Дорогие шерстяные сукна везли из Англии, Голландии и Фландрии, но не меньшей популярностью пользовались местные уникальные ткани, созданные руками русских мастериц, которые назывались шерстяным «ажуром».

Не вышли из моды яркие аксамиты и камка — тонкая шелковая ткань, в которой сочетался блестящий узор с матовым фоном. Полюбилась и разноцветная недешевая хлопчатобумажная ткань — «зендянца» (от названия села Зандана, что недалеко от Бухары). На отделку брали золотое тканье, шитье и плетение. Излюбленным цветом материй был «червчатый» (отгенок красного) и алый.

Обувь претерпела некоторые изменения. Простой народ носил лапти, сплетенные из лыка и кожи, из покромок ткани, кусочков сукна и даже шелковых лент, такие называли плетешками. А вот ботиночки, полусапожки и сапожки, которые шили на небольшом каблуке, в XIV веке поднялись на каблучок повыше. Сапоги, например, шили тупоносыми из грубых сортов кожи и остроносыми из мягких, причем носок непременно загибался вверх.

Зная страсть модников к ярким краскам, сапожники, словно художники, создавали в угоду им удивительные, почти сказочные изделия. Например, сафьяновые сапожки могли быть зеленого цвета (цвет был всегда разнообразным — красный, желтый, коричневый и т. п.), швы на голенище отделывались кантом из кожи и медной проволоки. Задняя часть сапога над каблуком расшивалась медной проволокой и полосками, к примеру, красной и желтой кожи. Подошву пришивали к верху малиновыми и желтыми нитками, а каблучок, обтянутый кожей основного цвета, немного оттягивался назад.

И эта дивная обувь, и великолепие одежд, и красота человека, облекшегося в них, и естественно проявившиеся в нем значительность и достоинство вызывали интерес к костюму. Взять, к примеру, рассказ Киевского и Всея Руси митрополита Пимена о венчании на царство византийского царя Мануила. Это пышное событие произошло в 1391 году в Константинополе, торжественное и величественное зрелище так поразило митрополита, что, охваченный желанием донести до читателя всю красоту его, он описывает даже костюмы гостей, которые являлись неотъемлемой частью этой живописной картины.

«Собралось народа многое множество, мужчины внутри святой церкви Софии, а женщины на хорах. И было это так удивительно и любомудренно. Все женщины стояли на хорах за шидяными занавесами, а лица их украшены прелестно, и смертным из народа никому нельзя было увидеть.

Мужчины и все из них преклонного возраста одеты в дорогие одеяния, но без щегольства. Женщин нельзя было увидеть в этой церкви, они стояли на хорах, видели все.

Певцы стояли чудесно наряженные, одежда их, напоминавшая стихари священников, широкая и длинная, также и рукава широкие и долгие, одни камчатные, другие шидяные, наплечники расшиты золотом и бисером, с кружевами. На головах их остроконечные шапки с золотом, и с бисером, и с кружевами. И многое их множество собрано. И так все было чинно. Старейший же их муж (хормейстер) дивен и красив очень, сединами как снег белелся.

Были же здесь и представители Рима, и Испании, и Флоренции, и Галаты, и царьградцы, и Венеции, и Венгрии. И они выглядели чудесно. Стояли в два ряда, и каждый признак своей земли имел на себе: одни одеты в багряные бархаты, другие в вишневые бархаты, иные в темно-синие бархаты, иные в черные бархаты, все же старомодно и не щегольски. Представители каждой страны имели свое лицо, свои отличия: у одних на грудях жемчуг, у других обруч золотой на шее, у иных цепь золотая на шее и на груди…»

Правда, чтобы увидеть иноземцев и за границу ехать не нужно, немало купцов, ремесленников, строителей и ювелиров из разных стран проживало в русских городах. В XIV–XV веках Русь тесно общалась с Византией и южнославянскими странами — Болгарией и Сербией, а северные районы традиционно поддерживали контакты с североевропейскими странами. Не удивительно, что щеголи засматривались на дорогие иноземные кафтаны. Вообще в XIV–XV веках западные обычаи и моды, по-видимому, не были редкостью на Руси. Русская одежда XV века, в особенности парадная, не представляла таких резких отличий от одежд западноевропейских, как столетие спустя. Князья часто носили короткую западную одежду, трико, башмаки с острыми носками, длинные рыцарские шпоры, в общеевропейских ренессансного типа одеждах щеголяли и женщины.

О пристрастии богатого русского человека к европейскому костюму рассказывает следующий эпизод. В 1331 году случилась в Новгороде серьезная потасовка между местными жителями и немцами, проживавшими на Немецком дворе. Драку разняли, но чужестранцам все еще угрожали большие неприятности. Чтобы загладить свою вину и задобрить оскорбленных новгородцев, предложили немцы некоему Борису Сильвестровичу за посредничество в переговорах платье немецкое фиолетового цвета. Подарок был отменным, немцы понимали, что дело того стоит, речь все-таки шла о мирном разрешении конфликта. Но тот подарка не взял, а ночью явился к немцам представитель городской власти и сказал, что сам посадник уладит дело за 20 гривен серебра и две алые одежды. Он назвал еще двух лиц, которым следовало преподнести фиолетовое платье.

Одеваться вызывающе богато, иметь немалые перемены платья, чего еще желать франту. Одежда — отличительный признак родовитости, успеха и положения человека в обществе. А сколько хлопот доставляла она своим хозяевам! Нужно и сохранить платье в опрятности, и сшить новое, докупить украшения и отделку или спороть их со старой одежды, все учесть да переписать.

Яркий пример рачительной хозяйки явила собой жена Волоцкого князя Бориса Васильевича княгиня Ульяна Михайловна Холмская, жившая в конце XV века. В ее сундуках были собраны вещи цены немалой и красоты исключительной, есть чем кичиться! «Червчатая» сорочка искусно расшита жемчугом, четыре летника из изумительной голубой и червчатой камки и малинового атласа, кортель подбит не какими-нибудь белками, а горностаем!

Наша героиня знала цену вещам, знала, как тяжело наживалось такое состояние. И потому княгиня заботливо хранила не только платья, но и всевозможные отделки для них (вошвы) и части одежды — накапки (широкие рукава к летнику). Ульяна Михайловна, перечисляя все это в завещании, припомнила, что когда-то платья переделывались: «Накапки сажоны, да вошва на одну накапку шита золотом да сожана была жемчюгомъ, да жемчюгъ с нее снизан, а осталось его немного».

Многочисленные вошвы из черного бархата, атласа, белой и зеленой камки, расшитые золотом и серебром, и даже с татарским узором готовились перейти в сундуки новых владельцев. Как-то они ими распорядятся, продлится ли их жизнь или потеряются в многочисленных обрезках и лоскутках ткани? Скорее всего сохранят — заботливое отношение к этой отделке оказалось столь велико, что породило пословицу: «Дороже кожуха вошвы стали».

Домовитости Ульяны Михайловны можно было бы позавидовать. Каждый предмет ее костюма оказался сосчитан, осмотрен и описан. Отдельно лежали серебряные, позолоченные пуговицы от женской шубы, кружево, шитое золотом и серебром, и головные уборы княгини — две казанские шапки и соболий каптур (теплая шапка с круглым верхом, меховая или стеганая, с пелериной, спускавшейся сверху и прикрывавшей шею).

Шубы — отдельный рассказ. Русская знать давно оценила все качества меха: и его красоту, и легкость, и теплоту, и высокую популярность за границей. В сундуках богатых людей лежало до десятка шуб, а то и больше, шубы покрывали чехлами из бархата с золотым шитьем или венецианской камки. Особенно любили мех соболий и бобровый. Бобровый по большей части, подкрашивался чернением, особым широким бобровым воротником украшали парадные платья. Меха любили так, что даже летние платья окаймлялись опушкой из него, к слову сказать, лето в нашей полосе не всегда жаркое. Ульяна Михайловна нашила себе семь прекрасных шуб, крытых дорогими тканями красного, сизого, светло-зеленого, бледно-голубого и малинового цветов. Шубы — ее гордость!

Все это — нашитое, собранное, с любовью и вниманием сохраненное, должно было стать в свое время подспорьем сыновей. Но, увы, жизнь распорядилась иначе.