– Мне он не нравится, Узи. Я сказал ведь, что не люблю его.

Навот взял ложку Габриэля и размешал в борще сметану, отчего пурпурный цвет посветлел.

– Мы заглянули в ее бумаги, – сказал Навот. – Покопались в ее шкафах и ящиках. Оставили кое-что на ее телефоне и компьютере. В такой ситуации не мешает быть как можно тщательнее.

– Комнаты обложены?

Навота, казалось, обидел вопрос.

– Конечно.

– Что вы используете для поста подслушивания?

– В данный момент фургон. Если она согласится помочь нам, потребуется нечто более постоянное. Один из невиотов уже обследует окрестности в поисках подходящей квартиры.

Навот принялся за борщ Габриэля. Несмотря на всю свою европейскую искушенность, в душе он был по-прежнему крестьянином из штетля.

– Я вижу, к чему все это идет, – сказал он между двумя ложками борща. – Вы будете выслеживать плохого мальчика, а я весь год проведу, наблюдая за девушкой. Но ведь так всегда с нами было, верно? Вы получаете славу, а оперативники вроде меня работают лопатой. Бог ты мой, вы же спасли самого папу. Как же может простой смертный вроде меня состязаться с вами?

– Заткнись и ешь свой суп, Узи.

Быть избранником Шамрона не проходит даром. Габриэль уже привык к профессиональной ревности коллег.

– Завтра мне надо уехать из Парижа, – сказал Навот. – Я буду отсутствовать всего один день.

– И куда же ты едешь?

– Амос хочет перекинуться со мной парой слов. – Он помолчал и добавил: – По-моему, насчет работы в Спецоперациях. То место, от которого вы отказались.

«Это разумно», – подумал Габриэль. Навот был чрезвычайно способным оперативником, принимал участие в нескольких крупных операциях, в том числе в двух-трех вместе с Габриэлем.

– Ты этого хочешь, Узи? Работать на бульваре Царя Саула?

Навот пожал плечами.

– Я долго пробыл оперативником. Белла хочет, чтоб мы поженились. А когда ты так живешь, трудно иметь крепкую семью. Иной раз, проснувшись утром, я не знаю, где закончу свой день. Я могу завтракать в Берлине, есть ленч в Амстердаме, а в полночь сидеть на бульваре Царя Саула и докладывать директору. – Навот заговорщически улыбнулся Габриэлю. – Вот чего американцы про нас не понимают. Они сажают своих офицеров в маленькие коробочки и перерезают им запястья, когда они вылезают за пределы. Наша Контора не такая. Она никогда не была такой. Благодаря этому работа в ней – величайшая удача, и поэтому наша Служба намного лучше их. Они бы не знали, как быть с таким человеком, как вы.

Навот потерял интерес к борщу. Он передвинул миску по столу, как будто ел борщ Габриэль. Габриэль потянулся было к бокалу с вином, но передумал. У него болела голова от поездки в поезде и дождливой погоды в Париже, а кошерное вино пахло так же приятно, как растворитель.

– Но это сказывается на браках и отношениях, верно, Габриэль? Сколько браков у нас поломалось? Сколь многие из нас заводили романы с девицами на оперативной работе? Если я буду работать в Тель-Авиве, то по крайней мере чаще буду рядом. Работа потребует разъездов, но гораздо меньше, чем сейчас. У Беллы есть домик возле пляжа в Казареа. У нас будет приятная жизнь. – Он снова передернул плечами. – Нет, вы только послушайте меня. Я веду себя так, точно Амос предложил мне это место. Амос ничего мне не предлагал. Насколько я знаю, он вызывает меня на бульвар Царя Саула, чтобы выставить.

– Не говори глупостей. Ты самый подходящий человек для этого места. Будешь моим начальником, Узи.

– Вашим начальником? Прошу вас… Никто вам не начальник. Один только Старик. – Внезапно лицо Навота стало серьезным. – Как он, кстати? Я слышал, дела неважнецкие.

– Он выкарабкается, – заверил его Габриэль.

Они замолчали, так как к столику подошел официант и стал убирать посуду. Когда он ушел, Габриэль передал Навоту папку, и тот положил ее обратно в портфель.

– Так как вы собираетесь разыграть спектакль с Ханной Вайнберг?

– Я собираюсь просить ее отдать картину стоимостью восемьдесят миллионов долларов. Мне придется сказать ей правду… или по крайней мере версию правды. А затем займемся вытекающими отсюда мерами безопасности.

– А какой вы выбираете подход? Потанцуете немного или прямиком на отстрел?

– Я не танцую, Узи. У меня никогда не было времени танцевать.

– По крайней мере вам не трудно будет убедить ее в том, кто вы на самом деле. Благодаря французской службе безопасности все в Париже знают ваше имя и ваше лицо. Когда вы хотите начать?

– Сегодня вечером.

– В таком случае удачи вам.

Навот посмотрел в окно. Габриэль проследил за его взглядом и увидел женщину-брюнетку, шедшую под зонтом по рю де Розье. Ни слова не говоря, он встал и направился к двери.

– Не волнуйтесь, Габриэль, – пробормотал себе под нос Навот. – Я расплачусь.

В конце улицы она свернула налево и исчезла. Габриэль остановился на углу, глядя на ортодоксальных евреев в черных пальто, спешивших в большую синагогу на вечернюю молитву. Затем он посмотрел вдоль рю Павэ и увидел силуэт Ханны Вайнберг, растворявшийся в тени. Она остановилась у дверей многоквартирного дома и стала искать в сумке ключ. Габриэль устремился к ней по тротуару и остановился в нескольких шагах от нее – ее рука как раз протянулась к замку.

– Мадемуазель Вайнберг?

Она повернулась и спокойно посмотрела на него в темноте. Глаза были спокойные и умные. Если она и испугалась его, то ничем этого не показала.

– Вы Ханна Вайнберг, верно?

– Что вам угодно, мсье?

– Мне нужна ваша помощь, – сказал Габриэль. – Я подумал, не могли бы мы поговорить наедине.

– Мы с вами знакомы, мсье?

– Нет, – сказал Габриэль.

– Тогда как же я могу помочь вам?

– Будет лучше, если мы поговорим об этом наедине, мадемуазель.

– Не в моей привычке ходить в какие-либо места с незнакомцами, мсье. Так что извините.

Она отвернулась и снова поднесла ключ к замку.

– Речь пойдет о вашей картине, мадемуазель Вайнберг. Мне необходимо поговорить с вами о Ван Гоге.

Она замерла и снова посмотрела на него. Взгляд был по-прежнему безмятежный.

– Мне жаль разочаровывать вас, мсье, но у меня нет Ван Гога. Если вы хотите посмотреть картины Винсента, я советую вам посетить Музей Д'Орсей.

И она отвела взгляд.

– «Маргарита Гаше у своего туалетного стола», – спокойно произнес Габриэль. – Она была куплена вашим дедом у вдовы Тео Ван Гога Жоанны и подарена на день рождения вашей бабушке. Ваша бабушка немного походила на мадемуазель Гаше. Когда вы были маленькой, картина висела в вашей спальне. Желаете, чтобы я продолжил?

Ее самообладание исчезло. После изумленного молчания она заговорила неожиданно горячо:

– Откуда вам известно про картину?

– Я не могу этого сказать.

– Конечно, нет. – Она произнесла это как оскорбление. – Отец всегда предупреждал меня, что когда-нибудь алчный француз – торговец живописью попытается забрать у меня картину. Она не продается, и если когда-нибудь она пропадет, я непременно дам полиции ваше описание.

– Я не торговец живописью… и не француз.

– Так кто же вы? – спросила она. – И зачем вам понадобилась моя картина?

Двор был пустой и темный – свет падал лишь из окон квартир на верхних этажах. Они молча пересекли двор и вошли в вестибюль, где их ждала старомодная кабина лифта. Ханна пошла вверх по широким ступеням и привела Габриэля на четвертый этаж. На площадке было две массивных двери красного дерева. На двери справа не было дощечки с фамилией. Она открыла ее и впустила Габриэля в квартиру. Он отметил, что она набрала код на кнопочной панели, прежде чем включить свет. Ханна Вайнберг, решил он, умеет хранить тайны.

Квартира была большая – с прихожей и библиотекой, примыкающей к гостиной. Чинно стояла старинная мебель, крытая выцветшей парчой, на окнах висели толстые бархатные портьеры, а на каминной доске спокойно тикали, неверно показывая время, часы из позолоченной бронзы. Профессиональным взглядом Габриэль тотчас оценил шесть висевших на стенах приличных картин. Обстановка создавала впечатление ушедшей эпохи. В самом деле Габриэль едва ли удивился бы, увидев здесь Поля Гаше, читающего вечернюю газету при газовом освещении.