— А что, если они пустят в ход нажим? — В голосе опять зазвучал страх.

— Да перестаньте же!

В трубке воцарилось обиженное молчание.

— Барри, я обычно держу свои обещания. И потом, даже о моем участии не станет известно. Профессор Дэвидс — единственный, кто знает о нем, а он будет молчать.

— Это цветной-то? — скептически спросил Барри.

— Да, цветной! — отрезал Деон. — И позвольте мне сказать вам кое-что еще, друг мой. По сравнению с этим цветным вы просто дерьмо.

Секунду он с угрюмым удовольствием слушал вопли негодования на том конце провода.

— До свидания, Барри, — сказал он негромко и положил трубку.

И тут же понял, что разделаться с этой историей так же просто и окончательно ему не удастся.

Снаймен.

Да, об этом надо подумать. Неужели этот насмерть перепуганный ублюдок не ошибается и старик что-то разведал? Как он сказал в тот день, когда они окончательно разругались? «У меня есть свои источники информации».

Деон сидел неподвижно, откинув голову, точно вслушивался в тишину, и, прижав палец к губам, будто говорил себе: «Т-с-с!»

Снаймен охотится на него. И это его оружие? Что он слышал? Что он знает? О чем догадывается?

Собрания обычно назначаются на середину дня. Время еще есть. Но прежде надо решить, идти ли ему. Благоразумно ли это? Ведь стоит ему рассердиться, он не смолчит. Но будет ли это наиболее полезным для Филиппа? Ведь он твердо решил остаться за кулисами. Добьется он чего-нибудь, если открыто ринется в бой?

Сухие словопрения на таких собраниях всегда ему претили, и если он придет сегодня… Он представил себе удивленные взгляды членов факультета, постоянно их посещающих. Многозначительный взгляд Снаймена. Двусмысленные вопросы. Поспешные выводы.

«Здравствуйте, Деон. Каким это ветром?»

«Здравствуйте, Деон. Решили посмотреть представление?»

«У вас встревоженный вид, Деон».

«Ваш приятель немного зарвался, Деон».

«Здравствуйте, Деон. Вы здесь зачем? Как представитель защиты?»

Защиты…

Черт с ними. Он будет защищать Филиппа. Он потребует слова, объяснит высокую научную цель этих исследований. Объяснит свою роль в них и причины своего участия. Он ошеломит их узкие законопослушные умишки. Он не оставит камня на камне от их аргументов, повергнет в прах их доктрины, призванные служить существующему порядку вещей.

А потом? Что потом?

Что он будет делать среди развалин своей карьеры?

Ведь они не позволят, не смогут позволить, чтобы он остался безнаказанным.

Он закрыл глаза. Вокруг ревела тишина.

И тут пришло решение.

Там будет Глив.

Он с облегчением ухватился за эту мысль. Там будет Глив. Глив возглавляет эту кафедру. Он ответствен за это. Он все объяснит. Он генетик. Уж он знает ответы на все вопросы.

Но я должен поговорить с Филиппом. Предостеречь его. Сказать, что он может рассчитывать на меня до конца, но предупредить, что меня не следует открыто втягивать в это дело.

Он снова набрал номер. И услышал длинные гудки. Он слушал их, пока ему не стало казаться, что гудит у него в висках, что это просто эхо бесконечной пустоты в его душе.

Деон свернул с шоссе в узкую, обсаженную деревьями аллею, в конце которой среди высоких стволов виднелись греческие колонны.

Филипп приехал раньше и уже ждал — Деон издали заметил у входа в мемориал его кремовый «фольксваген». Услышав шуршание шин по гравию, Филипп оглянулся и, улыбаясь, вылез из своего автомобиля.

Утром, разговаривая по телефону, они решили, что показываться вместе на людях было бы неразумно, и потому назначили для встречи это место — в стороне от клиники и в то же время не слишком удаленное.

Они поздоровались и прошли на террасу. Филипп посмотрел на гранитные ступени, ведущие туда, где в задумчивой позе сидел каменный человек. Он прочел вслух высеченную на постаменте надпись, и в тоне его было изумление:

— «Духу и трудам всей жизни Сесиля Джона Родса, который любил Южную Африку и служил ей».

Он повернулся и взглянул на север, на белесые горы, по склонам которых протянулись пригороды.

— «Там лежит ваша земля…» — произнес Филипп. — Так он некогда выразился?

Он оглянулся на статую и снова минуту-другую изучал ее. Каменное лицо, обращенное в сторону гор, дышало спокойной и незыблемой уверенностью.

— Удивительно, как люди его поколения были убеждены в своей правоте. Ни тени сомнения. Ни мысли, что сомнение вообще возможно. Вот, по-моему, чем мы отличаемся от них. Мы убедились, что на любой вопрос есть много ответов.

— Да, — рассеянно ответил Деон. Он глядел не на горы, а вниз, туда, где находилась клиника. Главное здание отсюда видно не было, но с края террасы можно было различить учебные корпуса. На таком расстоянии и с высоты они казались прихотливо расставленными высокими кубиками среди кубиков поменьше. Деревянные кубики, которыми играют дети. Ему было приятно увидеть их, как незатейливую игрушку, как нечто невесомое и нематериальное. Неужели эти маленькие кубики способны раздавить человека?

— Нам надо поговорить, — сказал он.

— Да, конечно, — вежливо отозвался Филипп и поспешно подошел к нему.

— Что ты собираешься делать?

Филипп поглядел на него, тут же отвел глаза и стал смотреть на дома вдалеке.

— А что ты посоветовал бы?

— На твоем месте я выжидал бы, ничего не предпринимая, пока все не кончится само собой. А это будет скоро.

— Ты так думаешь?

— Уверен. — Деон отвернулся и с силой ударил носком ботинка по камню, который описал крутую дугу в воздухе и покатился по зеленому склону. — Естественно, я буду стараться помочь тебе, насколько это в моих силах.

Филипп кивнул, но ничего не сказал.

— Ты поступил очень умно, не втянув меня в эту историю, — сказал Деон. Он смотрел вниз, туда, куда упал камень. — Старик Снаймен намерен свести счеты со мной, как тебе известно. Если мое имя будет хотя бы упомянуто, я уже ничего не смогу сделать.

Я слишком многословен, подумал он. Слишком настойчиво убеждаю и доказываю. Что он думает? Что я собираюсь предать его, как и все остальные?

Филипп не смотрел в его сторону.

— Конечно, вовсе не надо, чтобы у тебя были из-за меня неприятности.

Тон у него был двусмысленный.

— Дело не в этом, — почти крикнул Деон. — Просто я могу быть более полезен, если меня будут считать незаинтересованным лицом.

— Конечно.

Последовала неловкая пауза.

— Ты мне как будто не веришь, — сказал Деон.

— Тут другое. Ты имеешь полное право остаться в стороне. Вся полнота ответственности лежит на мне, поскольку в это дело втянул тебя я.

— Ты просто не хочешь понять.

— Может быть, я понимаю слишком хорошо.

Деон начал медленно и угрожающе:

— Послушай, не слишком ли много ты… — и умолк.

Мы огрызаемся друг на друга, подумал он. Мы же вот-вот рассоримся. И затем его словно осенило. Мы же братья! И даже больше. Впервые мы должны вести себя как братья.

— Извини, — сказал он и опять поддел ногой камень. Камень ударился о парапет террасы и отлетел назад. — У меня нервы на пределе. Чего только не навалилось — и все сразу. И не всегда легко сообразить, как лучше поступить. Ты догадываешься, кто все это затеял? Кто сообщил о твоей работе газетчикам?

Филипп также был явно рад разрядить напряженность.

— Вероятно, Уильямс.

— Кто это?

— Мой бывший лаборант, — ответил Филипп. — Он отрицает это, но больше некому.

— Зачем ему это понадобилось?

— Мы никогда с ним не ладили. А под конец дело дошло до скандала. Началось с того… — Филипп замялся и, видимо, решил не договаривать. — В общем, это была неприятная история. Я понял, что вместе мы работать не можем, и профессор Глив перевел его в другую лабораторию.

— Так что теперь у тебя нет помощника?

— Да. Но это не имеет значения, потому что мне предложили прекратить мои исследования.