Бесспорно, запасы органического топлива на земле не беспредельны, и, тем не менее, человечеству не угрожает участь, предсказанная художником, – не угрожает потому, что в распоряжении человечества есть… вода. Та самая, которую мы пьем, которой умываемся, в которой летом ныряем и плаваем, по которой зимой гоняем на коньках, которую весной кладем за щеку вместо леденцов… Та самая!

Удивительную штуку открыли ученые: если два атома водорода заставить соединиться, возникает атом гелия и при этом выделится гигантское количество тепла – произойдет так называемая термоядерная реакция.

Подобные реакции непрерывно происходят, например, в недрах Солнца – да, в недрах Солнца и других звезд. На земле же они осуществимы пока лишь при взрывах водородных бомб.

Наука поставила перед собой труднейшую, но, несомненно, выполнимую задачу – перенести термоядерный синтез из водородных бомб в топки электростанций, превратить мгновенный всплеск взрыва в спокойный, управляемый, длительный процесс. Когда это будет достигнуто, человечество обретет неисчерпаемые запасы энергии, ибо водород для термоядерной реакции будет поставлять вода. Та самая. И из каждого стакана ее человек сможет получать столько же энергии, сколько получают сейчас при сжигании четырехсот литров нефти.

Подобно тому, как придут когда-нибудь к концу запасы нефти и угля, торфа и леса, будет на каком-то этапе исторического процесса израсходован и последний на планете комок глины для производства кирпича, последняя плитка известняка для производства цемента (а значит, и бетона), с исчезновением же нефти, газа, угля иссякнет сырьевая база и для получения пластмасс.

Но человек по-прежнему будет нуждаться в жилых домах, в корпусах для заводов, в зданиях для школ, магазинов, библиотек, театров. Из чего же строить их? Сумеют ли люди найти материал, который, подобно термоядерной реакции в энергетике, совершит революцию в строительном деле?

– Несомненно, – сказал нам Николай Сергеевич, когда мы возвратились из похода в подземную лабораторию, – и снова это будет все та же вода.

– Вода? – переспросил Данилов.

– Именно! Она станет самым доступным, самым распространенным, самым дешевым строительным материалом. И – опять-таки – неисчерпаемым.

– Вода?

– Вода. Конечно, не в жидкой, а в твердой фазе.

– Если я вас правильно понял, вы имеете в виду лед?

Николай Сергеевич утвердительно кивнул, улыбнулся.

– Сейчас вы начнете спрашивать, как долго смогут существовать ледяные дома, не растопит ли их первый весенний луч?

Он угадал: у меня на языке как раз этот вопрос и вертелся. Ученый вновь улыбнулся, сказал:

– Я имел в виду лед, который не боится тепла.

– Разве есть в природе такой лед? – вскинулись мы одновременно с Даниловым.

– В природе – нет, в лабораториях ученых – уже да.

Он сцепил знакомым жестом длинные свои пальцы,

повернул руки ладонями вниз, положил на столик перед собой. Видимо, это помогало ему дисциплинировать мысль.

Что такое лед? В общем-то, конечно, это застывшая вода. Такой, всем известный, широко распространенный в природе лед (настолько широко, что на захваченной им в плен в течение круглого года территории земной суши могли бы разместиться тридцать таких стран, как Франция) носит в науке название – лед-I.

Зачем понадобился для его обозначения порядковый номер? Оказывается, он не одинок, у него имеются шесть братьев, которые обозначаются соответственно римскими цифрами II, III, IV, V, VI, VII.

Матерью первого из братьев, как уже было сказано, является сама природа, остальные же шестеро рождены в лабораториях ученых, причем появление их на свет стало возможным только в результате применения высоких давлений – от двух тысяч до сорока тысяч атмосфер.

Внешне все братья настолько похожи друг на друга, что отличить их невозможно, это самые настоящие близнецы. Зато характер у каждого – свой, особенный.

Взять хотя бы температуру плавления – так ученые называют температуру, при которой начинается таяние льда. Так вот, если всем знакомый нам первый из братьев превращается в воду при 0 градусов, то, скажем, лед-IV может существовать при температуре, какой не бывает даже в африканских пустынях – 81,6 градуса тепла.

В 1937 году американский физик Бриджмен, применив колоссальное давление в 40 тысяч атмосфер, получил лед-VII. Этот последний из братьев выдерживает жару, при которой плавятся многие металлы – такие, как натрий, галлий, литий, рубидий, цезий, калий. Короче говоря, лед-VII начинает таять лишь при температуре 200 градусов тепла.

– Говорит вам это о чем-нибудь?! – восклицает Николай Сергеевич, расцепив пальцы и пристукнув ладонями по столу. Но тут же, погасив возбуждение, добавляет:

– Конечно, чтобы лед-VII стал доступным строительным материалом, надо научиться получать его при нормальном атмосферном давлении, а это, пожалуй, не легче сделать, чем обуздать термоядерную реакцию.

Ничего не скажешь, задача трудная – да, чертовски трудная, но главное, что ученые уже поставили ее на повестку дня. Цель обозначена, поиск начат.

И есть уже первые обнадеживающие результаты: в американском журнале «Сайнтифик америкен» был описан удивительный случай, когда вода в водопроводе замерзла при температуре 20 градусов тепла. Правда, авторы статьи, физики Басвелл и Родебуш, не приводят подробностей, не рассказывают, как это произошло, но сам факт не становится от этого менее знаменательным.

– А у вас, в вашей лаборатории, – приступил Данилов к Николаю Сергеевичу, – делается что-нибудь в этом направлении?

Ученый усмехнулся, вздохнул:

– Вот скажи вам – делается, и тотчас последует вопрос: «Что именно?» Но я не считаю правильным, когда ученые начинают шуметь на середине пути. Поднялся на вершину – оттуда и ударь в колокола. Да и то не очень чтобы, а – так, скромненько.

* * *

Самолет взмыл в морозное небо, сделал круг над Якутском и взял курс на Красноярск. Я нашел глазами окруженное соснами белокаменное здание за городской чертой Якутска – оно быстро уменьшалось в размерах, постепенно растворяясь в снежном молоке. Неподалеку темнела спичечным коробком «водокачка».

Скоро под крылом самолета закурчавились облака, скрыли землю. Скрыли? Нет, это мне только показалось: внимательно вглядевшись, я отчетливо увидел вдруг город, в котором ослепительно сверкали дома-гиганты, сложенные из ледяных кубов, а улицы вместо асфальта были выложены ледяными плитами, город, возле которого река была перегорожена плотиной гидростанции, и плотина эта представляла собою монолитную ледяную стену…

На одной из улиц в центре города бросалась в глаза огромная неоновая надпись:

КАТОК

А пониже, буквами помельче, было высвечено:

Если хочешь быть здоровым –

Не ленись;

На подземный лед хотя бы раз на дню

Спустись!

Не помеха в этом -

Ни зима, ни лето.

Я подтолкнул локтем соседа, приглашая его полюбоваться вместе со мною необыкновенным городом. Он глянул в круглое окошечко, равнодушно хмыкнул:

– Эка невидаль!

Я был сражен: очевидно, подобное тут – вовсе не диво! Между тем сосед сунул в рот леденец и прошепелявил:

– Лучше бы их не. было, этих облаков: одна морока с ними летчикам.

Значит, он ничего не увидел?! Никакого города?

Впрочем, он же не был с нами в том белокаменном здании, что стоит за городской чертой Якутска в окружении золотоствольных сосен…

Поезд шел из Новосибирска в Целиноград. Путь этот лежал через Барнаул, Кулунду, Павлодар, Экибастуз – по степной шири-глади, сквозь неохватный простор.

На поезде путешествовала Весна. Юная и веселая. Солнечная и непоседливая. Песенная и – совсем чуть-чуть, не более допустимого – легкомысленная.

Да, легкомысленная: иначе как бы объяснить тот удивительный факт, что она двигалась нынче с нашим поездом – то есть с севера на юг, а не наоборот, как мы привыкли?