Он взял ее за руки.
— Марджи…
Она наклонилась, поцеловала его и рассмеялась:
— А лилии-то нет! Ну что, Принц Лягушка? Почему ты не превращаешься? Ты же обещал!
Он с трудом поднялся.
— Теперь ты видишь, что я лгал тебе. Я не смогу превратиться. Я был, есть и навсегда останусь только лягушкой, вот и все.
— Неправда. Ты будешь медленно, но неуклонно превращаться и лет через десять станешь прекрасным принцем…
— Мне нужно помочь установить прожекторы. Спасибо за беседу. Я этого не забуду.
На ужине при свете факелов присутствовал сам Самсон-Аарон. Он поглотил неимоверное количество чили с рисом и энчиладо, смеясь над протестами Марджори. Его рука покоилась на бутылке виски, и он наполнял стакан Ноэля и свой собственный, как только они пустели. — Что, моя маленькая королева, ты хочешь быть похожей на Милтона? — хохотал он, и его красное лицо горело в рассеянном желтом свете. Марджори попыталась убрать от него подальше бутылку. — Фиеста есть фиеста, не так ли, мистер Эрман? — Ноэль не переставая смеялся над потоком его еврейских шуток и афоризмов (Марджори удивлялась, как он мог их понимать).
Самсон смеялся вместе со всеми. Когда стали петь мексиканские песни, он быстро схватывал мелодию и подпевал вместо слов свое «да-дидли-да». Через некоторое время Марджори перестала беспокоиться и от души веселилась в странной компании. Маленький столик Ноэля располагался возле фонтана, на самой вершине отлогой лужайки, чтобы видеть, как проходит ужин. Из-за шума разноцветных брызг, наполнявших воздух влагой и свежестью, приходилось говорить громче.
Ощущение, что все происходящее ей снится, почти полностью захватило Марджори. С одной стороны струились водопады, становящиеся то красными, то зелеными, то синими, то белыми; с другой — вытянулся ряд столов, освещаемых колыхающимся светом. Под черным небом со сверкающими звездами сидели и ели экзотические блюда слева Ноэль в своем сомбреро, желтом костюме и коричневом гриме; справа дядя в своих невероятных светло-лиловом трико и сиреневой шляпе с помпоном. Все ее тело пронизывало странное смешанное чувство легкости и боли, не покидали покалывание в руках и звон в ушах, душевная и физическая усталость и вместе с тем дерзкое, пьянящее желание участвовать даже в большом безумстве. Все эти чувства вихрем бушевали у нее внутри, и, получая странное наслаждение от происходящей фантасмагории, ей одновременно хотелось, чтобы все это продолжалось как можно дольше, и чтобы она уже с ясным рассудком проснулась серым утром в понедельник, и ничего серьезно плохого не случилось бы.
Бой быков не удался. Его было плохо видно, несмотря на свет прожекторов: мешали столы, да и большинство гостей пребывало в оцепенении от пережитых событий дня, еды и напитков. К тому же эту шутку повторяли в третий раз. Дядя вернулся к столу, тяжело дыша. С него градом катил пот, он был бледен, но улыбался.
— Здорово, да?
Ноэль и Марджори стали уговаривать его пойти в домик, чтобы принять душ и переодеться, и, к ее удивлению, он согласился.
— Большая честь для простого посудомоя, — он никак не мог отдышаться, — почему бы и нет? Спасибо, мистер Эрман. — Он исчез в темноте.
Марджори и Ноэль посмотрели друг на друга. Ноэль сказал:
— Я думаю, мы могли бы обойтись и без этого. Но это здорово помогло.
— Конечно, — согласилась Марджори.
Над черной водой озера засверкали и захлопали вспышки фейерверка, раскрывающиеся разноцветными бутонами.
Лето прошло.
Настала наша последняя ночь.
Слышишь? Это вальс «Южного ветра».
Перед тем, как расстаться,
Наши влюбленные сердца
Соединятся в вальсе «Южного ветра».
Ноэль сидел за пианино. Уже без грима, в черном свитере с высоким воротом он выглядел бледным, но необыкновенно молодым и красивым. Марджори, одной рукой обняв дядю за талию и с бокалом шампанского в другой, очарованная этой вечеринкой среди множества разукрашенных декораций, картонных камней и деревьев, клубков веревок и электрических кабелей, осветительных ламп, чувственно покачивалась в такт музыке. Труппа, оправившаяся от усталости с помощью дешевого калифорнийского шампанского, поставляемого Гричем, сгрудилась вокруг репетиционного пианино: полусгнившей развалины без крышки, с прожженными сигаретами клавишами и дребезжащими молоточками. Металлические звуки пианино усиливали прекрасную меланхолию нового вальса Ноэля:
Время властно изменить нас, разлучить нас,
И любовь может не сбыться,
Но невзирая на время и расстояние,
Наши сердца будут вместе
Каждый раз, когда мы услышим
вальс «Южного ветра».
Послышался одобрительный шепот и короткие аплодисменты.
— Это чудесно, Ноэль, — сказала Адель.
— Это вульгарная базарная вещь для финала «Трудового дня», — поправил Ноэль, пробегая пальцами по клавишам, — думаю, что выжмет из публики пару слез. — Он проиграл песню еще раз. Звенящая, печальная мелодия глубоко тронула Марджори. Она не была согласна с Ноэлем, что музыка вульгарна. Несколько актеров подпевали, покачивая в такт головами.
— Она чудесна, — сказал дядя, обращаясь к Марджори, — только немного грустная. Я больше люблю веселые песни. — Он наскоро побрился перед тем, как прийти на вечеринку, и на его полном лице виднелись полосы пудры.
— Устал, дядя?
— Побуду еще немного, потом пойду. Отличная вечеринка: молодежь…
— Хочешь еще шампанского?
Он улыбнулся:
— Извини, но по мне это — просто сельтерская водичка. От нее только еще больше жажда. Спасибо.
Адель, положив голову на широкую грудь своего любовника-официанта, произнесла мечтательно:
— Спой еще раз, Ноэль. Слова просто изумительны.
Ноэль запел, и остальные стали, запинаясь, подпевать:
Лето прошло,
Наступила наша последняя ночь.
Слышишь? Это вальс «Южного ветра».
Перед тем, как расстаться…
— Вальс, — произнес Самсон-Аарон. — Моя жена хорошо танцевала вальс. Сестра твоей мамы. Ты не поверишь, я был тогда тощий, как зубочистка. — Он покосился на Марджори. — Она была немного похожа на тебя.
Марджори повернулась и протянула к нему руки:
— Дядя, давай потанцуем с тобой.
— Что? — Он устало рассмеялся. — Я свое оттанцевал сорок лет назад.
Грич, который стоял возле Марджори и отбивал на ладони ритм карманным фонариком, поддержал ее:
— Хорошая идея. Давай, Сэм. Начинайте, Марджори!
Остальные присоединились к Гричу:
— Давай, тореадор! Сэм, Марджори! Вальс!
Самсон-Аарон оглянулся вокруг. На лице его сияло привычное веселье.
— Такой старый слон, как я? А все равно на родине другой вальс, не такой, как здесь…
Но Грич уже подтолкнул фонариком Марджори в спину, и она оказалась в руках у дяди. Он обнял ее за талию.
— Ну, Моджери, хоть раз твой дядя потанцует с тобой.
Он неловким движением отвел ее руку в сторону, принимая нужную позицию, сделал короткий нерешительный шаг, и они степенно закружились в вальсе на пустой сцене.
Толстый старик в мятом пляжном костюме желтого цвета и девушка в голубом платье, открывающем плечи, завершили один круг по сцене. Раздались аплодисменты и ободряющие возгласы.
— Давай, Сэм! Ну-ка, попляши, Сэм!
Они кружились в танце, выполняя точные старомодные па, а сцена, люди, рояль — все медленно проплывало мимо них. Самсон-Аарон смотрел на свою племянницу с благодарностью и удовольствием одинокого человека. Она произнесла:
