— Прямо рай, — заметил я. — Полагаю, Джули Бонем с удовольствием сбежала сюда от лондонских холодов.

Шару промолчал.

— Вы ничего не знаете о ее матери?

Он отрицательно покачал головой.

— А еще у нее был жених. Официант работал на то же агентство, что и Бонем, прежде чем получила место у вас. Насколько мне известно, он часто приезжал к ней сюда.

— Может быть. — Писатель пожал плечами. — Я не имею ни малейшего представления о том, чем занимается прислуга в свободное время.

— Уверен, что Пьер знает.

Я пытался подколоть Шару, но он ответил совершенно серьезно:

— Пьер всегда в курсе всего, что здесь происходит. Если ваш молодой человек появлялся в замке, Пьеру об этом наверняка известно.

— Наш молодой человек — голландец. И такое впечатление, что он тоже бесследно пропал.

Писатель повел бровями:

— Не понимаю.

— Он работал в большом поместье в Суссексе. В свой выходной молодой человек ушел оттуда и больше не возвращался. Он исчез в тот самый день, когда Джули Бонем взяла у вас отпуск.

— Вы думаете, они уехали вместе?

Я проигнорировал его вопрос.

— Он все оставил в Суссексе. Документы, деньги, одежду. Кстати, мне хотелось бы взглянуть на вещи Джули Бонем.

— Конечно. Пьер сказал, что все они по-прежнему в ее комнате.

Я встал. Мне не терпелось увидеть личные вещи горничной. Шару проводил меня к выходу.

— Если вы не возражаете, я хотел бы как можно скорее переговорить с Пьером.

Писатель отошел на несколько шагов и нажал на кнопку звонка рядом с дверью.

— Не хочу показаться назойливым или циничным, — сказал он, пока мы ждали дворецкого. — Но я пишу и детективы и часто черпаю вдохновение в сводках криминальной хроники, ищу там сюжеты. Ради Бога, не подумайте, что я намерен спекулировать на произошедшем, но нельзя ли мне следить за ходом расследования по делу горничной?

Я посмотрел ему в глаза:

— Что значит «следить за ходом расследования»?

— Ну, время от времени беседовать с вами, чтобы быть в курсе развития событий. Я часто так делаю, если какое-нибудь преступление привлекает мое внимание. Как говорится, поддерживаю форму. Помогает почувствовать себя моложе. Я ведь раньше был журналистом, работал в криминальной хронике и иногда тоскую по тем временам.

Я должен был сразу догадаться, что под маской успешного писателя прячется чертов журналист! Все эти людишки ради новости готовы мать родную продать. И Шару такое же бессердечное чудовище. Его горничную задушили и разделали на куски, голову ее нашли в желудке трески, а этот тип спрашивает, можно ли ему следить за ходом расследования. Просто так, для поддержания формы.

Однако я решил подыграть ему и согласился на предложение. Шару тут же засыпал меня вопросами. Я постарался скрыть от него как можно больше и плавно перевел разговор в другое русло. Поинтересовался, чем занимался писатель, начиная с того дня, как Бонем уехала в отпуск.

Он засмеялся.

— Я как раз думал, почему вы до сих пор меня об этом не спросили. Я был здесь. И прислуга может это подтвердить. Я сейчас пишу новый роман и живу практически взаперти.

— Детектив?

— Нет, кое-что посложнее. Исторический роман, действие происходит во времена инквизиции. Это очень тяжело, уверяю вас. Я почти раскаялся в том, что взялся за него, но половина уже написана. Приходится двигаться дальше. Тем более я уже продал одному режиссеру права на экранизацию.

При этих словах я вдруг вспомнил одну подробность, до сих пор ускользавшую от моего внимания: ведь это Торки снял фильм по одному из романов Шару.

— Вероятно, Дэвиду Торки?

Писатель взглянул на меня удивленно:

— Кто вам сказал?

— Так я угадал?

Он покачал головой:

— Нет, это не Дэвид Торки. Но мне интересно, откуда у вас такая информация.

— Ниоткуда. Я просто вспомнил, что Торки уже снимал фильм по вашему роману.

— Вижу, вы следите за кинематографом. О той картине почти никто не знает, ведь Торки тогда только начинал, и лента прошла незамеченной.

Да, правда. Я слежу за кинематографом. В свободное время если не встречаюсь с женщинами, то хожу в кино.

— Кроме того, — добавил Шару, — Торки сейчас занимается другим проектом. Он хочет снять фильм о Босхе.

— Я не знал.

— Ничуть не удивлен. Это секрет. В него посвящено очень мало людей. Вы же знаете, Торки любит окружать себя таинственностью.

— А почему вы в курсе, раз это секрет? Вы с Торки друзья?

Писатель захохотал:

— Друзья? У Торки нет друзей. Я с ним не виделся и не разговаривал со времени выхода нашего фильма. А с тех пор прошло тридцать четыре года.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— У меня тоже есть тайны.

— Парень Джули Бонем работал у Торки. — Я внимательно следил за реакцией Шару. Как странно, думал я, ведь молодой человек родился в том же городе, что и Босх.

Новость обескуражила писателя.

— Как тесен мир! — воскликнул он. — Забавное совпадение.

— Да.

В это мгновение наконец появился Пьер. Кто знает, почему он так долго не шел.

Комната Джули Бонем находилась на чердаке, в духе бульварных романов про жестокое обращение с прислугой. Зимой в такой каморке должен всегда стоять полярный холод, а летом — тропическая жара. Но это был явно не тот случай. Неплохая обстановка для комнаты служанки. Над кроватью даже висел балдахин. Небольшой шкаф, комод, туалетный столик, тумбочка и кресло с пуфиком составляли остальное убранство.

Как только Пьер открыл дверь в комнату, меня поразил пахнувший оттуда запах, смесь лаванды с воском для мебели. Забытый аромат моего детства, когда я ездил в гости к бабушке, в деревню на побережье Девона.

Бабушка очень гордилась своим домиком в Бриксхеме, в окрестностях Гринуэй-Хауса, георгианского поместья, где до 1976 года, то есть до самой смерти, жила Агата Кристи. Бабушка рассказывала, что иногда видела ее издали. Она была большой поклонницей писательницы. Прочитала все ее книги, больше восьмидесяти томов, и знала, что действие «Пяти поросят» и «Ошибки покойника» происходит именно в Гринуэй-Хаусе. После смерти бабушки мне досталась в наследство ее коллекция детективов Кристи. Я единственный из всех родственников разделял это бабушкино увлечение. А вот дом отошел моей матери. К счастью, она живет в Испании, поэтому я могу ездить в Бриксхем, когда мне вздумается. К сожалению, нечасто, ведь я все время чем-нибудь слишком занят.

Знакомый запах вызвал во мне ностальгию. Конец апреля. Глициния у дома сейчас, наверное, в самом цвету. Бабушкины старые розы. Я так любил смотреть, как она ухаживает за ними…

Я отогнал от себя воспоминания и принялся за работу. Пьер бесстрастно наблюдал за мной, стоя у порога.

В шкафу Джули Бонем осталось немного одежды. Я тщательно ее досмотрел, ища в карманах ключи, записки или что-нибудь в этом роде. Нашел только кое-какую мелочь. Туалетных принадлежностей также оказалось мало: дезодорант, глицериновый крем для рук, огненно-красная помада, духи известной французской фирмы, щетка для волос. Я взял ее в руки. На зубчиках остались светлые волосы.

— Какого цвета были волосы у Джули Бонем в день отъезда? — спросил я у Пьера.

Он непонимающе посмотрел на меня. Потом лицо дворецкого снова приняло бесстрастное выражение, и он ответил:

— Белокурые, сэр.

— Они всегда были светлые?

Пьер коротко взглянул на меня в замешательстве.

— Разумеется, сэр.

Значит, Джули Бонем перекрасилась в черный цвет уже после того, как уехала из Шато-Вера. Кроме того, волосы, оставшиеся на щетке, были длинными, хотя на момент смерти девушка носила очень короткую стрижку.

— Какой длины у нее были волосы? — спросил я, чтобы получить подтверждение своим догадкам.

— До пояса, сэр.

— Это вы принимали девушку на работу?

— Да, сэр.

— Для этого вы обращались в агентство?

— Разумеется, сэр.

Это постоянное «сэр» выводило меня из себя. Я ненавидел это обращение — так говорила Ребекка, тонко выражая тем самым свое презрение. У меня никогда не возникало на этот счет иллюзий, будто это знак уважения или особой вежливости. Разумеется, в глазах мисс Фригидность — так я именовал про себя напарницу, когда особенно злился, — я был кем угодно, только не джентльменом.