно посмотрел в широко раскрытые, испуганные глаза и понял, что Тихон опять затеял какую-то авантюру.
— Таня, скажи спокойно: кто его послал и сколько человек пошло с ним на операцию.
— Никто! Один! Пошёл — и всё! Разозлился и пошёл! Я его уговаривала, уговаривала, а он всё равно пошёл!
— Давно?
— Нет, только что.
— Один?
— Один. Я же говорю…
— По какой дороге? — быстро надевая полушубок и шапку, спросил комиссар.
— В сторону ручья.
…Через полчаса насупившийся, злой Тихон сидел в землянке комиссара. Злился он на Таню, которая выдала комиссару его намерения, на себя за то, что не успел нырнуть в кусты от конных партизан, посланных за ним вдогонку, и на комиссара: он чего-то ждал, оттягивая неприятный для Тихона разговор, будто унижать Тихона ему доставляло огромное удовольствие.
А Владимир Васильевич, убедившись, что Тихон немного остыл, спокойно сказал:
— Расскажи, что случилось?
Тихон нахмурился ещё больше и молчал, катая ногой еловую шишку, валявшуюся на полу.
— Что молчишь, герой?
Тихон встал.
— Что говорить-то, всё равно я его убью!
Таня вздрогнула и восхищённо посмотрела на Тихона.
— Может быть, ты внесёшь ясность? — перехватив её взгляд, спросил комиссар.
— Я? — наивно улыбаясь, спросила Таня и покосилась на Владимира Васильевича.
И были в это время на её лице и добрая простота, и чисто девичья лукавинка. Но ненадолго. Через какую-то долю секунды глаза их встретились, и Таня, стыдливо опустив голову, тихо сказала:
— Из-за меня он…
— А… — протянул комиссар, — тогда мне всё ясно.
Он один в отряде знал о трагедии этой девушки и крепко, по-мужски хранил тайну.
Пристально и очень серьёзно посмотрел он на парня.
А Тихон уставился в угол с выражением решимости и обиды.
— Садись, Тихон, что стоять столбом. В ногах правды нет. Скажи, ты любишь Таню? — спросил Владимир Васильевич и перевёл взгляд на Таню.
Тихон не ожидал такого вопроса, но, несмотря на это, не обнаружил ни растерянности, ни смятения. Он ответил твёрдо, с вызовом:
— Люблю!
Ответил таким тоном, в котором явно прослушивалось, что Тихону эта тема, по крайней мере, неприятности не доставляет.
— Прекрасно! Понимаю и приветствую! Как такую не полюбить — умница, красавица! Хорошо, а теперь скажи, зачем же ты хочешь ей принести горе. У неё и так его хватает по горло!
— Я? — испуганно спросил Тихон.
— Конечно.
— Да я для неё…
— Я, да ты, да мы с тобой, — перебил его комиссар, — опять горячка и фокусы, опять всё через пень-колоду да на авось! Пора уже стать посерьёзнее. Пропадёшь, а что с Таней будет? Об этом ты подумал? Нет, конечно. Между прочим, запомни: вспыхнуть вот так, как ты, легче, чем повседневно и разумно вести борьбу. Я знаю, что ты можешь и гору свернуть, но только чтобы с маху! Это ты пустил старый, глупый лозунг по отряду: или грудь в крестах, или голова в кустах?
— Между прочим, — невозмутимо ответил Тихон, — эту поговорку впервые я услышал от вас.
— Ой, Тихон, дотошный ты парень, забубённая, горячая голова. Ты мне зубы не заговаривай! Я тебя спрашиваю: о Тане ты подумал? А она ведь тоже тебя любит. Да, любит! И не таращь на меня свои кошачьи глаза. Прибежала, дрожит вся — боится за тебя. А тебе, конечно, всё это трын-трава. Ты — Тихон Тарасов, прославленный партизан, герой! Раз ты решил — баста. А каково другим будет от этого? Хорошо или плохо? Не пострадает ли наше общее дело от этих фортелей — это для тебя значения не имеет.
— Товарищ комиссар!
— Ну, что?
— Что же вы меня срамите, будто я какое плохое дело задумал? Гердер — это же такая сволочь! Это бандит, а я должен терпеть? А она сразу же бежит к вам, точно я маленький какой…
— Она за тебя боялась, жизнь твою спасала. А ты её чуть ли не предательницей считаешь.
Владимир Васильевич потрепал его за волосы.
— Хороший ты парень, но необуздан и горяч.
— Что же я, выходит…
— То и выходит, — перебил Тихона комиссар, — выдержки у тебя нет. Но в одном ты прав: уничтожать фашистов нужно беспощадно!
— Вот видите! Скоро война кончится, а мы всё будем сидеть да думать, а другие за нас воюют.
— Не совсем так. До конца, войны ещё далеко, досыта навоюешься.
— Это смотря с какой стороны подойти. Под Сталинградом фашистам устроили баню, а теперь под Ленинградом блокаду прорвали. Бьют их везде! Прислушайтесь, ночью артиллерия наша гудит, сметает всё на своём пути. По всему видно: дело к концу пошло. Только мы одни сидим и ждём у моря погоды. Дождёмся, когда наша армия нас освободит, как немощных и трусливых.
— Хорошая политбеседа, — засмеялся комиссар, — убедил ты меня. Гердера убрать нужно, и дело тут не только в твоих личных симпатиях к нему или антипатиях. Этот выродок давно заслужил петлю или пулю.
— Разрешите? — Тихон опять вскочил.
— Разрешаю. Но только с партнёром, который хорошо знает обстановку в городе.
— Я и сам знаю. Кому это нужно со мной идти за семь вёрст киселя хлебать?
— Опять горячишься. Скажи, что ты знаешь о Гердере?
— Знаком лично, не ошибусь, — усмехнувшись, ответил Тихон.
— Этого мало. Нужно знать его образ жизни, когда, где и с кем бывает, привычки — всё до мелочи.
— А к чему это всё, на тот свет я его и так отправлю!
— И опять попадёшь в гестапо.
— Не попаду.
— Нет, так не пойдёт, — твёрдо сказал комиссар. — Нужно действовать наверняка.
— На этот раз ошибки не будет, поумнел я, — сказал Тихон и посмотрел на Таню — она была недовольна его поведением.
— Честно говоря, — серьёзно сказал комиссар, — я этого пока не заметил.
— Хорошо, — горячо сказал Тихон, — согласен. Давайте помощника. Вдвоём веселее.
— Есть подходящий человек, из бывших полицейских. У нас он совсем недавно, но человек проверенный. Он и его форма в этом деле могут оказаться очень полезными.
— Из карательной роты? — спросил Тихон.
— Из неё.
— Его могут узнать.
— Могут, конечно. Но я не думаю, что о его переходе к партизанам известно всем. Кроме того, узнать могут и тебя. Так рассуждать — нам вообще нельзя в городе появляться.
— Ясно. Когда выступать?
— Завтра. С утра знакомство с партнёром, подготовка — и в путь. Разговор с командиром я беру на себя.
Тихон проводил Таню до землянки и, заглядывая в глаза, спросил:
— Любишь?
Она ответила не сразу: ласково и упрямо уткнулась лицом в грудь, порывисто обняла его и крепко поцеловала в губы. И только после этого откуда-то из глубины вырвалось:
