Запустив двигатель, я развернулась, полагая, что Билли поедет обратно тем же путем. И действительно, через несколько минут в зеркале заднего обзора я увидела, как, сделав левый поворот, на главную дорогу выехал «Шевроле» и пристроился за мной. Так мы двигались в одной связке целый квартал. Потом он не выдержал и, нетерпеливо сигналя, обогнал меня. На одной из развилок он, не сбавляя скорости, с визгом тормозов повернул налево и помчался в сторону Милагро. Я не торопилась, прекрасно зная, куда он направлялся. Через три квартала я подъехала к заведению «Хоб». Внутрь я вошла, наверное, минут через десять после Билли. Он уже заказал себе стакан «Джека Даниэля» и теперь играл партию в пул[13], время от времени отхлебывая виски маленькими глотками.

«Хоб» — бар, устроенный в помещении бывшего склада. В нем слишком просторно для того, чтобы обстановка отличалась уютом, и слишком холодно, чтобы можно было полностью расслабиться. Под высоким черным потолком проходили водопроводные трубы и электрические провода. Столики в главном зале располагались на большом удалении друг от друга, а стены были оклеены старыми черно-белыми фотографиями бара и его завсегдатаев в разные годы. За широкой аркой находилась комната поменьше, с четырьмя биллиардными столами. В углу стоял массивный проигрыватель-автомат, украшенный по периметру желтыми, зелеными и бордовыми лентами. Для субботнего вечера в баре было удивительно малолюдно. Звучала незнакомая мелодия в исполнении Вилли Нельсон[14]. Я оказалась единственной женщиной в баре и почувствовала, что стала объектом осторожного и внимательного изучения сидевших и стоявших у стойки мужчин. Войдя, я несколько секунд постояла у двери, давая возможность обнюхать меня, словно собака, забредшая на чужую территорию. В помещении висел сигаретный дым, в котором угадывались силуэты людей с киями в руках, неподвижно застывших в напряженных позах над зеленым сукном биллиардных столов. Я вычислила Билли Поло по копне пышных волос. Широкоплечий, с могучей шеей и стройными бедрами, в полный рост он выглядел выше, чем я предполагала. Играл он с молодым, лет двадцати двух, мексиканцем с вытянутым худощавым лицом и татуированными руками. Из-под расстегнутой до пояса цветастой гавайской рубашки виднелась впалая грудь с жидкими волосками посредине.

Я подошла к столу и стала ждать окончания партии Билли. Билли без интереса взглянул на меня и вновь погрузился в игру. Он прицелился бьющим шаром по шестому номеру, ударил, послав чужого в среднюю лузу. Затем перешел на противоположную сторону и, ни секунды не раздумывая, вогнал в боковую лузу еще два шара. Обрабатывая мелом кожаную набойку кия, он изучал позицию на столе в поисках выгодных вариантов. Выбрал угол, стал целиться, но что-то ему не понравилось, и он передумал бить. Избрал другой вариант и, почти лежа на столе, забил третий номер в боковую лузу, в то время как номер пятый, отскочив от борта, медленно докатился до средней и, словно нехотя, свалился в нее. На губах Билли появилась довольная улыбка, но он по-прежнему не открывал глаз от стола.

Тем временем мексиканец стоял, опираясь о кий, и, улыбаясь, пялился на меня:

— Я люблю тебя,— сказал он, усмехаясь. Блеснул золотым зубом. На его подбородке виднелась голубая полоса — видимо, испачкался мелом, натирая кий. Билли убрал шары со стола и укрепил кий в зажиме на стене. Проходя мимо мексиканца, он выдернул у парня из кармана рубашки двадцать долларов и засунул в свой. Не глядя на меня, он спросил:

— Ты, что ли, цыпка, искала меня сегодня?

— Я. Я подруга Джона Даггетта.

Он мотнул головой, искоса посмотрел на меня и, картинно приложив руку к уху, переспросил:

— Чья подруга?

Я лениво улыбнулась. Так, значит, нам хочется поиграть в шарады. Громко и отчетливо я повторила:

— Джо-на Даг-гет-та.

— Ах, да! Как у него дела? — Билли начал прищелкивать пальцами в ритм музыке. Пела уже не Вилли Нельсон — теперь выводил рулады Джордж Бенсон.

— Он умер.

Надо было отдать ему должное: он отлично сымитировал искреннее удивление, ничуть при этом не переиграв:

— Без дураков, Даггетт мертв? Очень-очень жаль. Что случилось со старым чудаком? Сердечный приступ?

— Утонул. Вчера ночью возле одного из причалов.

Я махнула в сторону берега.

— Здесь, в городе? Ничего себе! Плохо. А я ничего и не знал. Я думал, что он в Лос-Анджелесе.

— Удивительно, что вы не узнали об этом по телевизору.

— Я не люблю смотреть по ящику всякую ерунду. Глупое времяпрепровождение. Мне есть чем заняться.

Глаза Билли бегали по сторонам, разговаривал он со мной, стоя ко мне вполоборота. Думаю, он пытался догадаться, кто я такая и что мне нужно. Наконец он на мгновение задержал на мне взгляд:

— Пардон, запамятовал, как тебя зовут.

— Кинзи Миллхоун.

Он поглядел на меня более пристально:

— По-моему, мать назвала другое имя — Шарлин, кажется.

— Не знаю, откуда она его взяла.

— Чем ты занимаешься?

— Научной работой. Провожу теоретические исследования. Так сказать, свободный художник. И что из этого?

— Ты не похожа на подругу Даггетта. Он типичный плебей, а в тебе же чувствуется порода. Ты слишком тонкая штучка для такого мешка с дерьмом, как он.

— Я же не говорю, что мы были близки. Я познакомилась с ним совсем недавно через знакомого моего знакомого.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Мне до лампочки, кем ты ему приходишься и что произошло.

— Очень жаль. А Даггетт говорил, что если с ним что-нибудь случится, мне следует найти вас.

— Меня? — переспросил он, не веря.— Чертовски странно. Ты, должно быть, меня с кем-то спутала. То есть я, конечно, был знаком с Даггеттом, но совсем его не знал, сечешь?

— Не совсем. Мне он говорил, что вы его самый близкий друг.

Он улыбнулся и покачал головой:

— Старина Даггетт навесил тебе лапшу на уши, куколка. Я действительно его плохо знаю. Я даже не помню, когда мы с ним последний раз виделись. Очень давно.

— По какому поводу?

Билли посмотрел на мексиканца, который совершенно нагло подслушивал наш разговор.

— С тобой, приятель, мы поговорим позднее,— сказал он ему. И когда тот отошел, презрительно добавил: — Пако![15] — Он дотронулся до моего локтя и легонько подтолкнул меня в направлении главного зала.— Эти мексиканские ублюдки все одинаковы,— доверительно сказал он.— Думают, что большие мастера игры в пул, а на самом деле ни хрена не могут. И вообще — не люблю обсуждать личные дела, когда меня подслушивают. Хочешь пива?

— Не откажусь.

Билли подвел меня к свободному столику и поддержал стул, пока я садилась. Он привлек внимание бармена и молча показал ему два пальца. Кивнув, бармен достал две бутылки пива, открыл и поставил на стойку.

— Желаешь что-нибудь еще? Может, картофельные чипсы? Здесь неплохо их готовят. Правда, многовато жира, но все равно ничего.

Я отказалась и продолжала наблюдать за ним с неослабевающим интересом. Любопытно, что вблизи он обладал своеобразным обаянием — грубоватой привлекательностью, о чем он, вероятно, даже и не подозревал. Прежде мне несколько раз встречался подобный тип мужчин, и, помнится, они неизменно вызывали у меня повышенный интерес.

Билли подошел к стойке и бросил на нее две мятые долларовые бумажки. Что-то сказал бармену. Последний надел на горлышко обеих бутылок по стакану и с глупой ухмылкой взглянул на меня.

Билли вернулся с пивом к столику и плюхнулся на стул.

— Бог ты мой, попроси в этой дыре обыкновенный стакан, эти ублюдки начинают важничать, словно речь идет о чем-то сверхъестественном. Кретины… Я бываю в этом баре только потому, что у меня сестра здесь работает три раза в неделю.

«Ага,— подумала я,— та самая девушка в трейлере».