Реплика жюри: Фрязинцы были великолепны. Для них следовало бы утвердить звание и отчеканить значок «Отличник КВН».

Нам было от души жаль, что команда жуковцев должна была выбыть из дальнейших соревнований. И все мы искренне обрадовались, увидев, что на финише разрыв составил всего четыре очка. Всего четыре! Но ведь для присуждения первенства достаточно преимущества и в одно очко.

По очкам победили фрязинцы. Но ни у кого не поворачивался язык назвать проигрыш жуковцев поражением. И судьи единогласно вынесли «частное определение». Команду жуковцев решено было допустить к дальнейшим соревнованиям. Мастеров нужно ценить и уважать!

С точки зрения жюри, встреча жуковцев и фрязинцев была не первым, да и не последним в истории КВН, «конфликтом хорошего с отличным». Но было ясно, что «отличники КВН» — фрязинцы не предел возможного. Наверняка уже оттачивает свое веселое оружие пока еще не овеянная славой, не сиявшая в «голубом эфире» команда какого-нибудь молодого города, института, завода, школы, а может быть, и воинской части.

Угроза назревает. Реальная и очень приятная угроза — эшелоны свежей выдумки, гейзеры шуток, ураганный огонь неожиданностей… Пусть растут юные. А Немезида КВН будет судить их без традиционной повязки на глазах. Без нее, как показал опыт, виднее.

Откровенно говоря, я собирался написать популярную инструкцию для молодых судей КВН. Если она их не устраивает, могу предложить другую, в стиле инструкций по спасению утопающих: а) судья обязан; б) судья имеет право; в) судья не обязан… и так далее. Но это-то и опасно, опасно, как инфекционная болезнь. Попадет такая инфекция, пустит корни — и КВН может стать похожим на отчет месткома: важно, полезно, даже назидательно, но без излишнего веселья и находчивости.

Как же все-таки судить? Благожелательно. Это главное. И пусть победит сильнейший.

 Придумка. А ну-ка отложите книгу в сторону!

Возьмите, пожалуйста, карандаш и напишите пять фамилий тех, кто, по-вашему, должен войти в постоянный состав жюри телевизионного Клуба веселых и находчивых. Составьте им письмо-приглашение. Что-нибудь вроде «Уважаемый мастер!» и т. д. и т. п. Тот, кто сумеет получить согласие адресата, станет обладателем этой книги с дарственной надписью предложенного им состава жюри.

— Я БЫ ХОТЕЛ ДОПОЛНИТЬ МОИХ КОЛЛЕГ…

(В разговор вступает еще один заслуженный член жюри, Александр Свободин).

Больше всего на свете я боюсь двух ораторов. На собрании, мне кажется, я даже могу предсказать момент их появления.

«Вот сейчас он встанет», — говорю я соседу. Глядишь — и по проходу уже двигается личность… На губах у личности скепсис высшего класса, а глаза ее устремлены на трибуну, которую она склонна рассматривать как плаху для оппонентов. Поэтому на трибуну личность не поднимается, а лишь кокетливо касается ее рукой. Это модно и демократично.

Засим она во всеуслышание объявляет, что предмет, которому посвящено собрание, не существует, поскольку (личности это твердо известно) не имеет права на существование.

А то, что он (предмет) существует и куда-то там развивается, то это, знаете, такие мелочи, на которые не стоит обращать внимания. Ах, этим предметом интересуются миллионы людей? Эка невидаль! Тем хуже для них! И вообще, кто же в наше время считает на миллионы!! И, помахав ручкой, личность сходит с трибуны.

На моей памяти личность объявила несуществующими множество вещей — от кибернетики до твиста. В последний раз она объявила несуществующим КВН.

Второй оратор — прямая ей противоположность. Он уважает трибуну. Плахой же он считает зрительный зал, поэтому с трибуны его не стащишь. С нее он казнит наше невежество. Он провидец. Ему точно известно, каким должен быть предмет. Он с пеленок знает, что есть предмет и что не есть предмет. На моей памяти провидец вывел окончательные истины для множества вещей — от биологии до орфографии. В последний раз он объявил, что точно знает, каким должен быть КВН, что есть КВН и что не есть КВН.

В отличие от названных высокоорганизованных индивидуумов я склонен думать, что КВН существует, и меня не шокирует, что десятки миллионов людей думают так же. Что поделаешь — не оригинален! С другой стороны, я не знаю, что такое КВН, хотя и занимаюсь сим предметом несколько лет. Не возьмусь я также определить, каким он должен быть, а уж что касается того, что есть КВН и что не есть КВН, то, как говорится, увольте. Пусть мой коллега по жюри Теплов определяет. На то он — наука!

Я попытаюсь лишь передать ощущение члена жюри, когда он доволен. Чтобы далеко не ходить, возьму для примера себя. Кстати, далеко из нашей ложи не уйдешь: пока будешь выбираться, перешагивая через своих коллег, рискуя провалиться сквозь помост, пока разберешься в лабиринте кулис, пять конкурсов пройдет!

«А куда вам, собственно, ходить?» — спросит Реж-65 Белла Сергеева. — «Сидели бы себе на месте, боржом есть, условия для работы созданы!»

Реж-62 Белла Сергеева такого вопроса не задала бы. Она бы поняла. Он тоже соображал, Реж-62. И не хуже порой Реж-65. Моложе был, знаете ли… Она бы поняла, что членом жюри овладевает тоска по живому контакту с участниками команд.

Член жюри, сидящий в ложе театра, превращается в зрителя. Таков закон театра, расположенного в театре, то есть в классическом театральном здании.

Да, конечно, член жюри более квалифицированный зритель, он самый авторитетный зритель, он даже может вмешаться в ход действия, и все-таки он зритель.

А когда я на сцене, когда я вблизи участника команды и смотрю ему в глаза, когда я заражаюсь его настроением, реагирую на его улыбку и на его невидимые миру слезы, о, тогда член жюри не судья, а истинный участник КВН!

А мне, дорогой читатель, и моим коллегам хочется быть участниками. Эта наша потребность, это тайный импульс, что привел всех нас на скамью судей КВН. Это не прихоть, дорогой Реж-65, не воспоминание о безоблачном детстве КВН, прошедшем в студии «Б», что на Шаболовке, это проблема качества нашего судейства.

Когда я вижу перед собой команду, тогда я могу точнее оценить быстроту реакции каждого ее участника, мне заметны его индивидуальные особенности, сыгранность с другими, способность к импровизации и прочее и прочее.

В последнее время стали поговаривать, и — будем справедливы — не без оснований, что жюри как-то отяжелело, сделалось слишком серьезным, молчаливым. Мы стали куда как мало острить, меньше объяснять, почему мы оцениваем конкурс так, а не иначе.

Тому есть причины, но главная из них, здесь вы меня никогда не переубедите, дорогой Реж-65, — в нашей обособленности от участников.

Юмористическая трасса: сцена — ложа жюри обладает плохой проводимостью, ибо предполагает монолог члена жюри.

Юмористическая трасса: сцена — сцена или стол жюри — место команды уже в силу самой своей, краткости и равной высоты над уровнем пола предполагает диалог члена жюри и участника команды, даже если участник не произносит речи.

Происходит нечто похожее на рассказывание анекдота.

Нормальные люди анекдоты слушают и рассказывают с удовольствием, но лишь к случаю. Что до меня, то я их тотчас же забываю, хотя при случае могу вспомнить. А случай состоит в том, что кто-то начнет, кто-то продолжит, и вот уже цепная реакция юмора овладела присутствующими.

Когда я могу «подбросить» реплику, ответить остротой на остроту, когда я объявляю оценку и объясняю ее не кому-нибудь, а самой команде или участнику, а тот стоит прямо передо мной и смеется, бледнеет и краснеет, тогда во мне и возникает означенная цепная реакция. Ибо я веду диалог, я убеждаю тем же нашим оружием — юмором и находчивостью. И во мне происходит в это время такое примерно движение чувств: «Ах ты недоволен, ты слишком серьезен, а вот так? Ты улыбаешься — уже лучше! Ах ты снова хмуришься, а вот тебе по этому поводу! Ты рассмеялся, а за тобой зал, — что и требовалось доказать!»