Персидские послы, в 1599–1600 годах посетившие государеву сокровищницу, рассказывали, что у «дверей ее стояли два изображения львов, очень неуклюжие: одно, по-видимому, из серебра, другое из золота. Богатства, заключающееся в сокровищнице, столь же трудно представить себе, как и описать, а потому о них умалчиваю. Хранилище царской одежды равным образом представляло ценность невероятную…».
Все эти сокровища: и корона, и украшения одежды, вплоть до золотых и серебряных пуговиц, кольца и цепи, та же невиданной красоты гробница — были разорены и сломаны во время Смуты, и многие отправлены в переплавку на Денежный двор. Годы лихолетья опустошили царскую сокровищницу, которую московские государи собирали на протяжении нескольких веков.
Первый представитель династии Романовых, шестнадцатилетний Михаил Федорович, вступивший на престол в 1613 году, оказался царем разоренной страны и разрушенного, поражавшего когда-то своим великолепием Кремля. Палаты стояли без кровли и полов, стены сломаны. Плотники и столяры по приказу Земского собора наскоро привели в порядок некоторые помещения, куда переехал царь. Немало трудов положили на то, чтобы восстановить былую роскошь Кремля и царской сокровищницы. По всей стране собирали разворованные и распроданные украшения из Кремлевских палат, с трудом, но изыскивали средства для того, чтобы выкупить их у частных лиц, приглашали для создания новых талантливых иноземных ювелиров и т. п.
И вот уже вновь дивятся иностранцы, глядя на богатое платье Натальи Кирилловны Нарышкиной — невесты Алексея Михайловича. Оно оказалось настолько тяжелым из-за вышивки, жемчуга и драгоценных камней, что у девушки от долгого стояния разболелись ноги.
И вот уже вновь купцы предлагают свои товары и знатным, и простым клиентам. В серебряных рядах продавали разного рода блестки, толстую и тонкую канитель (очень тонкая металлическая — золотая или серебряная нить для вышивания) и еще множество разных цепочек и мелких украшений, что употребляли при вышивке.
И наши модницы уже спешили приобрести этот товар. Княгиня Парасковия Андреевна Хованская просила свою родственницу Агафью Григорьевну Кровкову помочь с покупкой. Агафья Григорьевна расторопно отвечала: «… Писала ты, матушка, штоб тебе купить против росписи покупку, а денег прислано 4 рубли 2 гривны; на три рубли купили канители, да блесток белых и красных, а сорок алтым у меня. Серебра волоченого нет доброго, а как добьюсь куплю, и я пришлю тотчас…»
Но «доброго» все же не нашла.»… Послала я к тебе матушка твое серебро волоченое 6 золотников, дано сорок алтын. Лучше того не добилась…»
Между прочим, и супругу ее Петру Ивановичу были не чужды подобные хлопоты, что явствует из его переписки с ювелиром Андреем Бутенантом. 9 января 1682 года он сообщал князю из Москвы: «… А по твоему, государю приказу купил я у города кисть жемчуга мелкаго скатнаго весом 16 зол… А к камено, государь, твоим не могу по два годе товарищи прибрать. И тот камень и жемчуге послал я к тебе, государю, с твоим человеком к сей грамотке запечатано…
… А старой долг на тебя, государь
моему еще есть……23 р.30 ал.
А за нынешний жемчуг……12 р. 6 ал. 2 д.
Всего 36 р. 3 ал.»
Речь идет о заказе Хованского. Первую его часть — покупку жемчуга Андрей Бутенант благополучно исполнил, а вот со второй вышла заминка. Еще давно князь переслал ему камень — изумруд, для того, чтобы ювелир сыскал для него подобные же. Видимо, задумал какую-то поделку. Ювелир сетовал на то, что уже два года, как он безуспешно ищет к этому изумруду «товарищей».
В следующем письме от 12 января, то есть спустя три дня, ювелир, получив от Петра Ивановича очередной заказ, вновь писал о невозможности исполнить его — обменять золото на цепочки. Вероятно, речь шла о чем-то конкретном, а может быть редком, чего на московском рынке не было. И чтобы вовсе не потерять клиента (за которым, кстати, должок числился), ювелир предлагал хоть зарукавья купить, пока они у него в наличии имеются.
«… послал, государь, к тебе кисть жемчуга и измарудной камень твой, и после того приехал Изихиль Буларт и отдал мне, государь, твою грамоту от декабря 26 дня.
А что ты, государь, пишешь про золото, которое ты, государь, приказал променить на цепоцки, и я не мог такой цепоцки залесть.
… А будет, государь, тебе предь зарукавье надобно, и ты, государь, изволь ко мне отписать, в какой цена. И ныне у города у меня зарукавье пару десяток будет в розных цене…»
Не менее ценным украшением одежды являлись многочисленные пуговицы. Богатые женщины, сообразуясь с модой или собственным представлением о красоте, заказывали золотые и серебряные позолоченные пуговицы самых разных размеров. Мелкие использовали в застежках воротников и внутренних одеждах, крупные, величиной в «довольно большое яблоко, которое при ходьбе или езде производят довольно сильный шум», пришивали к опашням.
Особое место в шитье занимало так называемое низанье или саженье жемчугом. Жемчуг оценивался по величине, форме и белизне. В «Памяти, почему знать купить разные всякие купеческие рухляди и товары» советовали: «Покупай жемчуг все белый да чистый, а желтого никак не купи: на Руси его никто не купит».
Лучшим, дорогим считался жемчуг, привезенный с Востока из города Ормуза. Его называли «гурмыжским» или «бурмицким». Добыча велась в Персидском заливе, носившем в старину название «Гурмыжское море». Этот жемчуг продавали поштучно, зернами. Ценился жемчуг кафимский, вывозимый из Кафы (Феодосии). Торговали и своим варзужским, добываемым на реке Варзуге, он же, вероятно, в начале XVI века назывался новгородским. Мелкий жемчуг продавали на вес, на золотники. Речной «жемчуг немалы и хороши и чисты» продавали поштучно.
Хороших мастериц по шитью, низанью жемчугом было на Москве не так уж и много, славились рукодельницы царицыной светлицы и мастерицы некоторых боярынь. Во второй половине XVII века окольничий Василий Волынский известность получил благодаря тому, что его супруга имела самых ловких мастериц по золотому и серебряному шитью, работы которых отличались несравненным художеством. Стяжали славу изделия, выполненные руками мастериц, принадлежавших Анне Алексеевне, жене стольника Ивана Васильевича Дашкова.
Возможно, именно к ним обращались хозяйки и с просьбой выполнить нужную работу, и к ним наведывались за новым модным узором. В письме от Авдотьи, ключницы княгини Парасковии Андреевны Хованской, читаем:»… По твоему государыня указу… ко княгине Анне Володимировне ходила и об узорах била челом, и она пожаловала; и те, государыня, узоры прислала я к тебе, государыня, с Петром Кондратьевым…»
Да и толковых мастериц в доме княгини, вероятно, не оказалось. С просьбой расшить узором подубрусник обратилась она к своей родственнице Агафье Григорьевне Кровковой. Но на тот момент ее мастерица приболела. «… Послала я к тебе, государыня, шесть подубрусничков тафтяных, совсем отделаны, что ты изволила прислать в великой мясоед.
Не прогневись, государыня, что замешкались; по се число были не выстеганы: мастерице было не время, была прохладна,[7] изломила ногу за три недели до масленицы; и по се число без ноги, только уж ныне за дело принялась….»
К сожалению, история не донесла до нас славные имена простых женщин, чье мастерство по шитью могло соперничать с работой кремлевских искусниц. Единственное, что отличало их, — сравнительно недорогая отделка: «простые камни» из стеклянных сплавов, бусы и бисер.
Рассказывая о рукодельницах, мы несколько отвлеклись от основной темы — ювелирных украшений.
Женщины самых разных сословий питали нежнейшую любовь к сережкам. Как только девочка начинала ходить, мать прокалывала ей уши и втыкала серьги или кольца, обычай этот распространился как среди знатных, так и среди простых людей.
Серьги делали обычно продолговатыми и длинными. Бедные женщины носили медные, более зажиточные — серебряные, богатые — золотые с крупными драгоценными камнями или множеством мелких, называемых «искрами». Иногда серьги мастерили из очень крупных камней, различных по форме: грушевидные, круглые, овальные и т. п. Их высверливали насквозь и вставляли в дырочки жемчужины.
