Она мгновение поколебалась.

— Я собралась уходить, Робби. Благодарю.

Он состроил такую разочарованную мину, словно это известие разбило ему сердце.

— О, прошу вас, вы не можете уйти из моей жизни вот так. Кроме того, на улице холод собачий. — Он показал ей на свой плащ, намокший под зимним дождем.

Она хмыкнула, хотя лицо ее все еще хранило напряженное выражение, и села рядом, протянув ноги и руки к ярко пылавшему огню.

— Ну и прелесть мне сегодня доставили в Скорую, — сказал Робби Деону.

Элизабет заткнула уши руками.

— О, прошу вас, только не о делах!

— А я ни полслова о делах, я же дал обещание. Уж очень было смешно. Я просто не мог удержаться от смеха, хоть режьте.

Элизабет недоверчиво посмотрела на него, он подмигнул.

— Целомудреннейшая история, — заверил он ее. — Абсолютно целомудренная.

— Ну ладно, давай, — сказал Деон.

— Так вот: два фараона привезли в Скорую этого малого с английской булавкой в носу. Знаешь?

— Ты же обещал, Робби! — произнесла Элизабет укоризненно и одарила Робби взглядом, который Деон прозвал «взглядом непорочной девственности».

Деон заметил, что она кокетничает. Пытается войти в свою извечную роль. Почему-то эта тривиальная уловка тронула его — он не ревновал ее, ему стало грустно. Что с нами происходит с обоими? — подумал он в замешательстве.

— Он дико обозлился на фараонов за то, что они никак не желали войти в его положение, и выдал им все, что он думает о полиции Южной Африки! Он, понимаете ли, стреляный воробей, но тут даже сна лишился, чуть не две недели глаз не сомкнул, а все из-за проклятых лилипутиков.

— Лилипутиков? — переспросила Лиз.

— Галлюцинация, — пояснил Деон. — Белая горячка.

— Точно, — подтвердил Робби. — Так вот, по его словам, ничего он не мог с собой поделать. Одно и то же каждую ночь. Стоит ему лечь в постель и потушить свет, как маленькие человечки проскальзывают в щель у порога и взбираются к нему на кровать. А однажды ночью их явилась целая гвардия, впереди духовой оркестр в полном составе во главе с тамбурмажором, все как положено. Они промаршировали у него по груди и выстроились, а их полковник вытащил саблю из ножен и прокричал: «Вперед, в атаку!» — и они бросились вперед, хотели его приступом взять через нос, через рот, через уши…

— Робби, ты сочиняешь, — сказала девушка.

Робби приложил два пальца к губам и торжественно, словно в присяге, поднял их.

— Да поможет мне бог.

— Ну ладно, а на что ему булавка понадобилась? — спросил Деон.

— Погоди, сейчас узнаешь. Ну вот, этот малый чего только ни делал, чтоб прогнать их. Он даже намазался патокой, думал, они прилипнут. Так они принесли лопаты и прорыли себе траншеи. Ну вот, сегодня вечером ему и пришла блестящая идея. Он показал — вот так… — И Робби постучал себя по лбу. — Блестящая идея. Он наполнил ванну водой и постелил себе на ночь в ванной. Лег, притворился, что заснул, и стал ждать их. А как только они взобрались на него, он прыг в ванну, и все они потонули.

Робби подождал, пока утихнет смех.

— Все потонули, кроме одного, в том-то и дело. Этот, судя по всему их главный, оказался отличным пловцом, потому что добрался до его носа и — туда. И не пожелал выходить ни в какую, парень даже с головой окунался.

— Ну, а булавка-то, булавка?

— Что делать, когда этого маленького ублюдка не утопишь, скорей сам захлебнешься! Вот он взял английскую булавку, проткнул человечка и пришпилил к своему носу. Оделся и — бегом в полицию! И всего-то обратился к ним с просьбой, к этим болванам: не могут ли они арестовать полковника?

Они разразились хохотом, В этот момент открылась дверь и вошел Филипп. Он окинул их добродушным взглядом, но ничего не сказал.

Деон поспешно поднялся, чтобы представить Филиппа девушке. Филипп слегка поклонился, однако не сделал ни шагу к ней. Он замялся лишь на секунду и тут же направился к креслу в углу, самом дальнем от камина. В руке у него был медицинский журнал.

— Почему ты не хочешь присоединиться к нам? — сказал Деон. И снова цветной как бы замялся, прежде чем повернуться в направиться к ним. Он взял у стола стул с высокой прямой спинкой и присел на краешек, положив журнал на колени. Он смотрел в огонь, и блики пламени отражались на его спокойном худощавом лице.

— Ты на следующей неделе заступаешь после меня в палату с ожогами, Деон? — внезапно спросил он.

— Точно.

— Сегодня вечером еще трое поступили, — сказал Филипп. Затем продолжал лаконичными, точно заранее составленными фразами: — Один тяжелый. Я установил приблизительно тридцать процентов поражения кожного покрова. Настолько обезвоженный, что пришлось прибегнуть к удалению некротических участков кожи. — Он дернул губами, словно проклиная себя за собственную беспомощность. И снова отсутствующим взглядом уставился в огонь. — Я думаю, эти рекомендации насчет удаления жидкости при термических ожогах не совсем обоснованы, — задумчиво произнес он. — Особенно в тяжелых случаях.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Робби.

— Что лечение раневой поверхности надо сочетать с общим лечением. Я не знаю, можно ли эту проблему решать, основываясь лишь на том, насколько велик и глубок ожог.

— На чем же еще?

— Ну, к примеру, упитанность ребенка — отсюда общее состояние организма до ожога; продолжительность термического воздействия — отсюда глубина повреждения тела, характер первой помощи и так далее.

— Но все же методика лечения должна непременно быть. Я уж думал, тебе пришла какая-нибудь гениальная идея, нет? — Робби презрительно приподнял бровь.

Филипп пропустил сарказм мимо ушей.

— Пришла. Я подумал про венозное давление, — увлеченно продолжал он. — Тут такой механизм действия, смотрите-ка…

Деон обратил внимание на то, что Элизабет, которая, сколько он ее знал, немедленно выказывала демонстративное пренебрежение, стоило заговорить в ее присутствии о недугах, внимательно слушает. Она переводила взгляд с одного на другого, точно зритель на решающем теннисном матче, следя за поединком Робби и Филиппа. А ведь он был уверен, что она не понимает и половины сказанного, и уж ничего по существу. Забава светской дамы, желающей подбодрить Филиппа?

Зашипел громкоговоритель и мягко выдохнул: «Доктор Дэвидс, доктор Дэвидс».

Филипп взял трубку, несколько раз произнес: «Да, да», — нетерпеливо, не скрывая раздражения, бросил ее на рычаг и быстрыми шагами направился к двери. Здесь он приостановился, словно что-то вспомнил или как будто его вдруг окликнули на полпути.

— Спокойной ночи, — сказал он Элизабет и церемонно склонил голову. Они слышали, как он легкими, но твердыми шагами шел по коридору к выходу.

— Кто это? — спросила Элизабет.

— Местный гений, — проворчал Робби.

Деон улыбнулся.

— Ты должен согласиться, он знает что говорит.

— Беда в том, что он всегда и во всем прав. Мне больше по душе ребята, которые заблуждаются: как-то оно человечнее выходит.

— Но кто это? — переспросила Элизабет.

— Ну, врач, живущий при больнице. Такой же, как мы. С той разницей, что знает в два раза больше любого консультанта. И не стесняется это показывать.

— Перестань, Роб, — сказал Деон.

— Ладно, ладно. Способный парень, никто не отрицает, — нехотя признал Робби. — Не подумай только, что я его шпыняю потому, что он цветной. Просто очень уж он самоуверен.

Деон покачал головой.

— А мне, знаешь ли, не кажется. — Элизабет достала сигарету из пачки, и он привстал, чтобы дать ей огня. Чиркнул спичкой, а сам продолжал смотреть на Робби. — Он скромный малый. Нет, правда. И ни капли нет в нем самонадеянности, наоборот. И ты не можешь не признать, что никакого праведника он из себя не корчит.

— Может быть.

Элизабет нехотя кивком поблагодарила за спячку. Затянулась сигаретой и выпустила дым.

— Откуда он?

— Забавно, знаешь: его мать служила у нас на ферме. Правда, она давным-давно перебралась в Кейптаун, еще в… не знаю точно, в каком году, но до войны. Потом мой отец помог ему поступить в университет, и он объявился у нас на первом курсе — штанов и куртки на смену не было.