В 1875 г. турецкое правительство объявило о дефолте. Естественно, после этого (а также после зверств, допущенных при подавлении восстания в Болгарии) интерес европейского бизнеса к Османской империи заметно упал. Многим, наверное, казалось тогда, что восточное общество нереформируемо и навеки обречено прозябать под властью жалких, туповатых правителей.
Генерал и президент
А через шесть лет после этого события в Салониках (ныне греческом, а тогда османском городе) родился Мустафа Кемаль. Возможно, уже то, что вырос он в европейской части империи, в городе, где турок было не больше десятой части населения (а доминировали греки и евреи), настроило будущего реформатора на вестернизаторский лад. Во всяком случае учился он в светской школе, довольно рано пристрастился к греческой анисовой водке и карьеру стал делать по армейской части, т.е. по той, которая худо-бедно под давлением обстоятельств вестернизировалась уже в XIX веке.
Впрочем, для солдафона он был довольно умным и начитанным. Изучал и Шарля Монтескье, и Джона Стюарта Милля. От ума, как обычно это бывает, явилось вдруг горе. Блестяще завершив учебу и приготовившись уже служить в генеральном штабе, он неожиданно оказался в тюремной камере за издание рукописной оппозиционной газеты. Газетенка эта никакого значения не имела, да и революционером юный Кемаль, естественно, не был. Но жизнь его это событие изменило круто, причем, возможно, именно оно во многом сформировало будущего лидера.
Освободившись, он оказался в Сирии, в глухом гарнизоне. А его товарищ по военной школе — некий Энвер — стал вскоре одним из лидеров младотурок и национальным героем. Кемалю пришлось догонять, и чувство несправедливой обиды, которую он испытал в молодости, во многом определило его характер.
Провинциальный гарнизон четко показал ему, в каком убогом состоянии находится армия. Кемаль стал все больше склоняться к необходимости социальных преобразований и принял участие в создании тайной организации. Однако на фоне ярких лидеров младотурок он тогда совершенно не смотрелся. Выйти в вожди не удалось. В итоге неудачи заставили Кемаля приналечь на водочку. Оставшийся на вторых роля и лишенный возможности действовать, он постепенно становился скептиком и мизантропом.
Он медленно продвигался по службе. Попробовал даже дипломатической работы, став на некоторое время военным атташе в Софии. И пил, пил, пил… Возможно, не только с тоски, но еще и потому, что тем самым выражалось его отношение к непьющему исламскому миру, который давно пора было преобразовывать. На его счастье младотурки во главе с Энвером не смогли по-настоящему реформировать страну. В ход должен был пойти второй эшелон лидеров. И вот здесь-то удача наконец повернулась к Кемалю лицом.
В годы Первой мировой войны он оказался на одном из самых трудных участков обороны — на Галлиполийском полуострове, через который англичане пытались выйти на Стамбул. Каким-то чудом Кемаль сумел остановить бегущих солдат и сдержать наступление противника. Из командира полка он тут же превратился командира дивизии. Постепенно генерал Кемаль оказался одним из самых видных военачальников Османской империи. И к счастью для него, именно в этот момент старая прогнившая держава пала.
Теперь Кемаль имел чрезвычайно удобные позиции для штурма государственных высот. С одной стороны, он не нес личной ответственности за провал младотурок. А с другой — являлся одной из самых заметных армейских фигур. Именно ему поручили усмирять тех, кто не готов был спокойно принять оккупацию страны, вызванную ее поражением в мировой войне. Кемаль взялся было за усмирение и вдруг… оказался лидером национальных сил, противопоставляющих себя как продвигавшимся по территории Турции греческим войскам, так и властям Османской империи, засевшим в Стамбуле. Его собственной столицей стала маленькая провинциальная Анкара.
С одной стороны, он считался бунтовщиком, не подчиняющимся имперскому центру, но с другой — национальным лидером, сопротивляющимся даже несмотря на то, что фактически оказавшийся в руках врагов султан уже сложил руки.
Поначалу казалось, что шансов против хорошо вооруженной греческой армии у него мало, но Кемаль вступил в контакт с Советской Россией и сумел перехитрить коммунистов, полагавших, что мировая революция хлынет через турецкую границу в соответствии с их единственно верным учением. От Москвы он получал столь нужное ему оружие, а сам в ответ создавал из своих приближенных… коммунистическую партию. При этом настоящего лидера турецких коммунистов (были и такие) он утопил, чтоб под ногами не мешался.
После победы Кемаля коммунизм в Турции, естественно, рассосался. Москва осталась с носом. Новая республика оказалась антиклерикальной и этатистской, но петь под дудку Советов она совсем не собиралась.
Кемаль занял пост президента страны и оставался на нем до самой своей кончины. Полномочия его оказались больше султанских. Но как сказал о нем некогда прозорливый Энвер: «Дайте ему место султана, и он потребует себе место бога». Так оно и вышло. Через некоторое время Кемаль назвался Ататюрком — отцом турок. А для того чтобы никто не сомневался в его отцовстве, стали появляться прижизненные памятники великому вождю.
Отец народа
Естественно, Ататюрк как истинный отец народа отдал дань «языкознанию», переведя письменность на латиницу. Кроме того, под его руководством появились «Очерки турецкой истории» (так сказать, «Краткий курс…»), где было сказано о решающем вкладе, внесенном в мировую цивилизацию турками.
Для укрепления личной диктатуры понадобилось организовать парочку процессов, с помощью которых была подавлена оппозиция. Ну и конечно дело не обошлось без партии власти.
Впрочем, несмотря на свой личный авторитет и прочность однопартийной системы, Кемаль понимал опасности такого рода правления. А потому в какой-то момент решил, что власть должна опираться на две ноги. Вождь сам подобрал руководителя для «оппозиционной» партии (им стал его старый товарищ по военному училищу), сам нашел для нее название, сам продиктовал программу и сам составил список депутатов меджлиса, которые должны были на следующее утро в интересах демократии встать уже с иной ноги. Мудрствовать особо долго не стали. Если партия власти называлась Народно-республиканской (так сказать «Единая Турция»), то оппозиционная сила получила имя Свободно-республиканской (нечто вроде «Справедливой Турции»).
Однако со свободой у свободных республиканцев дела сразу не заладились. Все, кто был недоволен режимом Кемаля, устремились к оппозиции, что не на шутку перепугало ее руководителя. Покуситься на авторитет национального лидера он, естественно, не смел. В крайнем случае, когда народ требовал от него смелости, оппозиционер вяло поругивал назначенного Кемалем премьер-министра.
Но джин уже был выпущен из бутылки. И радикально настроенная толпа к ужасу умеренно настроенного зиц-оппозиционера энергично взялась за погромы. А когда среди погромщиков появилась первые жертва, ее положили к ногам лидера свободных республиканцев: он, мол, погиб ради вас.
Оппозиция не стремилась подстрекать к бунту, поскольку такое поведение было чревато наказанием со стороны национального лидера. Но вот на правительство свободные республиканцы наезжали по полной. Две ноги власти стали ожесточенно пинать друг друга. И Кемалю в какой-то момент это надоело. Он из жалости дал оппозиции несколько мест на муниципальных выборах, но это выглядело, скорее, насмешкой. Свободные республиканцы самоликвидировались, и однопартийная система вновь вступила в свои права.
А тем временем под прикрытием всех этих несколько странных манипуляций в Турции происходило самое главное. Осуществлялись преобразования, способные стимулировать экономическое развитие страны. В отличие от большинства европейских стран, где реформы высвобождали производителей, обеспечивали финансовую стабильность или провозглашали либерализацию внешней торговли, Турции пришлось сосредоточиться на ином — на секуляризации всей политической и социально-экономической сферы. Именно здесь Кемалем были приложены основные модернизаторские усилия.
