— Я не понимаю людей, которые страдают добровольно, вот что я хочу сказать. Если ты несчастлив, значит, что-то в твоей жизни нужно изменить. Если семейная жизнь не складывается — разойдитесь. В чем проблема?

— Именно так ты и поступила, не так ли?

— Не совсем. С первым мужем я рассталась по собственной инициативе, а второй сам проявил инициативу. С обоими я перенесла свою долю страданий, но теперь, оглядываясь назад, я не могу понять, что заставляло меня так долго тянуть. Это было глупо, стоило больших нервов и массы потерянного времени.

— Ты никогда не говорила, что была замужем.

— Когда-нибудь я тебе расскажу о своих впечатлениях.

— Не хочешь сходить куда-нибудь выпить, когда я закончу работу?

Я испытующе посмотрела на него, затем медленно покачала головой:

— И окончится все постелью, я знаю.

— В самую точку! Разве это плохо? — он улыбнулся и задвигал бровями, подражая Груго Марксу.

Я засмеялась и перевела разговор на Даггетта:

— Позвони мне, как только у доктора Йи будут результаты,— сказала я, поднимаясь.

— Обязательно позвоню, но не только для этого.

— Разделайся сначала со своими проблемами!

Когда я уходила, он неотрывно смотрел мне вслед. А меня вдруг охватило необъяснимое желание развернуться и со счастливым смехом броситься к нему в объятия, осыпать его поцелуями, но я подумала, что здесь этого не поймут. Закрывая дверь, я украдкой посмотрела назад и увидела, что Беккер смотрит на нас с дурацкой улыбкой, хотя только что притворялся, что очень занят изучением содержимого своего стола.

Даггетт погиб в результате несчастного случая — таково было заключение патологоанатомов. Джон сообщил мне эту новость по телефону в 16.00.

Всю вторую половину дня я провела с книгой на диване, укутавшись одеялом. Решив ненадолго оторваться от чтения, я, накрывшись одеялом, дошаркала до розетки и поставила воду для кофе. Звонок раздался, когда я направлялась обратно. Заключение врачей меня удивило, но я не прерывала Джона, надеясь, что самое интересное он оставил напоследок. Но нет, мой собеседник не лукавил.

— Постой, разве доктор Йи не в курсе предыстории дела Даггетта?

— Кинзи, дорогая, все дело в том, что в его крови было не просто повышенное содержание алкоголя. Речь шла о сильнейшем алкогольном отравлении — интоксикации этиловым спиртом. Иными словами, он оказался в воде, когда был уже в коматозном состоянии.

— Это и стало причиной смерти?

— Да нет, он утонул, и, по словам Йи, никаких свидетельств насильственной смерти не было. Даггетт отплыл на лодке от причала, лодка же влетела в рыбацкую сеть и застряла. В результате резкого торможения он потерял равновесие и упал за борт. Он был слишком пьян, чтобы попытаться удержаться на поверхности, и быстро захлебнулся.

— Дерьмо собачье! Не верю.

— Кинзи, некоторые люди гибнут случайно. Это факт.

— Не верю. Только не Даггетт.

— Бригада, выехавшая к месту происшествия, ничего не обнаружила. То есть вообще ничего. Что я могу еще сказать? Ты не хуже меня знаешь этих парней. Они настоящие профессионалы. Если ты считаешь, что его убили, предъяви доказательства. А пока это всего лишь несчастный случай. Что касается нас, то мы дело закрываем.

— И все-таки, что он делал, мертвецки пьяный, в лодке? Ночью, под проливным дождем? К тому же без гроша в кармане? А где он взял напрокат лодку?

Джон вздохнул:

— Напрокат он не брал. Он ее просто-напросто угнал. И не лодку, а маленький десятифутовый ялик с первого причала. Ясно, что трос, с помощью которого ялик крепился к причалу, перерезан.

— Где нашли ялик?

— На берегу, неподалеку от пирса. Никаких следов обнаружить не удалось.

— Мне это не нравится.

— Послушай, я понимаю, что ты имеешь в виду. Готов даже согласиться с твоими аргументами, если от этого тебе станет легче. Расценивай это заключение как подарок судьбы. Признай они, что это убийство, тебя и на выстрел не подпустили бы к делу. А так у тебя карт-бланш. В разумных пределах, конечно.

— Долан знает, что я интересуюсь этим делом?

Лейтенант Долан был заместителем начальника отдела расследований и моим старым недругом. Он терпеть не мог, когда частные детективы вмешивались в работу полиции.

— Дело поручено Фельдману. Ему наплевать. Хочешь, чтобы я с ним поговорил?

— Если нетрудно. И выясни реакцию Долана. Не люблю, когда меня бьют по рукам.

— О'кей. Я тебе позвоню в понедельник. Ты тоже держи меня в курсе.

— Конечно. Спасибо, Джон.

Попрощавшись с Джоном, я сразу же набрала номер Барбары Даггетт и рассказала ей все новости. Когда я закончила, она некоторое время молчала.

— Что вы сами по этому поводу думаете?

— Давайте так. Я не удовлетворена заключением. Если хотите, я могу продолжить расследование. Вдруг что-нибудь откопаю еще. Если не хотите, бросим эту затею, и вам придется смириться с тем, что есть.

— Каковы шансы на успех?

— Не хочу ничего обещать. Единственное, что могу предпринять — ухватиться за кончик нити и выяснить, куда она нас приведет. Может случиться, что будут один за другим обрывы, но, по крайней мере, мы потом с чистой совестью скажем себе, что сделали все возможное.

— Согласна. Действуйте!

— Отлично. Обязуюсь регулярно информировать о результатах.

Сбросив одеяло, я села. Я очень недеялась, что Билли торчит где-нибудь поблизости. Пока он был моей единственной ниточкой.

Выключив кофейник, я налила кофе в термос, сделала бутерброд с арахисовым маслом, укропом, маринованным огурцом, положила его в бумажный пакет, словно собирающаяся в школу прилежная ученица. Внутри меня зашевелилось то почти забытое чувство скуки, смешанной со страхом, которое меня всякий раз посещало, когда рано утром тащилась в начальную школу имени Вурдо Вильсона. Вот и теперь мне страшно не хотелось выходить под проливной дождь. Меня совсем не радовала перспектива встречи с Билли Поло, который, вполне вероятно, был грязным подонком. Он мне напоминал нескольких парней из шестого класса, необузданных, безжалостных, невероятно агрессивных. Завидев их, я просто цепенела от страха.

Захватив плащ и зонт, я не без сомнения покинула теплую уютную квартиру и поехала по старому адресу Поло — на Мерсед-стрит. Было всего 16.15, но из-за низкой облачности уже начинало темнеть. Когда-то этот район выглядел довольно привлекательным, но сейчас маленькие одно— и двухэтажные домики совсем затерялись на фоне нависших над ними многоквартирных гигантов. Мало радующая глаз смесь безвкусного современного дизайна, убогости и дешевой пышности старых строений. Крошечные домишки оказались втиснутыми в промежутки между трехэтажными коробками из бетона, где рядом расположились просторные автостоянки для личного транспорта их жителей. Все говорило о безвкусице и неуважительном отношении к истории.

Я остановила машину под раскидистым деревом, используя его густую крону в качестве крыши, пока раскрывала зонт. Затем посмотрела в записной книжке, как зовут бывших соседей Поло, и уточнила номера домов, в которых они проживают, в надежде, что кто-нибудь из них знает новый адрес Билли.

На стук в первую дверь открыла старая женщина в инвалидной коляске — видимо, страдающая подагрой. Ее ноги были туго забинтованы, шишкообразные наросты на больших пальцах ног выступали наружу из разрезов зашнурованных ботинок. Мне пришлось разговаривать с ней, стоя на мокром крыльце под протекающим навесом, так как внутрь она меня не впустила и слушала мои вопросы через запертую внешнюю дверь. Она хотя и с трудом, но вспомнила Билли, однако не знала, где он и что с ним. Женщина направила меня в соседний дом, точнее в крошечную сдаваемую внаем квартирку, которая располагалась в дальнем крыле дома и имела отдельный вход. В моем списке этого адреса не было. Она сказала, что семья Поло раньше как раз проживала в доме по соседству, а через стенку от них обитал старикан по фамилии Толбот. Старик и по сей день живет в своей конуре — лет, наверное, тридцать. Я поблагодарила ее, спустилась вниз по скользким ступенькам и пошла вдоль шоссе к дому, на который указала женщина.