Мужской костюм, как и женский, долгое время сохранял свой силуэт. Вид кафтана почти не менялся, несколько уменьшилась высота обшлага на рукаве, немного укоротились его полы. Застегнутый на три-четыре средние пуговицы, кафтан обрисовывал талию. Щеголи расширяли его юбку на боках, вшивая в подкладку пластинки китового уса, грубую парусину или волосяную ткань, чтобы талия казалась еще тоньше.

Мужской гардероб обновился домашним шелковым или бархатным халатом под названием шлафрок, который отделывали шалевым воротником и обшлагами другого цвета. Например, голубой атласный шлафрок шили с обшлагами из палевого атласа, а носили с красными бархатными юолотами — короткими панталонами, светло-серыми чулками и светлыми башмаками. Теплые халаты подбивали ватой или мехом и мехом обшивали. Некоторые вельможи наказывали вышивать на них орденские звезды. Особым шиком считалось принимать в таком виде гостей ниже по сану. Г. Р. Державин вспоминал, что граф Н. И. Панин принимал обер-офицеров в сером атласном шлафроке и французском колпаке с лентами.

В конце 70-х годов или в самом начале 80-х из моды вышли складки на юбке кафтана. Новые кафтаны кроили со скошенными передними и гладкими задними полами, с более высоким стоячим воротником и с узкой спинкой. К началу 90-х франты влезли в прямополые кафтаны с очень узкой спинкой и высокой талией, правда, старики и солидные люди сторонились этой моды. К середине века камзол утратил рукава, а к концу века его шили из белых шелковых тканей или парчи.

Существенным образом не менялся и покрой коротких панталонов — кюлотов. Если до 60-х годов чулки натягивали («накатывали») на обшивку кюлотов, то позже обшивка их у колен проходила поверх чулка и кюлоты закрывали колена.

Сатирический журнал «И то и сио» в 1762 году так описал модника того времени: «…платье на нем все играло и тихие зефиры колебали его кисточками, которые висели на кафтане его подле петель; голова у него была напудрена, тонкие его манжеты и ленточки на шпаге заставляли всякую красавицу вздохнуть о нем от чистого сердца. Он выступал замысловато и нес перед собою зонтик, а по-русски подсолнечник или тенник, кто как изволит».

Богатые дворяне не только сами щеголяли в подобных туалетах, но и слугам своим заказывали пышные одежды — ливреи. Ливреей назывался костюм, состоявший из тех же кафтана или сюртука, камзола и коротких штанов. Одежда обшивалась золотым или цветным галуном. Эта мода распространилась даже в среде провинциальных дворян, пытавшихся во всем подражать богатейшим столичным.

О туалетах последних ходили легенды. Рассказывали, что Андрей Кириллович Разумовский (1752–1836), сын последнего гетмана Украины, был самым отъявленным мотом и щеголем своего времени. М. И. Пыляев писал, как однажды к его отцу явился портной со счетом 20 тысяч рублей. Кирилл Григорьевич очень удивился стоимости платья и наведался в комнату своего отпрыска, где в гардеробе одних жилетов насчитал несколько сотен. «Разгневанный отец повел графа Андрея в кабинет и, раскрывая шкаф, показал ему кобеняк и мерлушечью шапку, которую носил в детстве.

— Вот что носил я, когда был молод, не стыдно ли тебе так безумно тратить деньги на платье, — сказал гетман.

— Вы другого платья и носить не могли, — хладнокровно отвечал сын. — Вспомните, что между нами огромная разница: вы — сын простого казака, а я — сын российского фельдмаршала.

Гетман, любивший и сам отпустить острое словцо, был обезоружен ответом сына».

Да как попрекнешь сына, если парадное платье Г. А. Потемкина (1739–1791) оценивалось в 200 тысяч рублей, что приблизительно составляло годовой оброк 40 тысяч крестьян. Кафтан был отделан шитьем и шелковыми вышивками, камзол атласный или из матового шелка расшит золотом, серебром, драгоценными камнями, цветной фольгой и жемчугом. Короткие штаны застегивались у колена серебряной или золотой пряжкой. Дополняли этот костюм белые шелковые чулки иногда с цветной или золотой стрелкой и черные туфли с большой пряжкой.

Богатейший человек, граф Петр Борисович Шереметев (1713–1788), живший со «всевозможным великолепием», удачно женившись на не менее богатой красавице княжне Варваре Алексеевне Черкасской, удвоил, а то и утроил свое состояние. И уж конечно, не отказывал себе в самых дорогих платьях. «Одежды его, — писал князь М. М. Щербатов, — наносили ему тягость от злата и серебра и ослепляли блистанием очи, экипажи у него были выписаны из Франции… в доме его было столько предметов самой утонченной роскоши, что он, не готовясь нисколько, мог каждый день принять у себя императрицу».

В свою очередь, и сын его, Николай Петрович (1751–1809), воспитанный в тех же традициях, постоянно пополнял свой гардероб кафтанами, камзолами и штанами из парчи, бархата, атласа и глазета, шитыми золотом или серебром; кафтанами и камзолами из простого сукна с шитьем и без шитья, а когда пришла в 70-е годы мода на фраки, то и они заняли положенное место в шкафах.

К услугам российских великосветских модников были известнейшие парижские магазины и лучшие портные. Модникам поскромнее надлежало сыскать хороших портных в своем городе — это наипервейшая забота любого франта. «Московские ведомости» предлагали своим читателям массу мастеров, уверявших потенциальных клиентов в своем отменном искусстве. Но, пока сыщешь умелого, столько сил и средств в пустую переведешь!

Немало бы рассказал наш герой-щеголь, если б мог, о своих мытарствах с этими портными. Соберется он, бывало, на гулянье в Екатерингоф, заранее узнает, будут ли там его пассии «N» или «X», и велит портному сшить самое модное платье. А шельмец закройщик мало того что отечественную ткань выдаст за импортную и сдерет с него в три шкуры, он еще и костюм испортит. То заузит так, что на спине швы лопаются, то длину модную не «даст», то еще что-нибудь. Какой уж тут праздник!

Да и домашние мастера, зачастую, только назывались портными. Героиня комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» госпожа Простакова, увидев сшитый слугой Тришкой кафтан, пришла в ужас.

«А ты, скот, подойди поближе. Не говорила ль я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире. Дитя, первое, растет; другое, дитя и без узкого кафтана деликатного сложения. Скажи, болван, чем ты оправдаешься?

Триш ка. Да ведь я, сударыня, учился самоучкой. Я тогда же вам докладывал: ну, да извольте отдавать портному».

Что и говорить, не права хозяйка, решившая сэкономить таким образом. Надлежало обратиться к уже известному закройщику, молва о котором пронеслась по столице. Достаточно взглянуть на отлично сшитые обновки модников и выспросить, во сколько обошелся заказ да кто его выполнил. Искусство настоящего мастера оценивалось высоко, что явствует из эпитафии «На смерть славного закройщика Брокара, умершего в августе 1773 года», напечатанной в петербургском журнале «Старина и новизна».